Валентин Пригорский (Волков) - Закон Талиона
— Станислав, что за кильдим в квартире!? Что за люди тут шляются!? Тебя ни на мину-ту нельзя оставить одного! Деточка, почему вы спите голышом на полу? Вы же простуди-тесь. Как вам не стыдно? Надевайте платье и домой! Домой, домой…
Стас и Сельма Роммель дурашливо заржали, а Алёна сморщила носик.
— Пошляк ты, Юрка, Стасик не такой. Ведь правда, Стасик?
Широков поперхнулся, а Сергей, ощутил мучительный укол под сердцем — с некото-рых пор он даже в своих друзьях-однокашниках видел соперников, умом понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать.
— Ну, Алён, ну это же шутка. Не принимай Чудо-Юдо всерьёз, — Стас создал на лице обаятельную улыбку, знал, собака, что девушкам она нравится, — у нас всегда всё прилично и родителям не…
Задушевную речь Стаса прервала переливчатая мелодия телефонного вызова. Крокина немножко сдвинула вниз собачку молнии на лёгкой курточке и извлекла подвешенную на шнурке серебристую коробочку.
— Алё. Да, мама. Да, здесь. Ну, мама…! Ещё светло! Через полчаса, хорошо? Меня ре-бята проводят. Пока. Пока-пока. — Алёна сунула мобильник за пазуху, огорчённо вздохнула. — Мама беспокоится, домой требует, — пояснила она.
— А-а, ну если мама…, - начал, было, Чудо-Юдо и осёкся, глядя в сторону.
Чего это он? Сергей проследил за Юркиным взглядом. Вот гадство. К их скамейке, от-делившись от кучки расположившихся неподалёку уже взрослых парней неторопливо шёл Мартын, и этот факт ничего хорошего не предвещал — репутация у этого двадцатилетнего парня была ещё та — скверная, короче, репутация. Он успел по малолетке сходить на зону за грабёж, числился в большом авторитете у местной шпаны и, по слухам, был отмороженным на всю голову — опасный парень, как сам по себе, так и своим окружением.
Сергей и его друзья никогда не пересекались с мрачным миром отморозков, в котором царили злоба, насилие, страх, угрюмая покорность, но о существовании этого поганого мира знали и, само собой, знали Мартына в лицо, и верили слухам, приписывающим ему весьма обширные связи. Его боялись. Ребята старались избегать любых трений с неблагополучной средой по принципу: "нас это не касается", и вот теперь, судя по всему, среда сама шла на контакт.
Внешне глава преступного синдиката квартального масштаба совсем не напоминал грозного бойца: чуть выше среднего роста, жилистый и худой, с впалой грудью, с измож-дённым, серым лицом туберкулёзника, он легко затерялся бы в любой толпе, если бы не гла-за — глаза голодного волка. В его намерениях сомневаться не приходилось — он собирался продемонстрировать своим собутыльникам, кто хозяин на этой территории.
Разговор как-то увял, нарываться не хотелось. Оставалась, всё-таки, надежда, что Мар-тын не станет без повода наезжать на незнакомых молодых людей — мало ли причин для то-го, чтобы подойти, попросить огоньку или узнать время и вернуться к компании. Действи-тельно, мало ли? Но, пока Мартынов вразвалочку, не спеша, приближался, у Сергея под ло-жечкой постепенно вызревало противное ощущение — ещё не боязнь, но беспокойство. Он догадывался, что его приятели испытывают то же самое постыдное чувство и совсем не из-за угрозы быть битыми, а из-за того, что в присутствии девочек придётся терпеть оскорбления, чтобы впоследствии не подвергнуться преследованиям банды.
Мартын протянул руку к Алёниной шее.
— Дай мобилу, позвонить надо, — вот так, ни "здравствуй", ни "пожалуйста" — нагло и требовательно. Никто не сомневался — телефон будет демонстративно присвоен.
Алёна так и осталась растерянно сидеть на скамеечке, только, будто ребёнок, защи-щающий любимую игрушку, прижала ладонь к тому месту, где под курточкой на шнурке висел дорогой аппаратик, и с надеждой оглянулась на ребят — своих потенциальных заступ-ников.
— Ну, ты чё, тёлка, плохо слышишь? Дай мобилу, кое с кем перебазарить надо, — в голо-се урки звучала наглая издевка, губы кривились от злобы и торжества. Его приятели с лени-вым интересом следили за происходящим. Мартын играл на публику.
До Сергея дошло — телефон, как предлог, и вовсе не телефон был нужен Мартыну, он хотел покуражиться, унизить молодых людей, растоптать их напускную независимость, вы-ставить перед девчонками в таком свете, чтобы к ребятам навсегда прилепилось клеймо трусов, упиться властью над робкими слабаками. Этот урод оскорбил Алёну! Он даже при-ближаться к ней не имеет права, не то, чтоб брызгать поганой слюной или обдавать воню-чим дыханием! Мало того, он ещё хочет на веки вечные сделать из Сергея слизняка! Ну, с-с-с…!
