Хождение по трупам - Оранская Анна

— Почему ты так на меня смотришь, Олли? Что-то со мной не в порядке? — спросил он со своей коронной улыбочкой, когда все закончилось и мы помолчали немного, наверное вспоминая показанные камерой расстрелянные машины, и покрытый кровью короткий автомат на проезжей части, и комментарий, в котором сказано было лишь, что неизвестные покушались на жизнь специального агента ФБР. И ни слова о том, с кем был этот агент, и о том, что кто-то пришел ему на помощь.

А сам герой дня гордо смотрел на нас с экрана с видом человека, постоянно участвующего в перестрелках и выходящего из них победителем, — и сообщал зрителям, что, к сожалению, не может ответить, с каким из расследуемых им дел связано покушение, но что случившееся лишь подстегнет его и ускорит развязку, потому что запугать ФБР не удавалось еще никому. И я даже не улыбнулась ни разу — судорожно думая о другом, и давя эти мысли, и понимая, что задавить их я не смогу.

— Да нет, все в порядке, — ответила спокойно, глядя ему в глаза. — Просто хотела сделать тебе скромный подарок — ты вел себя как настоящий мужчина и заслужил женщину, и я подарю тебе ее на эту ночь. Каких женщин ты предпочитаешь и какой секс тебе нравится больше? Расскажи мне, а я позвоню куда надо и гарантирую, что твой заказ будет выполнен с учетом всех твоих пожеланий. Ну так, Рэй?

— Таких, как ты, — слышу в ответ, и его глаза смотрят в мои, не отпуская.

— Не знаю, есть ли у них такие, — доносится до меня издалека собственный голос. — Но я постараюсь. А теперь иди в ту комнату, в которую ты ворвался тогда, — и жди…

…Сейчас могу честно сказать, что все в ту ночь было стандартно и обычно — и он не делал ничего такого из ряда вон выходящего, и вел себя в постели так, что встреться я с ним лет в шестнадцать-семнадцать, потом разочарованно сказала бы себе, что вот и этот такой же, как все. А тогда казалось, что ночь была жутко длинной и чувственной, и я кончала раз за разом, возбуждаясь от любого его прикосновения, и была на верху блаженства, и кричала так, что зеркала вибрировали в сексуальной комнате, и в припадках страсти исполосовала безжалостно его спину. Рэй для меня ассоциировался с тем человеком, который прикрыл меня собой от пуль, убив стрелка, чья голова разлетелась, как тыква, в которую какой-то шутник засунул гранату. С тем человеком, который на глухой темной улице одним движением руки убил здоровенного детину и через секунду воткнул нож во второго. С тем, кто вытащил меня из залитой спиртным и усыпанной кокаином пропасти и потащил за собой наверх, безошибочно находя путь, и уворачиваясь, и уводя меня от летящих сверху валунов. И потому я и была такой.

— Привет, чемпион! Хочешь поразвлечься?

Так я спросила хриплым дерзким голосом, когда вошла в самую интимную в моем доме спальню, играя роль девушки по вызову. Он лежал развалившись на постели, голый, и курил сигару в ожидании, и теперь смотрел на меня, ухмыляясь и изучая.

— Ну, я нравлюсь тебе, чемпион? Может, угостишь меня выпивкой? Судя по этим игрушкам, которые у тебя повсюду, ты настоящий жеребец — да еще и ненасытный вдобавок. Так что налей мне — и займемся делом, а?

…О, я в твоем вкусе! — прокомментировала, глядя на его вставший член, упруго двинувшийся, когда он приподнялся и придвинул столик, на котором по моему совету стояло ведерко со льдом, охлаждающим любимый напиток Монро.

— Любишь шампанское, бэби?

— Ты должен знать, чемпион, — настоящие леди предпочитают шампанское.

И, не отводя от него глаза, вышла из опавшего на пол платья, под которым не было ничего, кроме пояса и чулок. И, подойдя к нему ближе, встав в бесстыдную позу, вызывающе демонстрируя грудь, залпом опустошила бокал, ставя его обратно на столик.

