Андрей Воронин - Беспокойный
Он взял другой листок и принялся вертеть его так и этак, разглядывая.
– Казармы личного состава, – пояснил старик.
– А теперь там что? – спросил Рублев.
– Не знаю, – сказал Сергей. – Я там ни разу не был. Но думаю, это и теперь казармы. Какой смысл обустраивать под жилье склад горючего, а в жилых помещениях устанавливать генераторы или хранить продукты?
– А вот тут, – желто-коричневый от табака стариковский ноготь уперся в следующий чертеж, – у них был оружейный склад. Мины, торпеды, артиллерийские снаряды и прочее добро…
– Ну, – сказал Подольский, – так это когда было! Оттуда давно все вывезли и в море утопили…
– Не факт, – возразил Борис Иванович. – Это слишком трудоемко и опасно. Серега говорит, лодка миниатюрная…
– И приходит довольно часто, – подхватил Казаков. – Привозит стройматериалы, провизию, какие-то ящики – как я понял, с частями оборудования, которое потом монтируют на месте… Нормальную морскую торпеду, как я ее себе представляю, эта посудина на борт не возьмет. Я уж не говорю о мине… А другого пути на поверхность, кроме этого колодца, у них нет, конечно не считая того крысиного лаза, которым я воспользовался. Кроме того, эта часть подземелья не используется и посещается очень редко – по крайней мере, подопытными. Там работают сами охранники – замуровывают боковые ходы. Я ушел через вентиляционную шахту вот здесь, в семнадцатом коридоре. А проход, ведущий к складу торпед, закрыт железной решеткой. Так что они их, очень может статься, так никуда и не вывезли. Удалили взрыватели – это да, это я бы и сам сделал в самую первую очередь. А так – чего с этой кучей тротила возиться? Заперли ее на семь замков, он и лежит себе спокойно – не шумит, не воняет, есть не просит…
– Или просто забыли, – кивнул Борис Иванович. – С нашими вояками это случается, они до сих пор при передислокации то склад авиабомб на старом аэродроме забудут, то десяток танков потеряют… Кто-то когда-то приказал загородить минно-торпедный склад решеткой и повесить табличку: не курить, мол, взрывоопасно. Потом те, кто вешал табличку, ушли в отставку или померли, табличка упала и потерялась, и никому не интересно, что там, за той решеткой. Решетка и решетка, их тут вон сколько понаставлено…
– А что за опыты, про которые ты говорил? – обратился к Казакову старик.
Сергей открыл и тут же снова закрыл рот. Трое бывших десантников растерянно переглянулись: они не то чтобы забыли о четвертом участнике совещания, а просто молча, не сговариваясь, приняли его в узкий круг своих людей, которым можно доверять. Теперь, когда он выложил все, что знал, и начал задавать встречные вопросы, до всех как-то вдруг, одновременно, дошло, что человек он хоть в прошлом и геройский, но совершенно им чужой, незнакомый, и абсолютно неизвестно, что у него в голове. А вдруг он по-прежнему готов идти в атаку с криком «За Родину, за Сталина!»? А что, если в экспериментах над живыми людьми, производимых ради укрепления обороноспособности России, этот отставной моряк и бывалый политический сиделец не видит ничего предосудительного? Он прошел войну и лагеря НКВД, и он, как никто, знает, что цель очень часто и впрямь оправдывает средства… Вот как одумается да как позвонит куда следует!..
– Нам, конечно, не докладывали, – осторожно ответил вместо Казакова Борис Рублев. – Но, если наш друг все правильно понял, там испытывают волновое психотропное оружие.
– Я думаю, пытаются совершенствовать, – уточнил Подольский. – В прессе и на телевидении, не говоря уже об Интернете, то и дело всплывают слухи и легенды о якобы имевших место случаях его применения. Каждый раз эти случаи привязывают к массовым беспорядкам – например, той давней резне в Тбилиси, когда наши бравые воины покрошили демонстрантов в капусту саперными лопатками…
– Можно подумать, у наших бравых воинов был выбор, – проворчал Казаков. – Если бы они не взялись за лопатки, их бы просто растоптали. А потом все равно сделали бы виноватыми… И вообще, мы сейчас не о слухах говорим!
– Да ну?! – изумился Подольский. – А мне кажется, как раз о них. Одно из двух, капитан: либо твоя история – прямое подтверждение этих слухов, либо ты, как сказал Иван Ильич, действительно чего-то нанюхался и все это тебе приснилось.
– У тебя ротным кто был – Пашка Скороходов? – спросил у него Казаков. – Мне всегда казалось, что он вам, обормотам, слишком много воли дает. Смотри, какой бойкий!
– Ты мне еще три наряда вне очереди объяви, – ухмыльнулся Подольский. – Или пять суток губы за пререкания со старшим по званию.
– Психотропное, значит, – вернул разговор в интересующее его русло старик, которого оказалось не так-то просто сбить с толку. – Ну, тогда тем более.
– Тем более – что? – спросил Казаков.
Старик пригладил узловатой ладонью свою густую, белую как снег шевелюру и хлебнул остывшего чаю.