У Серёги кровь отхлынула от лица, и натурально затряслись поджилки, но он встал, чувствуя, как страх сменяется яростью.
— Заткни пасть, падаль! Ты кого тёлкой назвал? — сказал, как в омут с головой рухнул.
Слова прозвучали, а они, как известно, возврату не подлежат. У полководца, спалив-шего мосты за спиной, имелась хотя бы армия, у Сергея же не было ничего, кроме собствен-ной решимости. Несмотря на гнев, захлестнувший разум, он прекрасно понимал, что последствия будут тяжёлыми, если не смертельными — такое унижение авторитета, пусть даже мелкого, как сама душонка этого отмороженного недоумка, смывается только кровью, большой кровью, но отступать Сергей не хотел, да и не мог — поздно и некуда.
Мартын на секунду оторопел.
— Ч-чё ты сказал?
Прошла секунда, прошла оторопь, глаза налились кровью, как диурез почечного боль-ного. Сергей догадывался, что приговорён. За такие слова принято наказывать, и наказывать жестоко, чтоб другим неповадно….
И Мартын с собутыльниками, и, чего греха таить, далеко не безмятежно чувствующие себя старшеклассники, как-то пропустили мимо глаз группу, похоже, подвыпивших мужи-ков, весело перевших через площадь. Компания двигалась со стороны располагавшейся не-подалёку, охраняемой автостоянки, организованной Российским Союзом Офицеров и, по всей видимости, перед расползанием по домам, осушила на капоте какого-нибудь убитого "Москвича", флакон-другой чего-нибудь покрепче газировки.
Связь с вышепоименованной автостоянкой напрашивалась не случайно — четверо из пяти весёлых мужиков выглядели традиционно для отставников, донашивающих форменные брюки и рубашки, скопившиеся в личном гардеробе за годы службы. Пятый смотрелся белой вороной — отлично сшитый, кремового цвета костюм, в тон ему подобраны туфли, рубашка и галстук; носки из-под брючного напуска напоказ не выставлялись, но можно было с уверенностью сказать, что и они не подкачали. Пижон немного прихрамывал, опираясь на массивную резную трость. Впереди шёл пожилой, мощный дядька, глыбистые плечи распирали расстёгнутую до пупа, открывающую полосатый тельник, офицерскую рубаху.
Он, первым заметив многозначительное противостояние, моментально сориентировал-ся, притормозил и неожиданно для всех почти неуловимым движением выбросил вперёд руку, как бы отделяя противников друг от друга. Вот о его-то ладонь и тюкнулся головой Мартын. Резкий шлепок отбросил парня, рука при этом не подалась ни на сантиметр.
Собутыльники Мартынова, доселе равнодушные, поняв, что не всё ладно в отморо-женном королевстве, вскочили со скамьи. Хулиганистые и наглые, они уважали только силу и ни в грош не ставили пожилых мужчин, считая последних одряхлевшими, подрастеряв-шими ловкость, обессилевшими и потому неопасными. Им ничего не стоило, просто так, ради забавы, тряхнуть в подворотне какого-нибудь пенсионера, покуражиться для острастки, чтоб напомнить о своём праве — казнить или миловать.
Пятеро же весельчаков повели себя необычно, будто загодя распределив роли. Ещё не затих в воздухе звук шлепка, а "кремовый" уже остановился, сложив ладони крест-накрест на набалдашнике трости, скользящим взглядом охватывая площадку, другой отставник про-шёл немного вперёд и развернулся лицом к хромому пижону, взяв под контроль пространство у того за спиной. Сторонний наблюдатель не обратил бы внимание на такие перемещения, мол, подумаешь: один остановился отдохнуть, другой по инерции прошагал ещё несколько метров, потом спохватился и решил подождать приятелей, и лишь специалист оценил бы профессиональную подготовку и то, как привычно и непринуждённо эти двое обеспечили круговое наблюдение. Ещё двое, не сговариваясь, слаженно повернули к скамейке, преградив дорогу здоровым битюгам. На первый взгляд — мужики, как мужики, а на второй… Стоят вроде бы расслабленно, но даже последнему тупице ясно — это лишь видимость, в любой момент может последовать взрыв, и горе тому, кто подвернётся под выброс энергии. Закатанные по локоть рукава обнажают перевитые мышцами руки, с набухшими венами, с непропорционально крупными, костлявыми кулаками, набитыми до копытной твёрдости. А уж глаза…, обмочиться можно.
— Сидеть, шпана, — сказал один, не повышая голоса. Слова, в общем-то, самые обычные, и голос спокойный, а вот, поди ж ты…, парализующая волю, гипнотическая волна ударила по мозгам.
