Виктор Доренко - Золото Рейха
— Послушай, но как же ты все это сделаешь?
— Посмотрим, подумаем, решим, — уже спокойно и меланхолично сказал Феликс. — А теперь, между прочим, нам пора собираться. Нас ждет отставной капитан Федор Сапунов. Думаю, мы сможем его использовать.
— Феликс, — быстро заговорила Марина, расхаживая по гостиничному номеру, — а может, не стоит все это затевать, доставать это золото? Ведь оно, понимаешь…
— Я понимаю, о чем ты хочешь сказать.
— Оно как бы…
— Да, да…
— Вот именно! Ты же представляешь, из человеческих зубов, из обручальных колечек, из крестиков… Это ужасное золото, Феликс!
— Я уже думал об этом. Но знаешь, Марина, а что толку, если оно будет лежать замурованным в стену еще пятьдесят или сто лет и никому от него не будет никакого проку?
— Может, ты и прав, — согласилась Марина. — Слушай, а кто еще знает об этом золоте?
— Наверное, сейчас о нем знают три человека: ты, я и Вильгельм Моргенштерн. Может быть, знает еще кто-то, но я его не знаю.
А о золоте, замурованном в стене, действительно было известно еще одному человеку: школьному учителю, заключенному концлагеря № 131 Василию Петровичу Домейко. Выстрел эсэсовского офицера прямо в затылок Василию Петровичу оказался не смертельным. А расстреляли трех заключенных сразу после того, как они снесли ящики в казематы под восточный бастион и замуровали их в стене. Всех троих вывели на поверхность, и каждому Фридрих Зоммерфельд пустил пулю в затылок из своего «вальтера». Двое были убиты, а вот учитель выжил. Правда, может, было бы лучше, если бы он погиб. Тяжелая рана в голову повредила его рассудок. Василия Петровича пробовали лечить, но все оказалось бесполезным.
И, вернувшись из госпиталя, бывший школьный учитель стал городским сумасшедшим. Он ходил по улицам Бобруйска с лопатой в руках и всем рассказывал о каких-то несметных сокровищах, якобы спрятанных в Бобруйской крепости. Он даже пытался производить раскопки. Но его, как это водится, никто не слушал и, естественно, никто ему не верил. Мало ли что болтает несчастный инвалид, который даже свое имя забывает.
Так и жил еще лет двадцать после войны городской сумасшедший, бывший школьный учитель Василий Петрович Домейко. Может быть, он дожил бы до наших дней, если бы однажды, ранней весной, не отправился по льду на другую сторону Березины. Его разбухшее тело нашли только после того, как на Березине сошел лед. Никого из родных у Василия Петровича не осталось, так что некому было даже оплакать бывшего узника фашистского лагеря смерти.
Глава двадцатая
Ресторан, в который были приглашены Феликс и его подруга, назывался «Березина», по имени реки, на которой стоял город Бобруйск.
— И почему это, Феликс, рестораны в маленьких городках, как правило, называются одинаково? — спросила Марина, держа Феликса под руку и несильно сжимая его локоть своими длинными пальцами.
Колчанов пожал плечами.
— Вот уж не знаю, наверное, такая традиция. Люди ничего лучше придумать не могут и называют ресторан так, как назвали их предки реку, на которой стоит город. В Карелии, например, почти все рестораны называются «Онега».
— Все понятно, — ответила Марина.
Их ждал накрытый столик в углу. Отставной капитан Федор Сапунов, одетый в серый гражданский костюм, встал и шагнул навстречу своим знакомым.
— Ой, какой он сегодня чудной! — прошептала Марина.
— Почему? — спросил Феликс, догадываясь, что она имеет в виду.
— Да я привыкла, что он в форме. Я думаю, он чувствует себя не лучше, чем если бы надел рясу.
— Это точно. Военные, как правило, не умеют носить гражданскую одежду. Они врастают в форму, вернее, форма прилипает к ним и становится второй шкурой. У меня, Марина, такое впечатление, что и пиджак, и рубашка, а также брюки и ботинки надеты у отставного капитана поверх формы.
— Вот никогда бы до такого не додумалась! — рассмеялась девушка.
Между тем к ним подошел отставной капитан.
— Добрый вечер, — поздоровался он и попробовал было галантно поцеловать Марине руку, но, увы, сразу стало ясно, что в советских военных училищах в отличие от царских военных корпусов этой премудрости не обучали.
И Сапунов сам почувствовал, как нелепо он выглядит, а потому немного недовольно поморщился, и его лицо, а также шея, стянутая тугим воротником белой рубахи, покрылись красными пятнами. Но первое замешательство вскоре прошло.
— Марина, вы сегодня… — начал капитан.
