Александр Золотько - Рождество по-новорусски
– И без тебя в дом не заходили?
– Нет.
– А ты ничего не слышал, где похитители могли прятать деньги? – быстро спросил Гринчук.
– Нет, – без запинки ответил Липский.
Быстро ответил. Очень быстро.
Гринчук улыбнулся:
– Ладно, нет так нет. Только ты сказку не забывай. У нее печальный был конец.
– Пошел ты в задницу! – сказал, зло ощерясь, Липский.
И добавил несколько выражений по-английски.
– Да ты еще и полиглот! – обрадовался Гринчук. – Твои учителя были бы счастливы. Права была твоя классная руководительница…
– Раиса, что ли?
– Раиса Изральевна, – подтвердил Гринчук.
– К ней-то зачем ходил? Или это она все организовала, коза старая?
– Вряд ли она, но вот о тебе она сказала верно. Да и о всех вас, новых дворянских детях. Жалко ей вас. Слабые вы, беззащитные, и оттого жестокие.
Липский отвернулся.
– Спокойной ночи, – пожелал Гринчук. – Не вздумай делать глупостей и выпрыгивать в окно. В детприемнике тебя не поймут.
Липский что-то пробормотал. Едва слышно, но Гринчук разобрал.
– Однообразно ругаешься, – сказал Гринчук. – Мало общаешься с народом. Не знаешь всех богатств и глубин русского языка. Дите еще. Ну, ничего. Если ночью что приснится или вдруг вспомнишь, где злодеи деньги спрятали – кричи.
Леонид Липский ночью не кричал. Он уснул почти сразу. А вот в семье Чайкиных ночь прошла беспокойно.
Четырнадцатилетняя дочка, Мила, ночью подняла тревогу.
Когда в ее комнату вбежали, она сидела, сжавшись в комок на кровати и, не отрываясь, смотрела в окно.
– Он, – прошептала Мила, когда у нее спросили, что случилось. – Он смотрел в окно.
Родители переглянулись. Окно было на третьем этаже, и заглянуть в него мог разве что Карлсон. Отец попытался Миле это объяснить, но та продолжала с ужасом смотреть в окно и повторять: «Он на меня смотрел».
Через полчаса уговоров и призывов взять себя в руки, Мила вдруг посмотрела на родителей и с просветленным лицом сказала:
– Он хочет меня похитить. Как Леню. Украсть меня и потребовать денег.
– Это ерунда, – сказал отец.
– Он вчера и позавчера за мной ходил. Я обратила внимание и даже сказала Виктору.
Вызвали Виктора, который охранял девочку вместо Громова, но тот решительно не помнил, чтобы Мила поднимала тревогу.
– Он врет! – выкрикнула Мила. – Он просто врет. Он… Он сам заодно с ним. Как охранник Липского. Они хотят меня украсть, а потом изнасиловать и убить.
Чайкин задумался.
Понятно, что это просто не выдержали нервы у дочери, но в свете последних событий ее заявление выглядело не слишком фантастично. Мать попыталась уговорить, но это привело только к истерике.
– Они нас всех убьют, – кричала Мила. – Всех. Нашим охранникам нельзя верить. Нельзя. Даже вон Гена оказался не тем. Даже он торговал наркотиками. Они все нас ненавидят. Все. Им нельзя верить!
Мила не слушала ни каких аргументов. Она даже попыталась бежать, не одевшись, на лестнице ее перехватил охранник, и это стоило ему разодранного в кровь лица.
– Ну что ты хочешь? – спросил отец.
– Смените охрану, – попросила Мила. – Смените охрану прямо сейчас. Они нас могут убить в любую минуту.
Можно было, конечно, вызвать «скорую помощь». Даже лучше было вызвать «скорую помощь», но хватало уже того, что под надзор врачей отправили Леню Липского. Это было бы похоже на эпидемию. Нужно просто успокоить девочку, сказала мать.
И родители позвонили Игорю Ивановичу Шмелю. Предварительная консультация с дочкой показала, что фирме «Булат» она верит. Дежурный из фирмы долго расспрашивал, есть ли реальная угроза, потом попытался предложить связаться с директором утром, но потом сдался и соединил Чайкина со Шмелем.
Шмель ситуацию понял сразу.
Минут через пятнадцать, к двум часам ночи, в дом к Чайкиным приехал сам Игорь Иванович с пятью охранниками.
Мила успокоилась. Немного. И потребовала, чтобы прибывшие обследовали все вокруг дома. Немедленно. И чтобы они взяли ее с собой, потому, что она хочет лично убедиться.
Шмель выразительно посмотрел на Чайкиных, но возражать не стал.
Вместе с Милой и своими людьми он в течение часа ходил вокруг дома, заглядывая в засыпанные снегом кусты. Закончив осмотр двора, Мила потребовала осмотреть улицу.
Осмотрели улицу.
Мила лично осмотрела каждое дерево и каждый сугроб метров на пятьдесят в стороны от калитки. Похитители обнаружены не были.
