Юлия Латынина - Саранча
— Бросьте. Вы не понимаете разницы между наукой и производством. Ученого интересует, что надо добавить к А и В, чтобы получилось С. А производственника интересует, сколько стоит С, сколько стоит его хранение и сколько надо доплачивать за вредность людям, работающим с А и В… То, что Игорь делал на заводе, университет мало интересовало. Нашу компанию — да. «Ланка» предлагала ему очень большие деньги. Раз в пять больше тех, что дает университет. Он даже не рассматривал эти варианты. Он занимался на «Заре» делом, которое ему было глубоко противно, потому что каждому художнику противно расписывать этикетки для водочных бутылок…
К беседующим легким шагом подошли генеральный директор Санычев и губернатор с начальником охраны.
— Яночка, Виктория Львовна, — обратился он к дамам, — пора ехать. Так сказать, на поминки.
Санычев галантно подал ручку молодой девушке. Та нерешительно на нее оперлась, а потом вдруг внезапно как-то сломалась пополам, словно перерубленный комбайном стебелек пшеницы. Санычев подхватил ее, и она зарыдала, уткнувшись директору в плечо.
— Демьян Михайлович, — проговорила она между слез, — простите, Демьян Михайлович, миленький, я не могу… Я… я лучше… я лучше домой поеду.
Губернатор завертел головой, щелкнул пальцами, подзывая своего водителя.
— Я отвезу Яну, — сказал Валерий.
***
Валерий уже не заметил, как за его спиной доктор Гертцки, поколебавшись, подошел к заместителю гендиректора Фархаду Гаибову и сказал по-английски, напряженно улыбаясь в землю:
— Мне, конечно, неприятно говорить об этом в такой момент, но наше предложение остается в силе, господин Гаибов.
Фархад Гафурович Гаибов, пятидесятилетний выпускник Свердловского государственного университета, большую часть жизни проработавший на секретном предприятии в Челябинской области, проявил хорошее знание английских идиом. Фархад Гаибов сказал:
— Go fuck your hoop «Да пошел ты…».
***
Спустя несколько минут Валерий и Яна ехали по широкой автостраде прочь от города. Девушка забилась куда-то в угол на заднем сиденье тесного джипа, но уже не всхлипывала, сидела молча и время от времени говорила:
— Теперь налево. Теперь направо.
Один раз она забыла сказать «налево», и Валерий заехал куда-то не туда. Валерий молчал, раздумывая, как бы начать разговор. С девушкой в таком состоянии говорить сложно, вякнешь что не так — не ответит и потом отвечать не будет всю оставшуюся жизнь… Они уже выехали на загородную дорогу, когда Яна, шевельнувшись на заднем сиденье, вдруг спросила сама:
— Зачем вы приехали?
Валерий помолчал. Потом аккуратно свернул на обочину, остановился и заглушил двигатель. Небо над дорогой сочилось мелким весенним дождем, по обе стороны трассы тянулись глинистые поля с пролежнями снега и зеленой шерсткой озимых. Чуть впереди, перечеркивая дорогу, к горизонту уходила высоковольтная линия и тихо, но настойчиво гудела из-за мокрой погоды.
— Мы росли в одном дворе, — сказал Валерий, — я вообще-то его старше лет на пять, но мы были в одной компании. Это редко бывает, чтобы разногодки так сходились, но Игорек уж больно умный был. Умных, знаешь ли, не всегда не любят… Виктория Львовна меня терпеть не могла. Я, мол, шпана дворовая, а ее Игорек золотую медаль получит. Я его месяц назад встретил. У него вид был, как у покойника. Я его попросил позвонить, карточку свою дал. Он не позвонил.
— Вы сами звонили, — сказала Яна.
— Откуда ты знаешь?
— Я автоответчик слушала. Я всегда автоответчик слушаю и ему подаю список звонков.
— И что он сказал?
— Ничего. Я его спросила, кто такой Нестеренко, а он ответил: «Друг детства. Надо же. Я думал, он где-нибудь на зоне сгинет, а он вот бизнес крутит. Купи-продай».
Валера помолчал.
— Ты понимаешь, чем я занимаюсь? — спросил он.
— Да. Вы это очень картинно дали понять. Я бандитов не так часто видела, и то зараз догадалась.
— А он, на фиг, не понял, — с непонятным ожесточением сказал Нестеренко — Он вообще ничего не соображал, кроме своих генов. Понимаешь, если бы он мне позвонил, он бы был жив. Если бы я в этот ваш городишко неделю назад приехал, он бы был жив. Любой дурак в России должен понять, что это значит — если твой друг детства дает тебе карточку, на которой только его имя и сотовый телефон, а за другом детства лыбятся два бритых бугая! Но не Игорь… А я, в натуре, обиделся. Раз не звонит — значит, нет у него таких проблем…
Сазан помолчал и спросил:
— Он действительно собрался уезжать в Штаты?
