Неуязвимых не существует - Басов Николай Владленович
Оказавшись в десятке метров от командиров, я заорал, стараясь перекрыть сирены, которые выли в имении, оглушая все живое на десяток километров в округе. Формулировка, правда, получилась не очень:
– Он у сенсов, они сцепились… У него полно взрывчатки!
Это сработало. Как-то сразу стало ясно, что мой скромненький бластер, который я еще на лестнице сунул в кобуру, и взрыв, своротивший всю сверхпрочную башню, – вещи несопоставимые.
Офицеры рванули вверх, солдаты, завидев знакомые фигуры, морды и затылки, тоже взялись за дело, то есть побежали мимо меня. Все героически доставали на ходу оружие. А я двинул в другую сторону, к приемной Сапегова, с местоположением которой меня уже ознакомил Кирьян.
По дороге, стараясь не очень торопиться, потому что был уже на виду, а мирового рекорда по спринту за Глобулой не числилось, я на миг задумался, как могло получиться, что после взрыва я осматривался в зале ментальной команды Сапегова, потом по коридорам бежал вниз, уговорил по дороге все встреченные посты, а охрана лишь подбегала к зданию с башней? Но потом решил, что ответ кроется в самом удачном для меня времени суток – перед рассветом любой человек и хуже соображает, и медленнее двигается. К тому же часть офицеров выглядела пьяненькой, а другая изрядно намучилась во время ночных погонь за пустотой. В общем, мне по-прежнему везло.
Я прошел через все посты, даже не глядя на постовых, глухо, решительно обрубая все поползновения задать хоть один вопрос:
– К экселенцу, с докладом. Срочно!
Так я дошел до «предприемного» зала с пятеркой солдатиков, четверо из которых блестели кирасами. Вот к этим с разговорами подходить было нечего. Они по-прежнему стояли неподвижно, глядя строго перед собой, но стоило бы мне проявить хоть видимость напряжения, как они мигом взяли бы меня на мушку. У этих не заржавеет, это не неуверенные тугодумы наверху, на этих только посмотри косо, сам потом рад не будешь…
Один из них стоял в своей кирасе, со скорчером в согнутых руках, прижимая его к груди затвором, около зеркала. Это было отменное зеркало, высокое и прочное. Я почти не сомневался, что оно прозрачно с другой стороны, но сейчас это было не главное. Я подошел к зеркалу и поправил форменный галстук, обвитый вокруг по-верблюжьи волосатой шеи, поправил волосы на лбу, кончики усов.
Потом я прыгнул на солдатика, врубил ему локтем в ухо, не выдергивая скорчер из чужих рук, направил на ближайшего же постового и через палец кирасника нажал на гашетку. Полоса дымного огня распорола зал и, выжигая чудовищный след на лепном потолке, уперлась в соседа справа. Того отбросило, словно бейсбольный мяч на подаче.
«Мой» постовой повис на моих руках лишь на долю мгновения, а потом стал оживать, пытаясь вырвать свое оружие, но я двинул ему коленом в пах… И промахнулся, он успел повернуться ко мне боком, уперся уже сильнее, и я впервые почувствовал всю мощь его искусственных мускулов… И тут он задергался уже от боли. Пара зарядов, выпущенных кирасником, который стоял по диагонали через весь зал, прошила его кирасу, словно жестянку. К тому же попадание отбросило нас, не выпускающих, так сказать, наш общий скорчер, к стене. Охранник стал обмякать, а я, прячась за него, хотя защитой он был теперь не очень надежной, ударил в ответ по тому из охранников, у которого оказалась такая хорошая реакция.
В общем, я попал. Вернее, получилось так, что я воткнул свою очередь в колонну, от нее посыпалась крошка, и тогда парень по диагонали через зал на миг замолчал, он не хотел или не мог палить, не видел меня из-за пыли от штукатурки и кусками стены… А я воспользовался моментом и вырвал из рук уже умершего охранника его «чок» и тут уже откатился под зеркало, чтобы пальба двух оставшихся ребят слепила их и мешала целиться.
