Александр Бушков - Ашхабадский вор
Лица простого народа, слушающего выступление, Карташу были не видны – толпа была отодвинута довольно далеко от трибуны. Между возвышением (обитая зеленым высокая постройка под бардовым балдахином), на котором стояло руководство, и народом пролегало открытое пространство шириной в несколько сотен метров, где находились лишь курсанты. Молодые спортивные ребята были построены в ровные ряды, им предстоит живыми барьерами делить шествие трудящихся на потоки.
Мощные динамики разносили по площади плавную речь Сердара, народ внимал, иногда взрываясь оглушительными и продолжительными аплодисментами. Во время таких рукоплесканий даже не приглушенный ничем выстрел будет не услышать... Впрочем, кто и откуда может выстрелить? Да никто и ниоткуда. Все крыши, с которых можно выцелить мишень, разумеется, контролируются. Это же аксиома. Более того, на них должны находиться снайперы из этой пресловутой гвардии земляков, роты охраны.
Из толпы тоже не шарахнешь. Даже не в том вовсе дело, что далеко. Поди попробуй кто поднять предмет, напоминающий стрелковое оружие, – толпа тут же или навалится скопом на стрелка, или в испуге брызнет в стороны. И то, и другое для покушающегося означает полный провал. Потому что охранники его углядят задолго до выстрела и охрана, стоящая рядом с президентом, повалит на пол охраняемую персону. К тому же в той же толпе, ясное дело, шныряют востроглазые штатские. Правда, вряд ли этой работой занимаются преторианцы Сердара, скорее уж люди из КНБ, это уже их поляна.
Нет, с дальнего расстояния президента не взять. Покушение имеет шансы на успех только в том случае, если ликвидатор окажется поблизости от объекта. Хотя бы на таком расстоянии, на каком находился сейчас Карташ. Конечно, никто хоть в чем-то, хоть в малости-мальской подозрительного субъекта так близко не подпустит. Другое дело, если ликвидатору удастся внедриться. Как, например, внедрили самого Карташа, который стоит сейчас среди сотрудников КНБ в десяти метрах от трибуны. Ближе, по утверждению «товарища полковника», ни одного кээнбэшника нет, за исключением генералов. Там, внутри ближайшего круга, могут находиться только люди из роты охраны Сердара.
Итак, Карташу предстоит стать человеком, поднявшим руку на светоча туркменской нации, на любимого Вождя. Как перспективка-то, а?! Пока разум Алексея отказывался верить в подобное. И вообще с его разумом происходили странные вещи. Нечто сродни тому, что бывает после тяжелых травм, когда блокируются некоторые участки мозга и человек теряет чувствительность к боли. Алексей же утратил чувствительность к собственной участи. Ке сера, сера…
А участь Карташа – завидная или не очень – зависела от того, что произойдет или, наоборот, не произойдет на этом самом Празднике праздников. «Товарищ полковник» был предельно откровенен и конкретен: раз уж ты попал к нам, такой весь таинственный и облеченный, раз ты лепишь из себя спасителя туркменского государства, то и спасай его, хотя бы и своей шкурой. Коль не будет покушения реального, произойдет покушение фиктивное. В точности как бывало при товарище Сталине. Заговор троцкистов-бухаринцев, заговор врачей и прочие придуманные заговоры. Чем мы хуже? Слепим и мы наш маленький, но страшный заговор, который вовремя разоблачили органы КНБ и в результате задержали некоего субъекта славянской внешности при попытке физического устранения президента. («Очень хорошо, что вы не туркмен, туркмен нам бы не подошел, поскольку президент свято верит в незлобивость национального туркменского характера».) «Кстати, – добавил полковник, внезапно оживившись, – в заговор вплетем к вам в компанию еще нескольких человечков, которые давно уже всем поперек горла…» Карташ прекрасно понимал причину такой откровенности кээнбэшника: вывести из равновесия, породить отчаяние – дескать, так и так пропадать, но все-таки там, на воле, светит какой-никакой, пусть совсем дохленький шанс прорваться, рвану-ка я, и вдруг мне повезет. Когда же Карташ пойдет на прорыв, его заломают или пристрелят, что одинаково приемлемо для «товарища полковника». Он в любом случае становится героем нации, КНБ утирает нос личной гвардии Сердара, все замечательно.