— Да, — прошелестело сзади. — Это… это я во всем виновата. Я его просила уехать. Если бы он не сказал, что поедет, то и…
Слова на заднем сиденье пресеклись, и вместо них до Валерия опять донеслось рыданье. Сазан вышел из машины, обошел капот и сел на заднее сиденье.
— Ну тише, тише, — проговорил Сазан, отечески обнимая рыдающую девушку, — поплакали, и хватит.
Бандит чувствовал себя изрядно не в своей тарелке. С рыдающими девушками он не умел обращаться. Вот с мужиками, которые наставили на тебя ствол — это пожалуйста. Тут он знал, что и как делать. А с плачущими вдовами — извините… мне бы чего попроще. Парня с черным поясом и нунчаками.
Яна опять понемногу успокоилась и уже не билась о Валерия, а только время от времени вздыхала. Она ужасно напоминала карпа, выброшенного из воды, который сначала колотился-колотился хвостом по кухонному столику, а потом притих и заснул.
— А почему ты думаешь, что это связано — то, что он решил уехать, и стрельба? — тихо спросил Сазан.
— Не знаю. Я так чувствую.
«Я так чувствую». Что ж. Чувства надо уважать. Женская интуиция, говорят, большая вещь, хотя Нестеренко как-то не выпало до сих пор случая убедиться, чем это женская интуиция отличается от мужской.
— Как Санычев и Гаибов отнеслись к тому, что Игорь уедет?
— Как-как… На уши встали. Целыми днями ор стоял. «Ты не жалеешь Россию», «Без тебя завод станет», «Как ты можешь предавать Родину» и так далее, и так далее. Сами ему копейки платят, а туда же, о Родине.
— А они могли его… ну, ты понимаешь?
Яна вздрогнула.
— Зачем? Если бы он уехал, он бы еще, может, вернулся. А сейчас… Оттого, что его убить, он ведь на завод не вернется, а?
— А какие-нибудь секреты?
— Да кому в Америке нужны эти секреты, как на оборудовании девятьсот седьмого года рождения аспирин выпускать не хуже «Байера»!
Яна помолчала, потом прибавила:
— Демьян Михайлыч — он хороший человек. Если он тут разорялся, так ведь не для себя же, а для завода. Он такого не сделает. Никогда.
— А о том, что Игорь уезжает, кто-нибудь, кроме близких ему людей, знал?
— Нет. То есть знали, что приглашают, но он же все время отказывался.
— А отчего он такой грустный ходил?
— Да вот от этого самого. Они же его на части рвали. Приходит Гертцки: «Игорь, вы гениальный биохимик, вам надо свою лабораторию, тыр, пыр…» Потом приходит Демьян Михайлыч: «Да как ты можешь! Да мы ж тебя из грязи вытащили! У нас ни копейки не было, завод на боку лежал, а мы твоей матери операцию в Швейцарии сделали, я деньги черти где для этого занимал…» А потом, это же его ужасно дергало. У него же институт при заводе, лаборатория, он в ней днями пропадал. Он сидит себе, над микроскопом медитирует, а к нему какой-нибудь начальник цеха грязными сапожищами: «Витальич! А как бы нам левой ногой да через правое ухо…»
Мимо в сторону области проехало несколько машин. Водители, видимо, удивленными глазами проводили «хаммер» с московскими номерами, открыто выставившийся на обочине, и две фигуры — мужскую и женскую — на заднем сиденье. В воздухе быстро смеркалось.
— Кстати, — спросил Валерий, — а где ты еще бандитов видела?
Яна помолчала.
— Можно не отвечать?
— Нельзя. Если это связано с Игорем.
— Где-то месяц назад. Как раз перед тем, как Игорь в Москву поехал. Я пошла в магазин, возвращаюсь, а перед калиткой стоит тоже внедорожник, только такой, чуть покороче, и зеленый. Выходят две ряшки, одна берет меня за руки, а другая так басом говорит: «Ты передай своему Игорю, что он нам по жизни должен».
— И дальше?
— А дальше ничего. Оборвали юбку и так домой и пустили.
— А Игорь?
— Он очень возмутился. Санычеву звонил, кричал, начальник заводской охраны тут же явился, фотографии мне показывал…
— Узнала фотографии?
— Да. Да Демьян Михайлович и без фотографий вроде все знал.
— А ты спрашивала Игоря, кто это такие? Он ответил?
— Да ничего он не ответил. Сказал как-то зло, мол, есть козлы, которые у завода чего-то хотят и сами не знают, на что нарываются. Так и сказал «козлы». Я от него это слово первый раз слышала.
Сазан помолчал.
— Ладно. Поехали домой.
Дом Игоря был очень недалеко за городом и выглядел вполне прилично: старый бревенчатый дом, выстроенный где-то в семидесятых, и к нему — светлая новая пристройка. Не трехэтажные хоромы, которые полагается иметь руководителю предприятия, но для двадцатишестилетнего парня вполне прилично. Перед домом стояла новенькая темно-вишневая «вольво», в доме — отопление и канализация, что еще нужно для спокойной жизни?
