Борис Седов - Наследница
— Я к Аглае, — сообщила Тамара одному из охранников. Тот сделал удивленную физиономию. Переглянулся с напарником.
— К Аглае? Здесь таких нет.
— К поварихе, — уточнила Тамара.
— Поварихой у нас Зинаида Семеновна. А Аглаю, похоже, уволили. Во всяком случае, чего-то такое я слышал. — Охранник оказался довольно любезным. И это вселяло надежду, что сегодняшняя поездка всё-таки не окажется зряшной.
— А Ольгу тоже уволили?
— Воспитательницу? Нет, работает.
— Я пройду к ней?
— Не выйдет, — рассмеялся охранник. — Наши начальнички боятся заразы извне.
«Понятно, какой заразы. Я и есть такая зараза!»
— Не беспокойтесь, я абсолютно стерильна. Я всегда пользуюсь презиками.
Теперь рассмеялся и второй охранник.
— Нет, всё равно не получится. Мы не хотим лишиться работы. Сейчас схожу, позову Ольгу сюда. Как вас представить?
— Скажите, освободительница. Она поймет.
Ольга искренне обрадовалась встрече.
— Я так и поняла, что это ты, — сказала она, выйдя за калитку. — Только почему «освободительница»?
— А ты забыла, как когда-то меня назвала?
— Забыла.
— Зато запомнила я. Оля, нам надо потолковать. Отпросишься на пару часов?
— Не знаю. Навряд ли…
Ей без проблем удалось отпроситься до вечера.
Они доехали до Вырицы, где возле вокзала нашли небольшое кафе. И просидели в нем до темноты. Тамара подробно излагала историю «Доброго Дела», раскладывала на столике фотографии, сделанные Петром. Ольга внимательно слушала. Не понимая, зачем ей все это рассказывают. Лениво ковыряя вилкой бифштекс…
Но вскоре ей стало не до бифштекса. Она замерла, уткнувшись отсутствующим взглядом в тарелку. Не в силах поверить тому, о чем сейчас говорила Тамара.
— Это серьезно? — наконец пробормотала Ольга.
— Такими вещами не шутят. И подобные обвинения огульно не предъявляют.
— Да, да, конечно. Ты из милиции?
— Нет.
— А ты обращалась туда?
— Снова нет.
— Почему?
— Потому, что это не принесет никаких результатов. Во-первых, ничего не доказать. А во-вторых, даже если бы я и предъявила неоспоримые доказательства, их всё равно бы благополучно похоронили. У тех, кто стоит за этим дерьмом, всё схвачено. Они вывернутся.
Тамара благоразумно умолчала о том, что существует еще и «в-третьих». Пожалуй, самая основная причина — понятия. По которым путь в мусарню был ей заказан. И приходилось решать всё самой.
— Я сегодня же напишу заявление об увольнении. — Ольга наконец оторвала взгляд от тарелки, перевела его на Тамару, словно спрашивая: «Ведь правильно?»
— Нет. Ты ничего не напишешь. И ни словом, ни взглядом, ни действием не покажешь, что тебе известно про эти убийства. Будешь работать, как прежде. Будешь стараться. Будешь исполнительной и незаметной. И будешь наблюдать за тем, что происходит вокруг. Трубка, которую я тебе подарила…
— Не проплачена, — пискнула Оля. От всего услышанного у нее даже сел голос.
— Я подкину денег на счет. Звони каждый день. Произошло что-нибудь, не произошло, всё равно звони. И главное, не упусти момент, когда начнется оживление в лазарете. А теперь скажи, детей сейчас передают на усыновление?
— Да. Но я никогда не подумала бы, что на этом зарабатывают деньги. Мне казалось, что «Доброе Дело» — благотворительная организация.
— Не будь столь наивной, — хмыкнула Тамара. — Руководители благотворительных организаций разъезжают на шикарных джипах и живут в трехэтажных коттеджах. У вас часто появляется Котов?
— Из комитета по образованию? Иногда появляется.
— Один?
— Вообще-то, я не приглядывалась… — Ольга замялась. Опять уткнулась взглядом в тарелку. — Вроде бы, последний раз… Когда это было?.. На прошлой неделе… Он приезжал с какими-то мужиками. .. Тамара, я теперь буду следить за этим очень внимательно.
— Внимательно. Но не пристально. Так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.
— Конечно, — нервно кивнула Ольга. — Я ж понимаю.
«Одно дело понимать, — внимательно всматривалась в нее Тамара. — Совсем другое — исполнить. Нет, эта девчонка не справится. Выдаст себя. Если сейчас так волнуется, то что будет потом?
А потом ее трупик вывезут в лес!»
— Оля, ты понимаешь, насколько это рискованно! Ведь если спалишься, с тобой церемониться не будут. Убьют. Быть может, не стоит тебе во всё это влезать? Может, даже не стоит туда возвращаться?
— Ты думаешь, я не справлюсь? — немного обиженно пробормотала Ольга. — Думаешь, у меня не получится держать себя в руках?
