Андрей Воронин - Пылающая башня
– А как у вас с православными? Ругаетесь?
– Что нам делить? Кладбища поделены: тут православные, там католики, здесь заядлые коммунисты под звездами. Лично мне вниз, под землю, даже после смерти неохота. Знаешь, какие я похороны предпочел бы? Как у древних персов-зороастрийцев. Стояли у них специальные башни – мертвецов вытаскивали наверх, хищным птицам на съедение. Разве плохо? Главное – не гниешь в темноте и сырости. Башню ради меня никто, конечно, городить не станет, и здесь, на Останкинской, труп оставить не разрешат. Но если б в гору кто затащил, я бы спасибо сказал.
Скоро они нашли много общего в своих биографиях. Оба в свое время получили тяжелые травмы при падении. Оба не рассчитывали после этого вернуться к работе на высоте. Обоих заставила сделать это любовь к женщине и чувство долга перед ней.
– Ладно, не будем сегодня рвать пупок, – решил Зыгмантович. – Второй подъем отложим на завтра. Тем более мне здесь в любом случае еще два дня проводить с тобой инструктаж.
Огромная конструкция башни оставалась внизу невидимой до тех пор, пока они не заглядывали себе под ноги. Перед глазами маячила только панорама Москвы, уже успевшая затянуться легкой дымкой.
– Случались же, наверное, аварийные ситуации. Какая была самой тяжелой? – спросил Дорогин.
Зыгмантович помолчал. Сергей уже решил, что, изменив своему принципу, задал-таки лишний, неприятный для собеседника вопрос. Но отстраненный проводник вдруг заговорил:
– Прибыл однажды герой. Я еще подумал: зачем он пшикал себе в рот освежителем. Не собирается же он со мной целоваться на вершине. Насчет спиртного мне даже в голову не пришло. Держался он нормально, разговаривал тоже. Я работал вторую неделю и еще не знал, что есть на свете придурки, желающие подняться на башню под градусом. Причем он выпил вовсе не для храбрости. Потом сам мне признался, что просто поспорил с друзьями и принял у них на глазах триста грамм без закуски. Судя по всему, в земных условиях его норма была не меньше литра, но ты ведь уже почувствовал: на такой высоте все по-другому. По-другому дышишь, по-другому думаешь, видишь другие краски. Двинулся он резво, с прибаутками.
Потом вдруг мужика развезло. Когда он сорвался в третий раз подряд, я понял: что-то не так. Подтянул его, усадил на такого же типа ступенечку, где мы сейчас сидим. И шибануло мне в нос перегаром.
– Ты же говорил, что они все дышат в трубку.
– Она, оказывается, давно не работала, пришлось потом заменить. За злостное нарушение я имел полное право прекратить подъем. Объяснил ему популярно: поворачиваем, мол, назад. Он мне деньги сует – новенькие сотки. Двести, триста.
«Погнали, браток, наверх, я уже в норме». Я б с удовольствием ему вмазал, но условия не позволяли. Привязал к антенне и продержал, пока материться не перестал. Объяснил ему коротко и ясно: наверх не пущу, только вниз. Вроде согласился. Развязал, начали спускаться. И вдруг этот гад отцепил трос от пояса и полез наверх без страховки.
– Не слабо, – пробормотал Дорогин.
– Прикинь мое состояние: доказывай потом, что человек был выпивший и отцепился по собственной воле. В одну секунду я взмок до нитки. И нельзя, главное, резко догонять. Поспешит и сорвется. Я сделал по-другому: просто поймал его в петлю, как дурного жеребца арканом ловят.
* * *Вернувшись в служебное помещение оба с облегчением избавились от сбруи и троса. Зыгмантович угостил преемника недорогим растворимым кофе.
– Чем богаты.
– Я ведь не новичок здесь, на башне, – признался Дорогин. – Просто взяли с меня тогда подписку о неразглашении.
– Пожар, что ли, тушил? – предположил Игорь, ничуть не удивившись.
– Пожар тушили пожарные. А я людей спасти пытался. Тут же лифт один застрял.
– Знаю. Здесь до сих пор народ тот пожар вспоминает. Старожилы рассказывают новичкам, как все было. Хотя толком этого не знает никто, тогда весь техперсонал сразу повыгоняли: сперва – вниз, потом – на улицу. Теперь у каждого своя версия, непохожая на другие. Тут много всяких баек ходит. Башня вроде не средневековая, а легенд хватает.
– Подписку взяли, потому что люди погибли – трое. И начальство боялось больших неприятностей.