Когда Карташа, облаченного в неприметный костюмчик местного стража порядка, уже вывели на место перед самой трибуной, «полковник» похлопал его по плечу и участливо сунул ему в карман пистолетик. Алексей понимающе усмехнулся: последний штрих к портрету убийцы, последняя, но решающая улика. Наверняка это была лишь бутафория, пистолет не должен был выстрелить ни при каких условиях – что бы хитрожопый «полковник» не думал об истинных намерениях загадочного русского, рисковать жизнью Сердара он права не имел. Поэтому либо боек спилили, либо патроны подменили, либо еще что, но боеспособность сего оружия, голову можно дать на отсечение, равна нулю… И на том спасибо, конечно, но кто из рядовых телашей станет разбираться в подобных тонкостях, когда поступит команда «взять»?
И сбросить бесполезную дуру не было никакой возможности. Только засвети ее и – вот оно, покушение, хватай-держи. К тому же Карташ не знал, поставил ли «товарищ полковник» своих подчиненных, что подпирали сейчас Карташа плечами, в известность насчет хитрых замыслов с липовым заговором или что-то наплел. Наплести он мог что угодно – например, про то, что этого русского субчика к нам отрядили распоряжением сверху, распоряжением, скажем, тех «человечков», которых собирался впутать в фиктивный заговор. В таком случае «полковник» настрого приказал своим орлам: дескать, присматривайте за ним во все свои узкие глазенки, у меня есть подозрения на преступный умысел, а у вас есть все шансы отличиться.
Когда же Карташа «поймают», то пистолетик со спиленным бойком, ясное дело, подменят на настоящий. И если Карташа все-таки оставят в живых, то потом, конечно, выбьют из него чистосердечное признание, раскаяние и перечисление всех грехов вместе с именами сообщников. Как выбивали признания у всяких там Бухариных с Зиновьевыми в том, что они шпионили на английскую, японскую, эстонскую и австралийскую разведки. Увы, Алексей прекрасно осознавал, что выдержать все методы воздействия он не сможет. Да и кто сможет?!
Конечно, выставлятьКарташа на площадь было вовсе необязательно. Однако, во-первых, «полковник» не мог сбрасывать со счетов и следующее: существует один шанс из тысячи, что задержанный его не разводил, а говорил чистую правду о себе и о покушении, во-вторых же, есть разница – задержать преступника на глазах у президента или просто сообщить ему об удачно проведенной операции. Думается, президент не очень-то и доверяет подобным ничем не подтвержденным докладам.
Вот такие расклады, господа, вот в такую задницу угораздило влететь, так вашу разэтак! И теперь стой, крути башкой и надейся, что президента все-таки станут убивать по-настоящему. Но пока что… пока что почему-то не убивают… Эхе-хе, и где же ты, дружище Дангатар с дружищем Гриневским? Где вас джинны носят? Стой тут не просто один, а как в том анекдоте: «Одын, савсэм одын»…
После того, как президент закончил, национальная музыка из репродукторов, во время исторической речи Туркменбаши звучащая приглушенно, грянула над площадью на всю катушку. Радостным маршем двинулись демонстранты. Над головами взлетели флажки и воздушные шарики.
Карташ всегда подозревал, что скорость, с которой гонят колонны перед трибунами, высчитана специалистами с точностью до тысячных долей. Так, чтобы люди двигались в несколько убыстренном, непривычном ритме, но и не бежали, раздражая глаз руководителей и усложняя работу следящемуглазу. И главное – чтобы любое неправильное движение выламывалосьиз общего ритма, а стало быть, сразу бросалось в глаза. И службы, задающие скорость этому шествию, кошке ясно, использовали все секретные наработки некогда общей спецслужбы.
Впервые оказавшись в роли секьюрити, пусть и вынужденно, Карташ вдруг понял, что контролировать большое скопление людей вполне возможно и здесь, невзирая на пестрые одежды, яркие краски и громкую музыку. Толпа – как река, широка и полноводна. Но – однородна по сути своей, как толпа зэков. И любая инородность сразу привлекает внимание. С зэками, конечно, проще, там – быстро, быстро, головы опустить, твою мать, разговоры отставить! И если в толпе вдруг возникает какая-то неправильность, какой-нибудь водоворотик в ровном течении реки, посторонний звук в монотонном «шурх-шурх-шурх» сотен ног – значит, что-то идет не так, жди сюрпризов от серой безликой массы заключенных… Но и этап, и демонстрация чем-то схожи, пусть последняя и отличается пестротой одежд, яркими красками, оглушительной музыкой…
Здесь пока ничто внимания не привлекало. Да, собственно, и колонны демонстрантов еще не вышли к трибунам, еще только огибали площадь, распределяясь по потокам.
