Андрей Таманцев - Рука Москвы
— Я чего-то не понял, — сказал Томас. — Куда Серж хочет пристроить Розу Марковну? Она же должна встретить даму из Гамбурга.
— Без нее встретят. А пристроит он ее в какой-нибудь небольшой мотель, где не просят показать документы. Где достаточно показать бабки.
— Зачем?
— Фитиль! Ты меня уже слегка достал своими вопросами! Зачем. А сам не понимаешь?
— Теперь понимаю. Да, понимаю. Потому что ее хотели убить. Думаете, сделают еще попытку?
Ни Муха, ни Артист не ответили.
— Еще только один вопрос, — сказал Томас. — Обещаю, последний. Почему ее хотели убить?
— Почему? — переспросил Муха. — А ты подумай. Сказать?
Томас знал, что он сейчас услышит. Он услышит то, что ввергнет его из этого весеннего яркого дня в ночь, в мрак, в ад. Обрушит на него все, что он всеми силами старался забыть. Вернет ему то, что он вдруг понял, когда увидел на пороге спальни помертвевшую Риту Лоо.
Когда он понял, что почти все, что говорила Рита этой ночью, было правдой.
— Сказать? — повторил Муха.
Томас неохотно кивнул:
— Ну, скажи.
И Муха сказал:
— Потому что купчие твоего дедули нашлись.
Правдой было не почти все. Правдой было все.
Все.
Все.
Все!
Томас выключился из жизни. Устроившись на заднем сиденье «мазератти» и погрузившись в свои мысли, он безучастно смотрел на многолюдный весенний Таллин, по которому Артист и Муха разъезжали по каким-то своим делам. Что это за дела, они Томасу не говорили, а он не спрашивал.
Сначала заехали в большой магазин спорттоваров, вынесли оттуда и загрузили в багажник три комплекта снаряжения для подводного плавания, о чем Томас догадался по желтым баллонам. Потом в какой-то мастерской заряжали баллоны сжатым воздухом. Потом поехали в порт и довольно долго стояли возле причала с прогулочными катерами. Как выяснилось, ждали небольшую моторную яхту «Сириус», приписанную, судя по надписи на борту, к Кронштадту. Когда яхта пришла, перегрузили на нее баллоны и гидрокостюмы и вернулись в гостиницу. Здесь их с нетерпением ждали Сергей Пастухов и дядя Костя. Они ненадолго ушли в комнату за музыкальным салоном, потом Серж вышел и попросил Томаса сказать Рите, что они хотят ее кое о чем спросить.
Рита сидела в своей спальне перед трюмо. Она была в белом полотняном костюмчике с мини-юбочкой, в белых туфельках на высокой шпильке. На точеном личике с неброским макияжем ослепительно зеленели глаза. Она порывисто встала, приникла к Томасу всем телом, сказала по-русски и так же, как ночью, неправильно:
— Я соскучился.
И Томасу почему-то стало ее так жалко, что пришлось высморкаться.
Из комнаты охраны Рита вышла минут через двадцать. Молча прошла в прихожую, взяла из стенного шкафа пальто. Предупредила:
— Мне нужно увидеть отца. Может быть, немного задержусь. Не беспокойся.
— Только ты, это самое, сама понимаешь, — попросил Томас.
— Все в порядке, — сказала она. — Я тебя люблю. Я все время тебя хочу. Ты чудо.
Томас посмотрел на закрывшуюся за ней дверь и снова высморкался.
Пообедали в номере. Ребята нервничали, посматривали на телефон. В кармане Сергея пиликнул мобильник. Он почему-то не стал говорить в гостиной, вышел в комнату охраны. Вернувшись, приказал:
— Подъем. Томас, останешься с дядей Костей. Нас не будет всю ночь. Один никуда не ходи. А еще лучше сиди в номере.
Они исчезли в своей комнате, в гостиной так и не появились, из чего Томас заключил, что они воспользовались грузовым лифтом и служебным ходом.
После обеда Томас улегся на кровать в своей спальне. Но потом перебрался в спальню Риты. Здесь было как-то уютней. И все напоминало о ней.
О том, что Рита может вмазаться, Томас не беспокоился. Почему-то был уверен: не вмажется. Беспокоило его совсем другое.
Чем больше он думал о событиях последних дней, тем явственней очищались они от шелухи, проступала их сущность, как проступил белый череп генерала Мюйра, освобожденный от внешней оболочки его котом по имени Карл Вольдемар Пятый. И уже совсем по-другому вспоминались Томасу поразившие его силой своей ненависти проклятья, которые Мюйр с крутой лестницы своей спальни посылал Альфонсу Ребане.