– Человек я пожилой, – сказал он, – и сильно бить меня, если что, конечно, не станут – не из жалости, понятно, а просто чтобы не помер раньше времени. Так в наши дни, насколько мне известно, бить-то и не обязательно! Вкатят из шприца какую-нибудь «сыворотку правды», а то этим вашим волновым, как его там по извилинам пройдутся, я им все как есть и выложу. А чего не знаешь, про то даже при самом горячем желании не расскажешь…
– Наш человек, – с восхищением констатировал Казаков.
– Спасибо вам, Иван Ильич, – сказал Борис Иванович. – Вы нам очень помогли…
– Найти дорогу на тот свет, – проворчал бывший командир торпедного катера. – Одно утешение, что не я вас туда послал. А сам даже имен ваших не знаю… – Он выставил перед собой ладонь, не давая себя перебить. – И не надо. Вернетесь – познакомимся. Примем наркомовские сто граммов за тех, кто больше не с нами, помянем всех, кому не посчастливилось, как нам, из этого гадючьего гнезда выбраться… Заодно расскажете, как все прошло.
– Обязательно, – пообещал Рублев, вовсе не будучи уверенным, что сумеет сдержать слово.
– Я вызову такси, – вставая, предложил Николай.
– Да тут идти-то полтора квартала, – возразил старик. – Прогуляюсь, тем более что дождик уже кончился… – Он тоже встал, и за ним поднялись остальные. – И еще одно, ребятки, – сказал он. – Вы, покуда с этим делом так или иначе не разберетесь, пореже бывайте там, где вас могут искать, и ушами не хлопайте. Кто бы там нынче ни окопался, руки у них, надо думать, длинные – длиннее, чем у абвера, СД и гестапо, вместе взятых. Удивительно мне, как они вас до сих пор не сгребли. Неужто и впрямь времена изменились?
– Заодно и это проверим, – с легкомысленной усмешкой пообещал Подольский.
Когда старик ушел, твердо постукивая по плиткам тротуара набалдашником своей тяжелой черной трости, они снова уселись за стол. Подольский собрал разбросанные по скатерти листки, обвел старших по возрасту и званию вопросительным взглядом и, не встретив возражений, спрятал в свой портфель.
– Значит, торпеды, – задумчиво произнес Борис Иванович.
– Торпеды – это хорошо, – сказал Казаков, – но они под большим вопросом. Я думал о генераторах. Эта их нора потребляет чертову уйму электричества. Все электрическое, даже ворота и вагонетки. Я уж не говорю об освещении – ведь ни одного же окна!
– Наверняка они питаются от сети, – авторитетно заявил Подольский, убирая под стол портфель. – Скорее всего, от подстанции этой флотской базы. Я пошарил в Интернете, навел насчет нее справки. Четыре источника независимо друг от друга утверждают, что местное население обходит эту базу десятой дорогой, потому что вблизи нее и в соседнем городке за последние десять лет исчезло, по разным данным, от полутора до четырех десятков человек. Никого из них не нашли, возбужденные уголовные дела так и остались нераскрытыми. Газеты строили версии о маньяках, сатанистах, чуть ли не об инопланетянах, а народ уже после первых двух-трех исчезновений просто начал держаться подальше от базы. Да оно и понятно, на базе ведь тоже люди служат – офицеры, мичманы, контрактники, наемные из гражданских… Живут они в этом самом городке, и у каждого – жена, соседи, друзья, собутыльники… Одного неосторожного слова достаточно, чтобы пополз слушок.
– А при чем тут электричество? – спросил Рублев.
– При том, что эти слухи и легенды лишний раз подтверждают связь базы с интересующим нас объектом. Поэтому силовой кабель должен быть протянут именно оттуда – возможно, по суше, но если вспомнить о минном поле, которое никто не трогал с самой войны, то, вероятнее всего, по дну моря.
– И что это нам дает? – спросил Борис Иванович. – Не знаю, – честно признался Подольский. – Надо подумать.
– Подумай лучше о жене и детях, – предложил Рублев, не особенно рассчитывая на успех.
– А я о них и думаю, – как и следовало ожидать, мгновенно отреагировал языкастый сержант запаса. – Старик-то прав! Даже если бы это была частная лавочка или бандитский притон, им бы ничего не стоило нас найти и взять к ногтю. Но эту контору крышует государство – как минимум, в лице ВМФ. Отсидеться не получится, да и не улыбается мне всю жизнь по медвежьим углам хорониться. Я Москву люблю, у меня тут дом, семья, работа – куда я отсюда побегу? При этом в покое нас не оставят, а значит, как на войне: либо мы их, либо они нас. И хватит уже говорить о моей семье! У всех, кем вы, товарищи офицеры, когда-либо командовали и кто остался там – в Афгане, в Нагорном Карабахе, в Чечне, в Анголе или где еще вас носило, – у всех у них были семьи, как минимум – родители. И я сейчас занимаюсь тем же, чем и тогда в Грозном, – защищаю свою семью от всякой сволочи.