Мила решила вернуться домой и, не снимая полушубка, поднялась к себе в комнату.
– Все в порядке? – спросил отец.
– Они их предупредили, – ответила Мила.
– Кто?
– Эти, – Мила украдкой показала на Шмеля. – Он тоже здесь участвует.
Шмель, прекрасно слышавший разговор, демонстративно отвернулся. Один из его людей еле сдержал смех.
– Нам нужно другого охранника, – прошептала Мила.
– Я больше так не могу, – взорвался отец. – Это уже выходит за всякие рамки.
– Папа! – строго сказала Мила. – Наверное, отец Лени Липского тоже вот так не верил.
Отец застонал, схватившись за голову.
– Вы ничего не понимаете. Никто не понимаете. Вы все – слепые. Совсем слепые, – Мила бормотала это, не переставая, но вдруг замолчала.
Мать всхлипнула.
– Не все… – сказала Мила.
– Что? – насторожился отец.
– Не все слепые. Этот милиционер, который арестовал Гену. Вы два года ничего не замечали, а он сразу все понял. И он же спас младших брата и сестру Лени. Он один все понял. Если бы ему дали, он бы всех спас. А его не пустили. Не пустили, чтобы он не мешал, – сделав этот вывод, Мила обвела взглядом всех, собравшихся в ее комнате. – Папа, я тебя очень прошу, пожалуйста, попроси, чтобы он меня защитил. Он сможет. Правда, он сможет. Я тебя прошу!
Чайкин посмотрел на Шмеля. Тот пожал плечами.
– Как вы думаете, Игорь Иванович? – спросил Чайкин.
– Не знаю. По-моему, он сейчас здорово занят. И вряд ли согласится брать на себя такую обузу.
– Но если попросить? Через совет, или через самого Владимира Родионыча.
Шмель посмотрел на неподвижно сидящую Милу:
– Я попробую сам.
Шмель оглянулся:
– Можно с вашего телефона?
Мила достала из кармана свой мобильник, протянула его Шмелю.
– Я свой дома забыл, положил заряжаться и забыл взять, – извиняющимся тоном сказал Шмель.
Набрал номер.
– Юрий Иванович? Только не ругайся сразу, – попросил Шмель. – Понимаю, что пятые сутки. Но тут такое дело.
Гринчук слушал, не перебивая.
– Отец хотел обращаться к тебе через Родионыча, – понизив голос, сказал Шмель. – И я подумал, что тебе лишний раз с ним сталкиваться…
– И он может это использовать, как повод, – задумчиво сказал Гринчук.
– Может, наверное.
– Ладно, одним чокнутым ребенком больше, одним меньше, – вздохнул Гринчук. – Привози.
– Ты бы лучше сам приехал, а то она мне и своим охранникам не доверяет.
– Фигушки, – буркнул Гринчук. – Я спать хочу. А за ней приедет через час мой прапорщик, Бортнев.
– Браток?
– Только ты его так не называй, он в последнее время на эту погремуху плохо реагирует.
– За тобой сейчас приедут, – отдавая телефон Миле, сообщил Шмель. – И отвезут в надежное место.
– Хорошо, – сказала Мила, – я пока соберу вещи.
В коридоре Чайкин остановил Шмеля:
– Вы полагаете – это не опасно?
– На всякий случай я пошлю за ними машину, для подстраховки. Но думаю, что это просто нервы. Она попадет туда, где ей кажется безопасно, отдохнет. Может, пообщается с Леней Липским. Они, кажется, на празднике даже танцевали вместе. В Центре, кстати, есть и психологи. И охрана. Будем надеяться, что обойдется.
– А у нас нет выбора, – вздохнул Чайкин. – Нам остается только надеяться.
Фраза получилась категоричной. И, как всякая категоричная фраза, грешила неточностью. Выбор есть всегда. Можно было надеяться, а можно было, например, не надеяться.
Вот Батон с приятелями не надеялись. Они были людьми достаточно опытными и понимали, что похищают и допрашивают не просто так, а с каким-нибудь умыслом. Они не знали, сколько конкретно их продержали взаперти, но выходило, что около суток. С них сняли наручники и повязки с глаз. Даже посадили всех троих в одну комнату без окон и мебели. Вместо удобств в углу стояло ведро.
Пацаны уже несколько раз прокляли ту минуту, когда их понесло на завод. Они поняли, что проблемы возникли именно из-за этого, но почему конкретно понимал только Батон. И информацией с приятелями делиться не стремился.
Все трое даже уже и не строили планов и предположений. Они сидели и тупо ждали. И дождались.
В комнату через приоткрытую дверь бросили три пары наручников и попросили, чтобы пацаны сами их на себя надели.
Брюлик засомневался, но невидимый собеседник напомнил, что замочить их могут прямо тут. Аргумент был конкретный и доступный для понимания. Пацаны надели браслеты, по одному вышли в темноту за дверью и не возражали, чтобы им завязли глаза.