— Я сегодня сюда пришла, — докончила за него девушка.
— И замечательно сделали, — улыбнулся Сапунов.
Марина действительно выглядела великолепно — на ней было облегающее темно-синее платье, ниточка жемчуга на шее, изящные жемчужные серьги, а на ногах тяжелые кожаные ботинки. Строго говоря, ботинки к платью совсем не подходили, но на Марине все смотрелось великолепно.
За столиками курили, смеялись, пили вино и водку. Громко играла музыка, на эстраде кривлялась и пела прокуренным голосом шлягер Аллы Пугачевой какая-то ее бездарная подражательница. Под ее вопли человек десять танцевали между столиками у небольшой эстрады.
— Пойдемте, пойдемте, все заказано, — пригласил капитан. — Столик у нас в углу, там тихо и хорошо. Мы сможем потанцевать, отдохнуть.
Когда они подошли к столику, в мгновение ока появился услужливый официант и выжидательно посмотрел на Федора Сапунова.
— Ну, что будем пить? Что будем заказывать? — капитан взглянул вначале на Феликса, понимая, что решать ему, затем на Марину.
Девушка пожала своими точеными плечами.
— А мне в общем-то все равно. Я выпью сухого вина, — сказала она.
— Прекрасно, — кивнул отставной капитан. — А какого?
— Какое вино будете пить, Марина?
— А я не знаю, какое здесь есть.
— Значит, так, — распорядился Сапунов, — для дамы бутылку самого лучшего сухого вина. А нам бутылочку водки «Абсолют». Правильно я говорю, Феликс?
— Как угодно, — сказал Колчанов и принялся просматривать меню. Для провинциального ресторана выбор блюд был достаточно богатым.
Когда официант удалился, капитан потер руки, как обыкновенно делает русский человек, собирающийся пропустить рюмку русского национального напитка.
— Что, Федор, трубы горят? — спросил Колчанов.
— А то нет! — ответил Сапунов. — Дел по горло. Кручусь, кручусь, думал, уйду в отставку, будет время для отдыха. А тут все наоборот. Пока служил — времени свободного было хоть отбавляй. А как вышел в отставку — так даже поспать некогда.
— А так всегда бывает, — ухмыльнулся Феликс. На столе появились бутылки. Официант, как профессионал экстра-класса, на глазах у посетителей откупорил бутылку с вином и наполнил бокал Марины. Та благодарно кивнула.
— Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, — сказал Сапунов и налил в рюмки холодной водки, отчего стекло сразу же запотело, покрывшись множеством мельчайших туманных капелек. — Ой как сейчас станет хорошо! — Кончиками дрожащих пальцев отставной капитан поднял свою рюмку и, взглянув сначала на Марину, потом на Феликса, быстро опрокинул себе в рот и прошептал: — Хорошо пошла, родимая!
Марина подняла свой бокал, взглянула на Феликса и сделала маленький глоток.
— Так, а где же еда? — Капитан принялся недовольно оглядываться по сторонам.
Закуски мигом появились. Между тем ресторан уже был, Как говорят спортивные комментаторы, заполнен до отказа.
— А что, Федор, у вас здесь всегда так? — поинтересовался Феликс.
— Как так? — не понял капитан.
— Ну, всегда в ресторане так много народу?
— Да нет, иногда бывает почти пусто, и тогда официанты, как сонные мухи, чуть ходят. А сегодня я и сам не знаю, в чем дело.
Сапунов снова наполнил рюмки. Собираясь в ресторан, Феликс твердо решил пить совсем немного. Завтра придется спуститься в казематы Бобруйской крепости, и надо быть предельно внимательным.
А вот Сапунов ни о чем не беспокоился. Ему было наплевать на то, что назавтра предстоит работа. Выпить он был не дурак и, как правило, на следующий день чувствовал себя прекрасно, голова не болела. Единственное, чего ему всегда хотелось, так это пару-тройку бутылок пива. И, выпив с утра пива, он без труда входил в рабочий ритм: покрикивал на своих подчиненных, иногда даже пускал в ход кулаки. А служил он до выхода в отставку начальником военного гаража. Надо отдать ему должное, порядок в гараже был при нем образцовый. Машины всегда были досмотрены, вымыты, вычищены, моторы работали исправно, их можно было поднять по тревоге в любой момент. Поэтому капитану Сапунову всегда сходили с рук его грубость и пристрастие к зеленому змию.
После третьей рюмки капитан принялся рассказывать анекдоты, героем которых был тоже офицер, поручик Ржевский. При этом Сапунов все время посматривал на Марину. Та никак не реагировала на пошлости отставного военного и лишь изредка виновато поглядывала на Феликса. Тот сохранял непроницаемый вид.
