Андрей Кокотюха - Охота на маршала
– Пусть говорит, Ваня. – И когда Борщевский отпустил Густава, предупредил, вновь переходя на немецкий: – Больше не ори. Мы с товарищем плохо себя контролируем, нервы, брат. Хочешь говорить – валяй, только по сути.
– Вы точно знаете, где оно?
– «Оно» – это что?
– Оборудование, сами же сказали.
– Место, где прячут, пока не вычислили. Но есть тот, кто его бережет. И вот где найти этого человека, мы примерно просчитали. Уже могли захватить, кое-кто помешал. Может, даже к лучшему. Из-за чего такой содом с гоморрой, а, Винер?
Густав втянул голову в плечи, зачем-то огляделся по сторонам, хотя здесь, за забором, в кустах и темноте, их наверняка никто не мог сейчас видеть и слышать.
– Я расскажу, – торопливо заговорил он, даже глотая при этом слова. – Я все расскажу. Только вы должны пообещать, что его не найдут. Пусть лучше пропадет. Это такая удача, такая удача… Вы верите в Бога?
– Нет. При чем здесь Бог?
– Это Он. Его воля, чтобы сначала этот проект спас мне жизнь, после – помог семье не умереть от голода, у меня семья в Берлине осталась…
– Потом. Дальше, Густав, – подгонял Соболь.
– Ну вот, а теперь Божья воля такова, чтобы все это исчезло и никогда не навредило людям! Я еще раньше понял, как это страшно, если поставить производство на широкую промышленную основу. Думал, ваша власть это охотно уничтожит, ведь…
Павел, уже не имея сил сдерживать себя, выхватил пистолет покойного Аникеева, сунул в лицо немцу, процедил сквозь зубы:
– Хватит жевать, Винер. О чем там речь? Производство – чего?
– Послушайте меня. – Густав выставил перед собой руки ладонями вперед. – Просто послушайте, не перебивайте. Я дипломированный химик, окончил… А, не важно. Я хороший специалист, и меня, как других, до войны привлекли для работы над рядом проектов, которыми занимался лично Гиммлер. Вы же знаете, кто такой Гиммлер… Не надо перебивать!
– Чего шпрехает? – нетерпеливо спросил Иван.
– Потом, – отмахнулся окончательно заинтригованный Соболь. – Дальше, дальше давай.
– Спасибо, – невольно вырвалось у Винера. – Когда армия вермахта потерпела крах сначала под Сталинградом, потом – под Курском, нам, ученым, сменили ориентиры. Выполняя личный приказ рейхсфюрера, мы начали работать над проектами создания оружия массового поражения. Химическое, бактериологическое… Это страшная сила, это невидимая смерть, тысячи смертей, сотни тысяч, миллионы! Нам, ученым, дали карт-бланш, каждый из нас мог воплотить любое безумие… После так получилось, что я оказался в Дахау, в концлагере. Оттуда как химик попал на предприятие, которое производило отравляющие вещества. Была возможность лучше изучить их составы, разработать проект, подать его… Мне хотелось жить, вы же понимаете… Одним словом, там – оборудование, собранное по моей конструкции. Действующая модель предприятия, которое производит химическое оружие массового поражения. Синтез веществ, фосген, иприт, цианистый водород… Мое оборудование позволяло со всем этим справиться. Еще там были образцы, в специальных контейнерах. Герметично упакованные, в количестве, необходимом для синтеза, начала работ…
Густав взял короткую паузу, передохнул. Видя, что Соболь ошарашен и переваривает услышанное, продолжил, уже не так частя:
– Мы только приступили, зимой прошлого года. Начали создавать опытный образец недалеко от Дахау. Но потом – наступление, все закончилось, нас освободили. Конечно, все разбомбили, но у меня остались чертежи и другие разработки. С этим я пришел в Берлине к вашему… к вашим… Я мог уничтожить их сам… Но, понимаете, мне хотелось доказать преданность… Принести пользу, пусть бы моим талантам нашли более мирное применение, ведь нацизму конец… А то, что я принес, заинтересовало вашу государственную безопасность. И уничтожить проект в зародыше никто не дал. Признаюсь, я был наивен, до сих пор кажусь себе смешным… – Густав совсем по-детски чмыхнул носом.
– Дальше, – подбодрил Павел.
– Ну, дальше мою работу уже курировали чины из МГБ. Этой зимой поступил приказ работы в Германии свернуть, все перенести то ли в Москву, то ли под Москву… Моя задача – проследить за тем, чтобы все разобрали, упаковали в ящики и контейнеры. Особое внимание контейнерам с веществами, особое внимание… Был я при погрузке в вагон. Сам опечатывал. За транспортировку, как я понимаю, отвечали сотрудники МГБ…
– …А вагон со всей этой опасной ерундой прицепили к трофеям Жукова, – закончил за него Соболь, но произнес эту фразу для себя, на родном языке.