– Дело ведь только недавно закрыли. Виноватым и сделали погибшего полковника и бывшего главного инженера проекта. Инженер сейчас инвалид и за давностью лет уголовному преследованию не подлежит.
– Дело закрыто, виновные найдены. Поэтому я и подумал: хватит держать рот на замке, никому уже ничего не грозит.
…В те августовские дни 2000 года царила страшная неразбериха, как это всегда бывает при внезапной катастрофе. А катастрофа могла быть страшной.
Пожар разгорался все сильней. Остановка вещания, расплавление аппаратуры на миллионы долларов – все это детские игрушки по сравнению с обрушением башни. Все знали, что стальные тросы, стягивающие бетонную конструкцию, не могут не плавиться при температуре в четыреста градусов.
И никто не мог точно сказать, как долго еще башня выдержит, – нигде в мире нет ни одной аналогичной конструкции.
Дорогина вызвал знакомый из «Мосгорспаса», который давно приглашал его работать к себе.
– Помоги, ребята зашиваются. Лишний народ вроде эвакуировали, но все равно не обошлось. Трое или четверо застряли в лифте.
– С тебя экипировка. И предупреди, чтобы пропустили через оцепление.
Одеваясь, Дорогин успел включить телевизор и убедиться, что «картинки» на экране нет, одни только полосы мельтешат. По дороге увидел башню издалека. Даже с большого расстояния различался дым, косо поднимающийся вверх.
На месте взяли подписку о неразглашении.
– Извини, но без этого никак, – развел руками товарищ. – У наших ребят нет в контракте такого обязательства, но они порядки знают и место потерять не хотят.
Дорогин не собирался заниматься на пожаре сбором компромата и подмахнул бумагу не раздумывая Вокруг кишмя кишел народ. Чумазые пожарные воняли ядовито-горьким дымом, валяясь на аккуратно подстриженной, не правдоподобно зеленой траве. В азарте схватки с огнем они бросили свои тяжелые кислородные аппараты, с которыми трудно было бежать вверх по узким лестницам, наглотались дыма и теперь дышали, как рыбы, выброшенные на берег.
Неподалеку, опустив «хоботы» в пруд, заправлялись пожарные машины, хотя было уже известно, что горят кабели под напряжением и применять воду нельзя. Омоновцы держали оцепление, не подпуская близко к башне зевак и выпуская последних посетителей ресторана «Седьмое небо». Любителям пообедать с видом на столицу пришлось триста с лишним метров спускаться по винтовой лестнице.
Испуганных лиц было мало – они, похоже, так и не поняли, какой опасности избежали.
Через минуту бывший каскадер, облаченный в форму «Мосгорспаса», уже двигался быстрым шагом по фойе. Молодой спасатель с русой бородкой бегло обрисовал ситуацию.
Полковник управления противопожарной службы Северо-Восточного округа решил собственноручно доставить на передовую линию борьбы с огнем асбестовый лист. Перерубая тлеющий кабель, пожарники пытались отсечь такими листами огонь.
Но доставка вручную по лестницам была слишком долгой. Полковник решил поторопить события, сел в кабину единственного работающего лифта. С ним вместе отправилась лифтерша Света – скоростные лифты в Останкино были очень сложными в управлении, с первого раза оно не давалось никому. Сантехник Саша вызвался помочь занести и вынести из кабины громоздкий лист.
Теперь все трое застряли где-то в шахте – никто даже точно не знал, на какой высоте…
Глава 6
Далеко от Останкино, в доме на средиземноморском побережье, о телебашне вспомнил человек, некогда реально контролировавший добрую половину общероссийских и московских каналов. Где-то он официально владел крупным пакетом акций, где-то в руководящем составе находились сплошь его ставленники, на другой «кнопке» он наложил свою руку только на рекламное время и выпуски новостей.
Человек по прозвищу Алеф был вхож в кремлевские кабинеты, он оказывал руководству страны множество услуг и получал в ответ исключительные льготы. Несколько лет назад их начали потихоньку урезать.
Алеф означает бык, телец. Низенький щуплый олигарх не оправдывал свое прозвище ни внешними данными, ни стилем поведения. Он никогда не лез напролом. Просто пытался удержать как можно дольше выгодное для себя положение.
Но в России, как известно, перемены бывают резкими и болезненными, особенно для тех, кому есть что терять. В результате жесткой и краткосрочной «зачистки» одних замочили, других посадили, третьим, как Алефу, дали возможность уехать за кордон.
Потерял он много, но не все. Остались десяток оффшорных компаний, счета в банках, недвижимость, предусмотрительно приобретенная за границей, и среди прочего – этот дом в окрестностях Ниццы.