— Да. Я в тебе не уверена.
— Я справлюсь. Не так уж это и сложно — наблюдать и звонить тебе каждый день.
— Это, и правда, не сложно. Другое дело, суметь скрыть эмоции.
— Нет! У меня всё получится, — решительно тряхнула головой Ольга. — Поехали.
— Сядь, не спеши. У нас еще куча времени. Или тебе не терпится приступить к делу? Так вот что: умерь энтузиазм. Он тебя погубит. Ой, Оля-Оля, — поджала губы Тамара, — боюсь я за тебя! Не справишься.
— Нет, справлюсь.
И она вопреки Тамариным опасениям, действительно, справилась. Следила за любым изменением, за каждым подозрительным шорохом на территории «Простоквашина» и, как обещала, ежедневно докладывала Тамаре: «Ничего существенного… опять приезжал Котов с каким-то мужчиной… ничего существенного… ничего не произошло… сегодня усыновили мальчика… всё спокойно…»
Так прошел март… апрель… май…
Тамара уже начала было думать, что Котов и компания решили ограничиться вполне безобидной спекуляцией правами на усыновление. Торговля трансплантантами возрождена не будет. Но в начале июня из Вырицы поступило интересное сообщение:
— Сегодня к нам приехали новый главврач и медсестра. Его зовут Алексей, ее — Татьяна. Они сразу мне не понравились. Оба совсем молодые. Он маленький, чем-то похожий на мышь. Она выше его на полголовы…
— Ни о ком не суди по внешнему виду, — одернула Ольгу Тамара. — Врач тебе не понравился лишь потому, что похож на мыша?
— Нет, не только. Он какой-то замкнутый, ни с кем из наших не перекинулся ни словечком. Только с Никитиным…
— Это анестезиолог?
— Да. Алексей с ним и с Татьяной заперлись в лазарете, уже четыре часа там наводят порядок. А теперь вот… самое интересное, — захлебываясь от возбуждения, докладывала Ольга. — Я как бы случайно спросила у Шлаина, какая у этого Алексея специализация. И ты знаешь, какая?
— Знаю. Хирург.
— Да. Детский хирург.
— Не хирург им не нужен. Что еще, Оля?
— Я зашла на кухню, а там как раз бабы шептались, что этот Алексей наркоман. У нас есть Зинаида Семеновна. Так вот, она в этом не ошибется. У нее от наркотиков умер сын.
— Я-а-асненько! Что ж, Оля, объявляю боевую готовность. Ты помнишь, когда надо трубить тревогу?
— Когда под каким-то предлогом заберут кого-нибудь из детей.
— Да. Это произойдет не сегодня. Не завтра. Но повысь бдительность. И еще раз повторяю: осторожнее, Оля. — Тамара отключила трубу. И сразу же набрала номер Энглер. — Помнишь, вы с Олегом обещали дать мне бойцов для «Простоквашина»?
— Помню. А что, там снова шалят?
— «Шалят»! Мягонькое же ты подобрала определение! — поморщилась Тамара. — Там вовсю готовятся опять убивать детей. Сегодня приехали новый хирург и медсестра. Вовсю наводят порядок в операционной и анатомичке. В любой момент можно ждать начала.
— Хорошо. Я предупрежу Крупцова. Будут тебе «пинкертоновцы».
Тамара довольно хрюкнула и положила трубку на стол.
«Наконец-то это изматывающее ожидание закончилось! — радостно улыбнулась она. — Теперь остается сущая малость. Всего лишь не пропустить момент, когда отберут ребенка для операции. Собрать по тревоге бойцов из „Пинкертона“. Успеть домчаться до Вырицы. И разобрать по кирпичику проклятое „Простоквашино“. Впрочем, нет. Ничего разбирать не надо. Зачем портить хорошую вещь? Достаточно уничтожить всех негодяев. И можно с чистой совестью отправляться в Крым отдыхать.
Уже скоро. Скоро!»
Тамара не знала, что до этого «скоро» еще больше двух долгих месяцев.
ШВАНГИРАДЗЕ ИРАКЛИЙ
Вернувшись из Греции, где прогостил у Монучара почти весь январь, Ираклий сразу вплотную занялся поручением своего земляка: навести справки о некоей Тамаре Астафьевой, которая сейчас под именем Ларисы Богдановой должна находиться на одной из женских зон за распространение наркотиков, а также о мультимиллионерше Виктории Энглер, которая на самом деле той Ларисой Богдановой и является. А может быть, настоящая Лариса уже мертва, а Тамара Астафьева, соскочившая с зоны, сейчас изображает из себя Викторию Энглер.
Одним словом, запутка такая, что специально не придумает даже какой-нибудь свихнувшийся писака. Монучар угробил недели три, объясняя Ираклию, как мог завязаться такой хитрый узел. А когда тот наконец всё понял, то первым делом потребовал десять штук долларов на расходы. И только получив их, заверил:
