Олег Алякринский - Я — вор в законе: Общак
— Филат, здорово, брат! Это Варяг!
Глава 30
Вот уже третий день Урусов не имел никаких известий от своей спецбригады из Нью-Йорка, и это его сильно беспокоило. В последний раз Кортиков вышел с ним на связь в тот злополучный вечер, когда, позвонив на сотовый, попал к нему домой. С тех пор ни гугу…
Выключив телевизор, Евгений Николаевич погрузился в глубокие раздумья и после пятиминутного анализа сложившейся ситуации пришел к неутешительному выводу, что, скорее всего, его план слежки за Варягом дал сбой. Он терялся в догадках, перебирая в уме множество возможных вариантов. Что же могло произойти в далеком Нью-Йорке? У него не было никаких неофициальных контактов за океаном, а снова обращаться в Интерпол он не решался, понимая, что его ждет неминуемый отказ. Сколько раз, в самом деле, можно оказывать приватные услуги московскому генералу, даже если он твой друг и даже если он однажды сводил тебя в баню с девочками?
Наконец было и еще одно обстоятельство, прибавившее Евгению Николаевичу лишних волнений. Неожиданный звонок Сапрыкина буквально выбил его из колеи. Он уже который день мысленно прокручивал в голове их краткую беседу и все никак не мог взять в толк, зачем так неожиданно, после столь долгого молчания объявился Александр Иванович. Урусов не поверил ему, вернее, не хотел верить, когда тот предложил сделку: шестое чувство подсказывало Евгению Николаевичу, что тут-кроется какой-то хитрый замысел, что Александр Иванович, очевидно, хочет руками Урусова загрести жар. С другой же стороны, генерал-полковник и сам был горазд на головокружительные интриги и не мог даже на минуту представить себе, что Сапрыкин сумеет его перехитрить. Более того, очевидный риск предложенного Сапрыкиным сомнительного предприятия как раз и дразнил Евгения Николаевича. И он решил клюнуть, точнее, сделать вид, будто клюнул на приманку Сапрыкина…
Но, пообещав тогда своему беглому партнеру «крышу» в Америке, он же не мог предположить, что буквально спустя несколько дней потеряет контакт со своими бойцами в Нью-Йорке. И что же теперь делать? Надо предпринимать срочные меры. Но какие? Своих надежных людей, которым можно доверить столь тонкое задание, кого можно было бы срочно переправить в Штаты, у Урусова не было. Все были при делах.
Оставался один вариант. Единственный. Хотя и очень рискованный. Помочь ему могли воровские авторитеты, особенно те, которые последнее время враждовали с Варягом. Можно было, в конце концов, переговорить по такому делу и с самим Шотой Черноморским. Урусов понимал, что Шота может попросту его послать, но у Евгения Николаевича был припрятан еще один козырь. Не туз и даже не валет — так, мелкая карта… Но при его умении блефовать и она могла обеспечить ему выигрыш.
* * *Если бы кому-то из многочисленных друзей и знакомых Шоты шепнули, что уважаемый грузинский авторитет корешится с высоким ментовским чином, это сочли бы за неудачную шутку. Шота Черноморский считался вором старой закалки и старых правил, одним из самых уважаемых законников, кто носил не один десяток лет свою корану с достоинством. Шота издавна слыл признанным третейским судьей — еще в свою бытность хозяином колхозных рынков в солнечном Сухуми, а потом и по всему Черноморскому побережью Грузии. Благодаря тонкому, изворотливому уму и недюжинным дипломатическим способностям он сумел завоевать расположение и уважение у многих русских авторитетов российского Черноморья — от Сочи до Новороссийска, и в самые трудные моменты обострившегося противостояния между группировками, когда взаимные претензии приобретали опасную остроту и непримиримость — как во время дележа лакомого новороссийского порта в конце восьмидесятых, — воры неизменно призывали Шоту, и он вершил справедливый суд, разумными, вескими доводами примиряя несогласных. Во всех финансовых конфликтах он неизменно выступал как сторона незаинтересованная, и по прошествии времени мало кто задумывался, например, о происхождении очередной роскошной виллы Шоты под Дагомысом или в подмосковной Барвихе. Шота имел свой обширный бизнес, причем он был одним из первых в России «пиковых» воров в законе, который в начале девяностых вслед за молодым тогда еще смотрящим Варягом тоже осознал выгодность легализации любой теневой деятельности — благо возможностей для такой легализации тогда было море. Шота вложился в беспошлинный импорт табачных изделий и водки и беспошлинный экспорт нефти — добрая новая российская власть образца 1992–1993 годов оказалась необычайно добра к оборотистым дельцам, готовым за некоторые послабления строгих законов и привилегии подбросить в убогую казну (или, что бывало чаще, в карман сильных мира сего) свежей «зелени»… Шота отличался особой щедростью. Прибавить к этому характерную для грузинской души открытость и хлебосол ьносз ь да неподдельное обаяние — и становится ясно, отчего Шота со всеми состоял в дружбе и всегда был желанным гостем на неформальных веселых застольях. Нередко его видели в компании знаменитостей — актеров, певцов, спортсменов, известных своей близостью к власть имущим. И непонятно, кому эти знакомства были больше по душе — Шоте или новоявленным «окологосударственным» мужам…
Но при всем том чего никогда Шота не допускал — так это публичного появления, скажем, в толпе гостей на торжественном концерте ко Дню милиции в Колонном зале или на приеме по случаю Дня пограничника. Шота и люди в погонах были явлениями несовместимыми. Все это знали, и грузинский авторитет это всячески подчеркивал и на словах, и всем своим поведением. Непосвященные, впрочем, не замечали отсутствия высокого яркого грузина на официальных раутах, посвященные же уважительно перемигивались: мол, батоно Шота никогда не позволит себе подать руку золотопогоннику. Поэтому его и без того высокая репутация в воровской среде никем не подвергалась сомнению.