Покушение на Розу Марковну словно бы дало Томасу ключ для расшифровки заключенного в проклятьях генерала Мюйра смысла. И с чувством, похожим на панику, он вдруг понял, что это были не проклятья.
Это были пророчества.
«Ты убил моего отца. Ты убил свою жену. Ты убил неродившихся детей своей дочери. А теперь ты убьешь ее. Ты убьешь свою дочь, проклятый ублюдок! Это сделаешь ты, ты!»
И вот, Агния Штейн застрелилась, а Роза Марковна только чудом не взорвалась.
«Ты убил всех солдат и офицеров, с которыми ты воевал. Ты убил всех „лесных братьев“».
Это было не очень понятно, но факт оставался фактом. Эстонскую дивизию расстреляли? Расстреляли. «Лесных братьев» уничтожили? Уничтожили.
«Ты убивал всех, с кем пересекались твои пути».
Генерал Мюйр. Труп. Ну, допустим, с ним пути дедули пересекались. А как вписывается в эту схему Краб?
А очень просто, понял Томас. Наследство. Краб попытался наложить на него лапу — труп. Сымер сунулся — труп. Да ведь и Розу Марковну пытались убить только потому, что она наследница своего отца и могла отказаться от накупленной им земли в пользу России!
Следующая мысль, выдернутая из сознания предыдущими, как щука крючком перемета, заставила Томаса вскочить с кровати и заходить по спальне.
А сам он? Он же и сам в некотором роде наследник!
Так вот почему Мюйр сказал: «Ты убьешь даже своего несуразного внука!»
А Рита сказала: «Потом я стану вдовой». И еще она сказала про ребят: «Вот они тебя и убьют. И это будет — рука Москвы. А потом уберут их».
И все это только из-за того, что эти проклятые купчие нашлись?!
А что напророчила себе сама Рита? «Но я недолго буду самой богатой вдовой Эстонии. Потому что я вмажусь и меня вернут в клинику доктора Феллера. Теперь уже навсегда».
Но даже это еще не все. Даже это!
Томас вышел в гостиную, где в кресле перед телевизором расположился дядя Костя. Дверь из гостиной в музыкальный салон была открыта. Была почему-то открыта и дверь, которая вела из салона в комнату охраны. Томас закурил и начал прикидывать, как бы ему половчей задать самый главный вопрос, который сейчас его волновал.
— О чем задумался? — очень кстати спросил дядя Костя.
— Да так, о жизни, — ответил Томас. — Скажите, я не совсем разобрался в одном деле. Серж что-то говорил про ситуацию гражданской войны. Что она может возникнуть у нас в Эстонии.
Дядя Костя выключил телевизор и спросил:
— Он говорил это тебе?
— Нет. Розе Марковне, — объяснил Томас. — При мне. И я так понял, что гражданская война может возникнуть из-за недвижимости дедули. Это возможно?
— В жизни все возможно. Даже то, что кажется невозможным.
— Ладно, спрошу по-другому. Это вероятно?
— В жизни все вероятно. Даже самое невероятное.
— А вы могли бы сказать мне это как-нибудь попроще?
— Ты ждешь, чтобы я тебя утешил? — спросил дядя Костя. — Или чтобы сказал правду?
— Чтобы утешили, — честно ответил Томас.
— Мне нечем тебя утешить.
Что ж, это был ответ. Похоже, на ответ более ясный этот человек был не способен.
— Какая у вас профессия, дядя Костя? — поинтересовался Томас.
— Да как тебе сказать? Профессия у меня не особо престижная, но нужная во все времена.
— Какая?
— Ассенизатор.
— Да, — подумав, согласился Томас. — Эта профессия нужна во все времена.
— Вот-вот, — покивал дядя Костя. — А в нынешние особенно. Потому что, как объяснил мне однажды один молодой кандидат наук, специалист по Продовольственной программе: еды стало меньше, но говна больше. Почему тебя заинтересовала моя профессия?
— Вы очень хорошо умеете не отвечать на вопросы.
Даже на этот вопрос не ответили. Никакой вы не ассенизатор. Вы полковник. В Чечне вы были начальником контрразведки. Рита про вас рассказывала.
— Секунду, — прервал его дядя Костя и прислушался.
Из комнаты охраны через музыкальный салон донеслась телефонная трель. Дядя Костя живо поднялся и побежал на звонок. Когда он вернулся, лицо у него было напряженным, жестким. И голос тоже звучал жестко и словно бы неприязненно.
— Ты прав, — сказал он. — В Чечне я был начальником контрразведки. Сейчас я генерал-майор. А теперь позвони господину Янсену и передай, что его хочет видеть начальник оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий генерал-майор Голубков.
— Что это за управление? — спросил Томас.
