Лев Константинов - Удар мечом (с иллюстрациями)
Дети отправились спать, и слышно было, как в соседней комнате Валя укладывает их в кроватки. Майор закурил, он не торопился начинать деловой разговор, выдерживая сельский этикет: когда гость сочтет нужным, тогда и скажет, зачем пожаловал.
— У нас тоже была большая семья, — сказала Ева, — батько, ненька, дидусь, трое хлопцев и нас четверо — девчаток… — Молодая женщина вдруг глянула майору в глаза и тяжело, словно снимая непосильную ношу, сказала: — Ну, вот я и пришла. Что делать, подскажите? Коханый по лесам прячется, а дочка растет, и мне такая жизнь ни к чему. Видно, злая ведьма на мою долю ворожила. Ходила в церковь, молилась — не помогает. Теперь к вам пришла, пан майор.
— Товарищ майор, — поправил начальник райотдела. — Я не бог, судьбами людскими не распоряжаюсь. А что делать, давай думать вместе.
— Верьте мне, он честный человек, мой коханый. Другого бы не полюбила. И если бы тогда, много лет назад, рядом с ним оказались другие люди, и он стал бы другим.
— Потому и хотим ему помочь…
Они проговорили очень долго. Ева ничего не скрывала. Она была из тех людей, которые, поверив человеку, открывают ему душу.
— А Роман вас знает, — сказала она, — и того молоденького лейтенанта тоже знает…
— Откуда? — немного неестественно удивился майор. А сам подумал: «Конечно же, знает. То мы за ним гоняемся, то он нас выслеживает».
— Все люди про вас только хорошее говорят. Вот он меня как-то и спросил: «Что это за майор такой, эмгебист?» Я ему и рассказала. Ох, если бы я могла слова найти такие, чтобы убедить его!
— Давай попытаемся найти их вместе, — предложил майор. — Лейтенант Малеванный давно хотел твоему возлюбленному письмо написать. Только адреса не знал, не напишешь ведь: «Лес, берлога Ре-на, Чуприне в собственные руки». Отдашь Роману? Захочет — пусть ответит.
Так началась эта переписка между чекистами и адъютантом Рена. Савчук через Еву прислал ответ. Это был листок бумаги, на котором круглым почерком старательного ученика было написано следующее:
«Письмо твое, друже лейтенант, получил и благодарю за внимание к моей скромной персоне. Никто еще нз эмгебистов мне писем в лес не писал, а ты не погнушался послать весточку бандиту, как вы нас называете. Во первых строках моего письма сообщаю, что я жив и здоров, а тебе того не желаю, потому что на земле украинской вдвоем нам места нет: или ты, или я. Письма писать ты хорошо выучился. Все изложил: и про политический момент и про счастье народа. Только одного тебе не понять, что я в своей вере годами утверждался, свою правду годами искал, и не тебе меня пошатнуть в том, во что верю и на чем стою. Выследили, вынюхали вы мою дружину и дочку и думаете, что и меня на крючок поймали? Не надейтесь, я не та рыбина, которая сама в сеть плывет. Во имя своей борьбы мы не жалеем ни себя, ни своих детей. А „гражданином“ меня не называй, так у вас арестантов зовут, меня же вы еще не поймали…»
Малеванный никак не мог понять, всерьез это написано или для того, чтобы поиздеваться над ним, попортить нервы.
Майор успокоил:
— Красуется Роман. Показывает: сам черт не брат… Судя по тому, что мы о нем знаем, Чуприна гораздо умнее. А это письмо — пробный шар, хочет знать, что мы предпримем дальше. Собираешься ответить?
— Напишу, что он дурень, — со злостью сказал Малеванный.
— А чего ж, — неожиданно согласился майор. — Только начни вот так…
Майор хитровато подмигнул Малеванному и начал диктовать:
«Роман! Если тебе не подходит обращение „гражданин“, то не знаю, как тебя и величать. Товарищем тебя назвать не могу — какие мы товарищи? Употреблять ваше обращение „друже Чуприна“, сам понимаешь, мне ни к чему: и не друг ты мне, и покрыли вы это хорошее слово позором. Разве ж не бывало так, что Рен приказывал: „Повесить!“, а какой-нибудь бандит-сотник тянулся перед ним: „Послушно выконую, друже провиднык!“»
Малеванный быстро записывал то, что говорил майор. Он склонил по-школярски голову набок, навалился грудью на край стола.
«…А еще хочу написать — был о тебе лучшего мнения. И враги бывают умными. О тебе этого пока сказать не могу. У дураков, как известно, законы не писаны, своего ума нет, повторяют чужие сказки. Хорошо, если сказочки те не во вред людям. А если поднимают брата на брата?..»