Потом я выдержал истеричную очередь справа, почти небрежно, едва ли не спокойно, пальнул в ту сторону и навылет прошил охранника, который сдуру не спрятался за выступ стены, а почему-то выскочил вперед и стал просто изумительной мишенью. По нему невозможно было не попасть. Тогда я прицелился получше, выбрал момент и уложил паренька, который наконец выбрался из тучи посыпавшейся на него щебенки и попытался одним рывком спрятаться за другую колонну. До колонны он так и не добежал, два заряда скорчера практически оторвали ему ногу, а когда он плюхнулся на пол, оставляя за собой рассеивающееся в воздухе облако красноватой мути, смешанное с дымом, я добил его еще одним выстрелом, чтобы он не слишком страдал.
Потом я прокатился вправо, возвращаясь к убитому охраннику, у которого я отобрал скорчер. И вовремя. Едва я обосновался на новом месте, в мое старое лежбище ударил огонь последнего из оставшихся в живых охранников. Он прятался за небольшим выступом и верещал, как оглашенный. Тощий биоробот, который бросил свой пост у двери и пытался теперь со мной состязаться в пальбе. Вот это было глупо, лучше бы он не орал, не тратил на это внимание, а поточнее целился…
Естественно, я ударил в стену за ним, а когда он попробовал высунуться с другой стороны колонны, ударил на треть через ее диаметр. И хотя биоробот и в самом деле имел костяк из легированной стали, но все-таки у меня был в руках не бластерок и не автомат, а скорчер. И я давил на гашетку до тех пор, пока не превратил его в какой-то обугленно-кирпично-стальной винегрет, размазанный по стене.
Я победил, хотя и не сомневался, что победа останется за мной. Но когда поднялся, ноги подо мной вдруг подломились, и я в голос застонал от боли. Победа есть победа, но оказалось, что из левой икры выдран скорчером изрядный кусок мышцы, а правое плечо кровоточило так, словно я нес на нем только что зарезанную свинью. Это было печально, мне еще немало предстояло воевать, и раны были мне ни к чему.
И все-таки я был жив и мог работать дальше. А мои противники умерли, и их уже не ожидало в этом мире ничего нового, кроме похорон, этим я и утешился.
Подобрав следующий, не до конца пустой скорчер, я оторвал какую-то бледно-голубую ленту, которая некогда подчеркивала стальной блеск поперек груди одного из охранников, и перевязал плечо. Потом самовнушением унял, как мог, боль в ноге и посмотрел, что с ней произошло. Тут положение было получше, выстрел противника выдрал клок мяса, это верно, но он не затронул ни одну из приличных вен, и это само по себе походило на чудо. Жилы на ноге очень крупные, зажать их трудно, пришлось бы перетянуть всю ногу, а это значило, что я должен был умереть, потому что даже убраться отсюда, оставив Сапегова в покое, мне бы с недействующей ногой уже не удалось…
Еще не осознав, что делаю, я прокатился по полу и все время, пока катился, бил из только что подобранного скорчера… Скорее наобум, чем даже по чувству или на звук. И попал! Причем так точно, что, если бы попробовал повторить эту штуку еще раз, наверняка не угодил даже в нужную сторону, а тут воткнул остатки обоймы в одну точку, размером не больше четверти метра, точнехонько так, как нужно, чтобы подсечь любого противника, если он только не в сверхтяжелой броне.
Это оказался Кирьян. Что он делал тут, было непонятно. Я лишь знал, что начальник охраны оказался хитрецом.
Именно оказался, потому что «чок» разбил его на три куска. Я даже глазам не поверил. Оказалось, этот горлопан, драчун и едва ли не самый приближенный к Сапегову вооруженный служака никакой не человек, а всего лишь метандроид – смесь живого и высокотехнологичного. Своего рода замаскированный кибернетический вояка, каких изготавливают штучно, приближая образец к реально существующему прототипу, и стоит каждый примерно как батальон отлично вооруженных и обученных солдат.
Зато и выигрыш в таких случаях должен был перекрывать любые затраты, и почти всегда перекрывал… Только не в этом случае. Кажется, я понял, почему во всем этом лагере, именуемом секретной ставкой Сапегова в Московии, оказалось так мало технических средств разведки и защиты. С этим приятелем во главе охраны их бы просто забивали помехи, кто бы их ни регулировал и сколько бы времени он на это ни истратил.
