Алексей Рыбин - Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
— Ну, ты ведь не собираешься, я надеюсь, здесь жить неделю? Понимаешь, здесь ведь это не принято. А так — ночуй, пожалуйста, — сегодня, завтра. Мне всегда интересно со свежим человеком из России пообщаться. Тем более что я в Питере, можно сказать, и не была ни разу. Только в детстве с родителями, это не в счет.
— Спасибо, Лариса. Я же должен дальше ехать, так что у тебя не задержусь. Кстати, как тут с автобусами? Нет проблем?
— Никаких. Вместе, когда соберешься ехать, пойдем на Сорок вторую, на автовокзал, купишь билет, сядешь и поедешь. Никаких проблем, — повторила она, разглядывая компакт-диски, которые вчера передал Алексей. — Так-так, что тут Кеша намудрил…
— Кстати, Лариса, а Кеша сегодня утром что, заходил сюда? Или мне это тоже приснилось?
— Заходил, заходил. Сумку вот оставил на хранение. Какие-то дела у него в центре, ни свет ни заря прискакал и сразу уехал. — Она пнула ногой большую спортивную сумку, валяющуюся под столом. — Мало у меня своего барахла…
Телефон, стоявший на столе перед Ларисой, жалобно запел. Она подняла трубку и быстро бросила Алексею:
— О! Легок на помине. — Потом переключилась на беседу с Кешей: — Да, да. Конечно, в порядке. А что может быть не в порядке? Сидеть дома? Слушай, Кеша, ты меня в свои дела не вписывай, пожалуйста. Надо будет — уйду… Это твои проблемы, я тебя не просила сюда заходить. Сейчас? Ну, в течение часа приезжай, потом мы с твоим другом гулять пойдем. Меня не волнует, успеешь ты или нет. Все, целую. — Она отключилась от чего-то просящего у нее Кеши. — Вот болван, — Лариса улыбнулась Алексею, — как был мелким спекулянтом, так и остался. Все в каких-то бегах, какие-то аферы мелкие бесконечные. Теперь вот кричит, что ему срочно эта сумка нужна, что он за ней сейчас приедет.
— Ну а в чем проблема, мы ведь вроде никуда не торопимся?
— Мы? — Лариса внимательно посмотрела на Алексея. — Ты наш ночной разговор не помнишь, конечно?
— Это какой?
— Последний, после чего ты отключился. Ну я позже напомню. Кеша-то такой тип — скажет — сейчас приеду, а появится завтра. Ну, на худой конец, к вечеру. Так что ждать его особенно смысла не имеет. Час — не больше…
Сергей Львович любил этот маленький итальянский ресторанчик на Седьмой авеню, угол Двадцатой улицы. Место оживленное, на тротуарах в любое время суток толпа, а внутри уютно, как-то все по-домашнему, и его любимые с детства жареные поросята — нигде в Нью-Йорке он таких сочных розовеньких поросяток не встречал, ни в одном заведении.
Разумеется, кушал здесь Сергей Львович, как и везде, в сопровождении личной охраны. Но только в этом месте он забывал о телохранителях и даже иногда о делах, наслаждался простыми сытными кушаньями, забывал даже, что он в Америке, — что-то то ли в общем убранстве ресторана, то ли в жирной пище, столь нелюбимой, если верить телепередачам, американцами, то ли в вежливой простоте обращения официантов было от ресторанов питерских начала шестидесятых годов. Более поздних он уже на родине не застал. «Хе-хе, — посмеивался он и про себя, и в ответ на шутки близких, знавших о его пристрастии к этому, не по рангу, в общем-то, для него заведению. — Тяга к плебсу просыпается. У всех у нас, русских, такая вот ностальгия. Не по березкам-гармошкам, а по пирожковым вонючим, килечке в томате, по огурчикам солененьким, по мяску, жаренному на сале…»
Итальянскому ресторану, конечно, далеко было до питерских пирожковых, но мясо в том виде, в каком Сергей Львович его помнил по Питеру, он нашел именно здесь, а не на Брайтоне. «Брайтон — это ширма, декорация для дураков, — говорил он, — на фоне которой копошатся бездари. Ну и выходит, у них, разумеется, все крайне бездарно».
На Брайтоне Сергей Львович бывал редко, по пальцам можно было сосчитать его визиты на этот форпост русской эмиграции. Жил он в собственном небольшом, но крепком и дорогом двухэтажном доме в Хобокене, Нью-Джерси. За тридцать лет пребывания в Соединенных Штатах Сергей Львович многократно преумножил свой капитал, начало которому было положено еще в России, но мало кто знал о начале его коммерческой деятельности. Юные годы Сергея Львовича были сокрыты туманом настолько густым, что даже самые доверенные его лица не могли определенно сказать, кто же такой Сергей Львович, как ему удалось эмигрировать с такими деньгами, да и эмигрировал ли он вообще. Это была закрытая тема для всех и ни с кем никогда не обсуждалась.
