Горец. Гром победы - Старицкий Дмитрий
Ночь. Большая поляна освещалась неверным светом двух десятков факелов. Прямо Голливуд со своим готическим кино. Лица солдат были видны, а все остальное тонуло в лесном мраке.
Я забрался на крышу «артштурма» и оглядел свое воинство. Бронемастера, штурмовики, ремонтники… Проверенные люди из тех, кого я давно знал с «кровавой тризны», и тех, которых еще недавно сам готовил на полигоне «под себя», напряженно скрестили свои взгляды на мне в бегающих всполохах факелов, щедро сдобренных касторовым маслом и керосином. Несколько сотен человек, а тишина напряженная такая… Были бы в начале декабря тут мухи, мы бы их полет слышали отчетливо.
– Бойцы, – начал я свою речь.
Негромко сказал, меня и так прекрасно слышало это одно большое ухо, шестым солдатским чувством предугадавшее уже, что случилось нечто плохое.
– Соратники. Горцы. Братья мои по «кровавой тризне». Я должен повиниться перед вами, – снял я головной убор и склонил голову. – Начальство ошиблось. И в больших штабах, и я вместе с ними. Мы недооценили противника. Наступать завтра здесь даже не гибельно, а уже просто глупо. Республиканское командование успело стянуть на наш участок всю артиллерию корпуса, и из их тыла выдвигаются еще резервы. И все против нас.
Слушают внимательно. Не бухтят. Ловят каждое мое слово.
– Враг умен и опытен, но и мы не лыком шиты. Есть и у нас козыри в рукаве. Вы все устали после трудного грязевого марша и настроились эту ночь отдохнуть как следует и завтра со свежими силами пойти в атаку. Но от вас я вместо отдыха потребую сделать еще одно сверхусилие. На пределе человеческих возможностей. Требуется совершить этой ночью пятидесятикилометровый марш и ударить на рассвете врага в том месте, где он нас не ждет. А здесь мы оставим небольшой заслон, который будет только имитировать нашу атаку, чтобы враг ничего не заподозрил. Про нашу атаку, назначенную на завтрашнее утро, враг уже знает, потому как выкрал у нас «языка» – командира саперного батальона, который строил нам мосты под бронеходы через лесную речку. Мосты, которые должны быть полностью готовы к рассвету.
Я замолчал, вглядываясь в открытые горские лица, покрытые белесой щетиной. Внимательные льдистые глаза ловили каждое мое движение. Как же тяжело бросать людей на гераклический подвиг, самому оставаясь на месте.
– Вас поведет в ночной марш и завтра в атаку гвардии майор Вальд.
– А ты, командир? – раздалось несколько возмущенных голосов из строя. – Ты же наш вождь!
– Я как ваш вождь назначил Вальда командовать вами в этом непростом деле. Теперь он ваш походный вождь. Сам я остаюсь здесь и буду возглавлять имитацию нашей атаки малыми силами, чтобы враг и дальше стягивал свои войска сюда, а не там, где вы должны будете ударить и прорвать его оборону. Я все сказал. Есть у кого возражения против того, чтобы именно Вальд был вашим вождем в этом рейде? Пусть их выскажут сейчас или молчат до конца жизни.
Молчание мне было ответом. Вальда все уважали.
– Нет возражений, – констатировал я. – Тогда, «железная» бригада, слушай боевой приказ…
Горская военная демократия закончилась. Началась армейская субординация.
Понтонный парк ушел в рейд первым, сразу после того, как только я вошел за полог штабной палатки. Наши саперы проведут инженерную разведку маршрута и где надо обустроят понтонные мосты через возможные ручьи и реки. Затем соберут понтоны и догонят колонну. Судя по карте, болот на пути следования бригады нет, но кто его знает, что там может быть на самом деле. Морозец еще не настолько сковал почву, чтобы на него надеяться.
Содержимое обоза оставалось здесь, внавалку на грунте. На стирховые подводы, на рутьеры и прицепы посадили штурмовиков, которые реально настроились протопать полста километров и после этого с ходу вступить в бой. Гвозди бы делать из таких людей. Но не думаю, что в предельной тесноте кузовов, да по лесной грунтовой дороге ехать удовольствие бо́льшее, чем по той же дороге ломиться пешком.