Об этом думал хитрый Шота по пути на очередную тайную встречу с генерал-полковником милиции. Урусов позвонил ему сегодня утром на мобильный и настойчиво предложил повидаться по неотложному делу. Шота попробовал было возразить, что совсем недавно, мол, виделись и слишком частые встречи с Урусовым, хоть они и проходили при полной конспирации, могли бы кое-кому показаться подозрительными… Но Урусов настоял на своем. Встречу назначили в ресторане «Волга» в здании Северного речного вокзала, где генерал гарантировал полную конфиденциальность и безопасность.
Они сидели за богато накрытым столом в закутке за тяжелой портьерой, отделявшей их от общего зала ресторана. Шота впервые увидел Урусова в таком непривычном обличье: генерал-полковник был в кожаных, в обтяжку, штанах и кожаной куртке на косой молнии, в полусапожках на высоком каблуке, да еще с набриолиненными волосами, отчего казался лет на десять моложе.
— Необходимая бутафория, — с невеселой улыбкой пояснил Евгений Николаевич, снимая темные очки. — Я тут частенько бываю, меня туг знают, поэтому уже привыкли и не интересуются. В этом прикиде легче смешаться с ресторанной толпой… Итак, к делу! У меня возникли некоторые новые обстоятельства, батоно Шота, и я хочу ускорить то дело, о котором мы с вами недавно говорили в приватной беседе…
— Варьяг? — нахмурился Шота. Уж коли этот генерал вызвал его на доверительный разговор, он не хотел играть втемную. — У вас проблемы с Варьягом?
Урусов неохотно кивнул и выжидательно поглядел на Шоту.
— Ну а я чем могу вам памочь? — лениво проговорил тот, отправляя в рот наколотый на вилку кусочек паштета из гусиной печени. Его лицо тут же приобрело блаженное выражение. — Ммм… Какой паштэт. Чудо! Вы были правы, батоно Евгений, кухня здэсь атмэнная…
Полагая, что собеседник достаточно расслабился, Евгений Николаевич осторожно вынул из рукава припасенный козырь.
— Знаете, батоно Шота, я ведь занимаюсь определенными громкими преступлениями в Москве. Веду дело об убийстве полковника Соловьева — не слыхали?
Шота недоуменно пожал плечами:
— Пэрвый раз слышу. Салавьев? Кто такой?
— А еще дело об ограблении инкассаторского автомобиля. Там какие-то лохи орудовали, продумали все неплохо, остроумно даже, можно сказать, — захватили «Волгу» в тихом переулке почти что дуриком… Но их взяли с поличным. Тепленькими!
— А зачем вы мнэ это рассказываэте? — добродушно поинтересовался Шота.
Не торопитесь, — так же добродушно заметил Евгений Николаевич, — сейчас узнаете. По какому-то фантастическому стечению обстоятельств у одного из грабителей в кармане нашли предмет, пропавший из квартиры убитого Соловьева. Стеклянная обезьянка, забавная такая обезьянка с огромным-огромным членом. Приметная, значит. Фамилия грабителя — Бугров. Кличка Бугор. И вот его взяли в оборот не только по делу об ограблении инкассаторов, но и по убийству полковника Соловьева. А у него был сообщник, который слинял. Бугру стало обидно одному отдуваться, он и раскололся, выдал своего сообщника по убийству. Некий Георгий Уваров. Жорик. — Урусов сделал паузу. — Джокер! — Он внимательно наблюдал за реакцией Шоты. Но у того ни один мускул не дрогнул на смуглом худощавом лице. Вор спокойно продолжал поглощать крабовый салат. — Так вот, самое интересное, что, когда объявили в федеральный розыск этого самого Жорика, сразу же выяснилось, что он сидит в СИЗО в Пермской области. Кинулись туда, но вот незадача — его уж и там нет, след простыл. За пару дней до того Жорику — Джокеру устроили побег…