Пункт за пунктом, строка за строкой разоблачал майор лживые выдумки националистов. Учитель остался верен себе: он не оставил без ответа даже второстепенных вопросов, которых касался в своем сумбурном послании Чуприна. Когда письмо было закончено, он еще раз прочитал его, местами подправил и приказал Малеванному:
— Отправляй. Посмотрим, что он на этот раз ответит…
Шли письма в лес, и шли письма из леса. Ева исправно выполняла роль курьера — дело, видно, для нее привычное.
Майор доложил о завязавшейся переписке по начальству. Он предполагал, что его могут раскритиковать: мол, нашел время для эпистолярных упражнений. Но операция «Письмо», как ее шутя окрестили в райотделе, получила одобрение. Более того, в райотдел срочно прибыл майор Лисовский из областного управления. Майор оказался широкоплечим человеком, который въедливо и дотошно изучил все материалы о Чуприне из немецкого досье, еще раз встретился с Нечаем, попросил отыскать местных жителей, которые знали Чуприну по годам оккупации. Кстати, среди них оказался и Остап Блакытный. Бывший телохранитель Горлинки высказался очень определенно:
— Чуприна не так прост, как думает даже Рен. Он себе на уме. Этот если во что-то верит, так крепко, но. если начнет сомневаться, то сам камня на камне не оставит от своей веры…
Остап приумолк, задумался: вспомнились хлопцу бандитские леса, бывшие «соратники по борьбе».
— У нас знаете в бандах как было? Чем меньше думаешь, тем лучше… Не дай боже, на беседах начнешь вопросы задавать — точно к стенке поставят. К чему-нибудь придерутся — и поставят… А Чуприна из тех, кто старался понять, что же все-таки происходит. Ни к дуракам, ни к фанатикам его не отнесешь…
Словом, много интересных подробностей рассказал Остап о Чуприне майору Лисовскому. А майор слушать умел: собеседника не перебивал, относился с полным доверием к тому, что говорилось, только изредка задавал разные вопросы, которые в общем-то преследовали одну цель: понять характер Савчука — Чуприны, составить представление о его душевном мире.
Уезжая, майор Лисовский посоветовал самым внимательным образом отнестись к возможностям повлиять на Чуприну и просил постоянно информировать его о ходе операции «Письмо».
…Чуприна не раз и не два перечитывал каждое письмо Малеванного. По рассказам Евы он знал, что лейтенант — его ровесник, молодой хлопец, воевал с фашистами, имеет боевые ордена, значит, не из робких. Длинными вечерами в бункере иногда вспоминали прошлое: кто где ходил рейдами. В этих разговорах выплывала фамилия Малеванного. Один из «боевиков» припомнил, как чернявый лейтенант загнал в лесную балку сотника Яра. А сотнику тому уже вынесли Советы смертный приговор. Лейтенант гнал его всю ночь и загнал-таки в овраг лесной. И тогда встал над обрывом, Яр по нему из автомата шпарит, а лейтенант даже не пошатнется. Кричит: «Приговор приведу в исполнение лично!» И переселил-таки сотника в ту ночь на небо, не дан бог никому из нас с таким отчаянным встретиться.
Набожный рассказчик перекрестился.
— Какой он из себя? — допытывался Чуприна у Евы.
— Файный хлопчина. Волос темный, кучерявый, а глаза жаринками горят.
— Так я не про то, — раздражался Чуприна, — ну, на кого из наших он похожий?
Ева морщила высокий лоб, терпеливо объясняла:
— Нет, он совсем другой. Разная у вас порода. Ваши все больше злые, издерганные и не верят ни во что, хоть и клянутся святыми словами. Может, я многого не понимаю, своим бабьим умом не могу дойти до всего… Только помнишь, приходил с тобой хлопец, которого звали Дубом? Так я по очам его видела: сегодня у меня сидит, горилку пьет, ласковые слова говорит, а скажут ему: «Убей!» — приставит нож к горлу, даже не спросит, за что. А Чумак? Он ведь отца своего на воротах повесил за то, что тот в колхоз вступил. Нет, нельзя даже сравнивать твоих иродов, проклятых матерями, с Малеванным! Чистой души он человек, счастливая та мать, у которой такой сын…
Чуприна, ревниво вслушиваясь в слова Евы, язвительно осведомился:
— Уж не полюбила ли чекиста? А чего же, нас скоро всех в распыл пустят, надо и тебе думать о будущем.
— Дурачок, — ласково и совсем не обидчиво ответила Ева. — Ну кому я нужна, невеста лесная? Я и то удивляюсь, чего это они с тобой возятся? Может, так положено по их большевистской правде?
Роман припомнил письма Малеванного, в них искал ответ на мучившие его сомнения. Где правда? Неужели он жестоко, слепо ошибался многие годы?