Боезапас боевые машины взяли двойной, в перегруз. Еще и на крышу разных узлов и ящиков закрепили. Людей сажать на броню, да еще ночью, я посчитал излишним – посбивает еще в темноте ветками под гусеницы. Никто и не заметит в узком луче ацетиленовой фары.
Обнялся с Вальдом на прощанье.
– Может, все-таки передумаешь и сам пойдешь, а я здесь останусь, – предложил он.
– Нет, – возразил я. – Ты все, что нужно делать, и так знаешь. На полигоне не раз отыгрывали. Что я, что ты – разницы никакой. Разве что мне славы будет поменьше, но у меня ее и так хоть отбавляй. К тому же император опять меня призвал в авиацию, так что развивать бронемобильные войска в империи по-любому придется тебе. А раз так, то тебе вести их в первый бой. Главное, не давай никаким генералам дербанить коробочки по частям. Бей всегда кулаком, а не растопыренными пальцами. Прижмут – посылай всех по матушке к фельдмаршалу. Бригада подчиняется ему напрямую. Всё. Хранят тебя ушедшие боги. Время. Возвращайся генералом.
Вальд сел в БРЭМ и покатил вслед колонне. Вторая БРЭМ осталась у меня.
Да, по сравнению с дизелем паровая машина, можно сказать, бесшумная. Это как сравнивать просто выстрел и выстрел с глушителем. Но вот лязг гусениц с противным присвистом нагруженных стальных осей никуда не делся. Точно такой же, как у танка. А учитывая, что у нас колеса самоходок «паровозные», даже без внутренней амортизации, то еще бо́льший.
Я повернулся к Ягру, который все это время не отставал от меня ни на шаг. Приказал:
– Командиров в штабную палатку. Личному составу отдыхать. Интендантам приготовить и утром, перед атакой, выдать каждому бойцу по сто двадцать грамм водки. И чтобы ни одной задержки в этом не было.
Самому не спалось. Мои оставленные на месте жандармы после случая с Тортфортом уже выловили семь групп вражеской фронтовой разведки, просто подкараулив во всех вскрытых местах их тайного проникновения в наши тылы. Толком «языки» ничего не знали. Послали их считать наши бронеходы, выяснить калибр орудий и вообще уточнять информацию.
Судя по всему, Тортфорт поет в плену канарейкой. Хорошо еще, что знает он мало. Но то, что их разведка не возвращается назад, как раньше, врага должно навести на мысль, что мы лес закрыли и к удару готовимся.
Поднял я бойцов за два часа до рассвета, и при свете факелов и фар мы переправились через вкусно пахнущие свежей стружкой мосты на западный берег безымянной речки. Всех, кто не будет участвовать в бою, оттянули дальше в тыл. Место нашей дислокации осталось пустым. Драгуны и пехота резерва также ушли в соседние леса.
Саперы Тортфорта, уже без него самого, не спали всю ночь, пахали как папы Карло, и в ближнем тылу траншей имперских войск, работая все темное время, откопали капониры под всю нашу технику. Так что выше бруствера из них торчали только стволы.
Гаубицы встали на обратных скатах высот. Ближе к передовой в окопчиках разместились их корректировщики с полевыми телефонами.
Отдельно соорудили снарядные погреба, куда, как муравьи, солдаты перетаскали ящики со снарядами.
На «коломбины» сколотили дополнительно из досок противошрапнельные козырьки. Слишком близко они стоят к траншеям. А по-доброму надо было не идти на поводу у прототипа, а сразу делать «коломбины» с бронированными крышами. В Великую Отечественную войну шрапнель практически не применяли, вот крыша и не понадобилась.
Щели-укрытия с перекрытиями из деревянных щитов саперы отрыли с запасом и для себя, и для моих штурмовиков. Их отпустили. И приданные нам саперы, умаявшись вкалывать целые сутки, спали в этих же щелях без задних ног, даже позабыв стребовать с нас то ли ранний завтрак, то ли второй ужин.
Светает.
Вроде успели.
Дай-то бог нашему теляти да волка съесть…
Командир пехотного полка, за линиями которого мы расположились, был таким соседством очень недоволен. Чуйка подсказывала ему, что долбить по его полку будут сильно, может, даже «чемоданами», как прозвали на фронте крупнокалиберные снаряды.