– Э, Павло, чего там такое? – окликнул его Борщевский.
– Худо дело, Иван, – произнес Павел, снова отмахнулся: – Ты погоди пока, все объясню. Еще пара вопросов. – И опять перешел на немецкий: – Как ты узнал о пропаже груза?
– Уже в Москве, совсем недавно. Меня доставили туда раньше. Только я сразу вам должен сказать, даже заявляю: не думал, что ваше коммунистическое руководство решит поставить производство такого смертельного оружия на поток! Богом клянусь, я просто собирался дать свидетельства о преступлениях нацистов, когда все это показывал! А меня очень быстро взяли в оборот, я опомниться не успел. Все равно до конца не хотел понимать: люди, победившие нацистов, собираются производить точно такое же оружие массового поражения, с помощью которого Гитлер планировал уничтожить полмира! Он не успел, понимаете? И теперь что же, его опыт и методы решили перенять победители? Я пытался затягивать процесс – мне намекнули на саботаж. Понимаете вы или нет, о чем я? Меня нацисты посадили в концлагерь, чтобы я способствовал созданию химического оружия! А коммунисты грозили таким же лагерем, если вдруг заподозрят в нежелании делать то, что я делал при нацистах! Я запутался! У меня это не укладывается в голове! Я ученый, понимаете, ученый! Не нацист, не коммунист, обычный ученый!
Винер не кричал – говорил громким шепотом. Соболь, тоже не до конца переварив услышанное, спросил, чтобы снять последние вопросы:
– Как я понял, ты доказал Лужину и Ковалю, что твое оборудование не сгорело?
– Доказал. Там было не очень много ящиков. Говорю же, экспериментальный вариант… Игрушка, если хотите…
– Хороши игрушки. Ты руководил погрузкой. Сколько там всего мест?
– Все умещается в кузов одной грузовой машины.
Соболь щелкнул пальцами левой руки. Теперь он нашел ответ на вопрос, который они с Борщевским задавали друг другу еще днем.
– Ясно все. Слушай, а за каким лешим этой музыкой МГБ занимается? Вроде армия должна, это же оружие, оборона…
– Бог знает, – честно ответил Винер. – Сначала я имел дело с военными. Но потом появились чины из государственной безопасности. Я думал, так и надо…
Соболь убрал пистолет в карман.
Больше немец его не интересовал. Павла даже не тревожило, что Густав может их выдать. Наоборот, сейчас этот ход казался единственно правильным.
– Там серьезное дело, Иван. Объясню позже, сам не до конца понял, почему именно такой расклад. Главное – теперь легко прокачать, где Ржавый залег.
– Почему именно теперь?
– Груз, Ваня, груз. Он ведь на машине куда-то уехал, помнишь, вчера тот бандит, Лось, плел чего-то про ящики и амнистию. Так в ящиках тех, которые Гришка куда-то на полуторке вывез и где-то заныкал, впрямь его амнистия лежит. Выдаст он все это добро – все спишут, все грехи. Ну, он так думает, во всяком случае.
– А дальше?
– Ящики нужно вывезти. Не в кузове – в вагоне. Свой человек на станции, мы сегодня с Коськой Дубовиком это мусолили, забыл?
Борщевский кивнул. Пока Анна ходила к Аникееву, пытаясь добиться свидания с Гонтой, они с Соболем не придумали ничего лучше, кроме как вызвать на откровенный разговор старшего сержанта Дубовика. Служивый милиционер сам не понимал, за что забрали начальника, искренне хотел помочь, ничего и никого не боялся – и выдал им весь расклад по возможным связям Ржавого в Бахмаче и окрестностях. С грузом и без связи Гришка никак бы не выкрутился. Проблема была в том, что вариантов нарисовалось несколько. Отрабатывать все не хватало времени.
И вот сейчас все встало на свои места.
Соболь выяснил характер груза.
Сложил два и два – его лучше всего спрятать среди другого груза, в пакгаузах. И сообщник, который сможет это организовать, должен Ржавого прикрыть.
Сообщница.
Милка из привокзального буфета. Одна из любовниц Гришки. Не постоянная, но время от времени, по некоторым данным, койку для него Милка согревала.
Ее старший брат занимался грузами на станции. И, по тем же оперативным данным, ничего против связи сестры с Ржавым не имел. Поймать-то их не поймали. Но и реализовать информацию, как признал Дубовик, повода не появлялось. Стало быть, возможности тоже. Да и логово – на самый пиковый случай, уж очень Милка на виду.
Поэтому сразу отмели – слишком опасно, хоть и очевидно.
Теперь же любовница, у которой выходы на станцию, к пакгаузам, выдвигалась на первый план.