— Ну, удиви меня, чемпион…

Он в постели оказался совсем другим, нежели в жизни — мягким, и ласковым, и нежным. Опрокинул меня бережно и целовал все тело, спускаясь все ниже и задерживаясь там надолго, дразня языком. И последнее, о чем я успела отчетливо подумать, это то, что он не ждал, что это будет между нами, и не знает, как мне надо, и я должна ему показать, я должна сделать так, чтобы он чувствовал себя тем же героем, которым был сегодня, и два дня назад, и когда-то давно, когда все в его жизни было классно. И я выскользнула из-под него, прошептав: “Люблю настоящих мужчин”, — и сама начала действовать пальцами и языком, изображая покорность и желание угодить, заглядывая откровенно ему в глаза, и он понял.

Нет, он конечно не был в постели Корейцем — но был груб и властен со мной, настолько, насколько мог. Это я сейчас говорю — а тогда мне казалось, что более бесцеремонно со мной еще не поступали, более нагло меня не брали. И я не замечала, что он боится все же причинить мне боль, и пальцы его не впиваются в мое тело, и член входит глубоко, и резко, и жадно, но не как при изнасиловании, и когда я, напустив в интонацию похоти и страха одновременно, попросила наказать меня, плетка хлестала не изо всех сил, и ладони его шлепали по моей попке громко, но не оставляя следов.

Но я все воспринимала иначе — и когда наступила первая передышка, бесстыдно облизывала его член, покрытый белой глазурью моих собственных выделений, торопя начало следующего раунда, желая чувствовать еще, и еще, и еще, и быстро оседлывая его и отправляясь к очередному, совсем не последнему оргазму. А позже провоцируя его войти между двух моих сладких половинок, а еще позже возбуждая его актом с двойным вибратором, а после этого…

И когда все закончилось, я не знала, сколько времени сейчас и как долго все это длилось. И я вообще была не я, находясь в другом измерении, зависнув между потолком и кроватью, между реальностью и фантазией, между ненасытной страстью и полным опустошением. И даже на то, чтобы пойти в ванную, уже не было сил — но даже тогда я не отпускала его, держа в руке его член, прижимаясь к нему всем телом, видимо думая, что сейчас мы начнем все сначала.

А сама уплывала куда-то и, хотя слышала его вопрос, не разобрала слов, не поняла смысла, и кто это вопрос задал, и кому.

И утром уже вспомнила уцелевшие в памяти слова:

— Олли, насчет того, что тебе нужен телохранитель в Европе хотя бы на год — это серьезно? Я согласен — и никаких денег мне за это не надо…

И все последующие ночи были такие. И наверное, я шокировала его поначалу — потому что показывала открыто, что нежная и ласковая любовь мне не нужна, мне нужен секс звериный, изнасилование, утоление самых низменных желаний, хотя до сих пор не могу понять, что означает это словосочетание: “низменные желания”? И он, скованный поначалу, расковался быстро — и делал то, что мне было надо, уже без подсказок и намеков, сам. И может, не совсем так, как я того хотела, но почти так, и все ближе и ближе к моему, так сказать, эталону, и все смелее. Мужчина, не задумываясь убивающий людей в жизни и застенчивый в постели — это не парадокс совсем. И именно таким, застенчивым, он и был в нашу первую ночь, с каждым новым актом раздвигая границы все дальше и дальше.

Но это, как я уже говорила, результат более поздней оценки, более позднего переосмысления — а тогда ночь была фантастической, и каждая последующая была фантастичнее предыдущей. Только вот слова, произносимые в конце, после всего, были слишком личными, словно мы все же занимались не сексом, но любовью: и его восхищенные комплименты, и восклицания, как ему хорошо со мной и как я ему нравлюсь, и откровенное признание, что он в жизни не испытывал ничего подобного и не думал, что такие женщины, как я, существуют. И наконец, фраза о том, что он хотел бы на мне жениться, чуть завуалированная, правда, сказанная на вторую ночь. “Нам будет очень хорошо в Европе, Олли, — и может быть, ты сменишь фамилию Лански на Мэттьюз, чтобы тебя уже никто никогда не нашел?” Он с улыбкой это сказал, но не было в улыбке ни наглости, ни самоуверенности — она просто нарисовалась с целью скрыть истинные чувства, и не слишком убедительный был рисунок, и слишком прозрачный.