Фирма Сергея Львовича. Мясницкого занималась всем, что касалось персональных компьютеров и имело отношение к России. Он торговал непосредственно компьютерами, русифицированными программами, разрабатывал новые модели для своего далекого отечества, консультировал приезжих русских, посылал в Москву представителей. Трое управляющих круглые сутки контролировали работу. Собственно, они и руководили трудовым процессом. Сергей Львович был настоящим директором предприятия, как он это понимал, — в рабочую суету не погружался, полностью доверяя ее управляющим. Занимался он лишь денежными вопросами, сводившимися в основном к даванию или недаванию «добра» на какие-то новые инвестиции в развитие компьютерного дела в СНГ. Управляющие же — все трое — американцы — были выбраны лично и были ему более чем обязаны, да и знали они, что контроль над ними осуществляется как лично Мясницким, так и несколькими его подчиненными, которые, похоже, не имели никаких определенных профессий, но взгляд имели настолько пронзительный, ледяной и жуткий, что подводить этих молодых людей вовсе не хотелось.
Сейчас напротив Сергея Львовича за столом сидел человек, не работающий в фирме «Мясницкий маркет», но являющийся тем не менее подчиненным Мясницкого. Он был худ, бледен, одет в какой-то бурый костюм совершенно советского вида. Белая рубашка на нем хотя и была свежевыглаженной, казалась серой и мятой. Мясницкий не терпел, когда его работники имели неопрятный вид, но с экстерьером Тусклого, как именовали его за глаза, приходилось мириться. Тусклый отчасти за это и получил свое прозвище: как он ни прихорашивался, каких денег ни тратил на одежду, парикмахера, все равно оставался таким же на первый взгляд неряхой, тусклым. Ему было чуть за тридцать, звали его Михаилом Юрьевичем Рахманиновым, и ведал он, несмотря на столь молодой для бизнеса, которым занимался Мясницкий, возраст, целым подразделением огромной сети сбыта товара, сети, которую сплел Мясницкий за последние двадцать лет и которая за все эти годы ни разу не подвела его, нигде не оборвалась, не упустила добычу.
— Что, Миша, за проблемы у тебя возникли? И такая срочность, за обедом…
Мясницкий, не дожидаясь официанта, налил себе красного вина, понюхал, выпил двумя большими глотками, почмокал — это место нравилось ему своей демократичностью. Он не любил жесткий, дурацкий, по его мнению, этикет дипломатических обедов, все эти сложности с переменой блюд, прямыми спинами, микроскопическими порциями и злорадно иной раз наблюдал этих идиотов — «новых русских», потеющих в огромных, ужасно сшитых пиджаках над какой-нибудь крошечной рыбешкой, неловко вертящих специальную вилку в пальцах, естественней выглядевших бы на топорище или ручке лопаты, чем над крахмальной жесткой скатертью.
— Сергей Львович, в целом я все держу под контролем, но в данном случае… — Тусклый, как всегда, не смотрел собеседнику в глаза, и Мясницкого это раздражало. — В данном случае…
— Ну не тяни, Миша. Что там в данном случае?
— Нужны ваши прямые указания, Сергей Львович. Все дело в том, вы только поймите правильно…
— Миша, Миша!.. — Мясницкий предостерегающе помахал у него перед носом вилкой. — Не тяни.
— В общем, один из дилеров сработал на себя. Поставщик наш, сумма довольно большая.
— Ах вот что… — Мясницкий положил вилку на стол. — Да-а, дела. Ты говоришь — ничего серьезного? Это, Миша, для тебя очень даже серьезно. Ведь это твоя прерогатива — работать с дилерами. И твоя обязанность как раз в том и заключается, чтобы они работали только на нас. Чтобы они ни при каких обстоятельствах не левачили. Это обязанность твоя, Миша, ты хорошо меня понимаешь? А ты меня подвел. И чем все это может кончиться, одному Богу известно. У фирмы репутация, годами, десятилетиями труда и осторожности, труда и осторожности, — повторил он, — созданная. А один такой умник все может подрезать. Это очень даже серьезно, Миша. Не строй иллюзий. Что за сумма?
— Пятьсот.
— Да-а… Что я могу сказать? Попал ты, Миша, к большому моему сожалению, в переплет, сам теперь и выкручивайся. Ты все знаешь. Леваков быть не должно. Я тебе ничего не советую делать, я просто информирую: их в принципе быть не должно. Вообще. Это первое. Второе — деньги эти должны быть у меня, умноженные на два. Наличными. Вторая половина — штраф за твое размягченное отношение к служащим. Все. Иди. С тобой теперь будет до конца разборок Барон.
