Неуязвимых не существует - Басов Николай Владленович
Камера над дверью покрутилась, осматривая все закоулки дальше по лестнице, потом замок на двери щелкнул, и она отползла в сторону. Передо мной стояло двое автоматчиков. Один даже наставил на меня свой длинноствольный бластер, но стоял явно не на месте. С этого я и начал:
– Домил, где ты стоишь? Ты разве не знаешь, что по служебному расписанию…
Надо же, я внутренне усмехнулся, я «вспомнил» даже имя этого бедолаги, что значит – мобилизация памяти! Домил сделал шаг назад, чтобы оказаться на том месте, где больше соответствовал служебному расписанию постов, его бластер качнулся и отошел от моей не защищенной никакой кирасой груди на метр в сторону, а большего мне и не требовалось. Я выдернул свой бластер из кобуры и всадил Домилу в грудь струю плазмы длинной почти в треть секунды. Бедняга даже не обуглился, половина его веса попросту испарилась, превратившись в редкостно противный дым.
Второй застыл с раскрытым ртом на месте, он даже не пытался защищаться. Я направил раскаленный ствол на него и попросил:
– Открой следующую дверь.
Парень проглотил комок в горле и растерянно произнес:
– Не могу, пан сержант.
Почти тотчас я понял, что он и в самом деле не может. И вдруг взвыла сирена. Она голосила так, словно кто-то пытался сконструировать из нее шумовое оружие с энергией воздействия за двести децибел, но вот немного не дожал, хотя и совсем немного.
Я посмотрел на последнюю дверь повнимательней. Она была сделана уже не из каленой стали, а из пластодерева. Ее вполне мог бы разбить и рядовой робот, если бы он у меня был… Впрочем, у меня был такой робот.
Я посмотрел на собаку, которая выполнила свой долг и неподвижно, как изваяние, стояла у стены. Она должна была справиться. Второй автоматчик перехватил этот взгляд и понял, что он значит. Он вскинулся, пытаясь убить собаку, но, разумеется, опоздал. Собаки не любят, когда в них целятся, да еще так медленно и неловко. Один прыжок, сделанный почти с места, и лапы стального, почти стокилограммового робота просто размолотили грудь и шею бедняги. Его шлем покатился по полу.
Этот шлем мне очень понравился, я его подобрал и стал вполне старательно прилаживать на свою «репу». Лишь после этого я приказал собаке атаковать пластодеревянный рубеж вражеской обороны. И она попыталась его преодолеть… Все-таки устные команды гораздо лучше, чем всякие другие. Я сильно подозревал, что, если бы я в ангаре не перевел приказы только на себя, мою собачку уже давно бы обездвижили с какого-нибудь общего пульта контроля и управления. А так – ничего, она до сих пор действовала.
Дверь прогнулась под напором моей псины и стала трескаться. А когда я уже поздравлял себя с успехом, из помещения по ту сторону двери ударил пулемет. Это был даже не пулемет, а двадцатимиллиметровая скорострельная пушка, которая изрыгала столько огня и стали, столько взрывчатки и термитных снарядов, что не только тут же вырубила моего робота, но и вынесла дверь, и даже кое-где пробила стену за моей спиной.
К счастью, это была автоматическая пушка, она не очень признавала поражение противника, если он не переставал двигаться, а моя собака, даже получив изрядные увечья, стала механически биться, переваливаясь с правого бока на левый из-за какого-то конвульсивного, очень странного движения головы… Теперь очередь автоматической пушки ее не задевала, а проходила над псом. Я сделал в уме вычисление мертвой зоны и лег на пол, надеясь, что мне удастся проскочить под пеленой этого огня…
К счастью, по ту сторону двери не было ни одного живого бойца, иначе весь мой план оказался бы верным самоубийством. Он и так был почти самоубийством… Но лишь почти, поэтому я сумел не только улечься под огонь пушки, но и вытянуть вперед руку со своим бластером. Прицелился, как раненный первый выстрелом противника дуэлянт, затаил дыхание…
План-то у меня был простой. Я стрелял по пушке, надеясь заклинить поворотный механизм станины, чтобы суметь не только проползти вперед, но и скользнуть вбок от струи огня, которым пушка пыталась полить мою собаку. А попал в патронную коробку!
Взрыв прозвучал сначала нехотя, потом ударил еще раз, сильнее и более концентрированно. А потом ахнуло так, что меня даже проволокло по полу взрывной волной. Что такое было в патронной коробке этой пушки, я не знал, но, вероятно, что-то эквивалентное нескольким динамитным шашкам. По-моему, от взрыва не только вся аппаратура этой лаборатории ментатов вышла из строя, но даже стены башни отчетливо закачались. И бронебойное стекло треснуло, а один кусок, в половину квадратного метра, вывалился наружу. Такого я вообще не видел – чтобы такое стекло и лопнуло…
Все-таки я не доверял видимой победе. Кто-то из самых хитрых мог спрятаться в шкаф, или за удобный выступ стены, или в автоклав какой-нибудь. И пристрелить меня последним, но аккуратным выстрелом. Поэтому я очень внимательно прислушался. Потом снял шлем, снова послушал, на этот раз уже телепатически.
Ментаты молчали, их больше не было в этом мире. Остальные живые существа тоже не улавливались. Я заглянул в завоеванную лабораторию. Так и есть, ментатная аппаратура горела, изрыгая клубы темного дыма, насыщенного разнообразной органикой, десяток мужчин и женщин из обслуги, залитые кровью, отчетливо видимой на светло-голубых халатах и комбинезонах, лежали на полу помещения. В специальных жизнеобеспечивающих стойках три голых карлика с огромными головами обвисли на широких, телесного цвета поддерживающих ремнях. Множество проводов, отходящих от вживленных в их головы электродов, передавали на всевозможные дисплеи только прямые линии без признаков каких-либо биений или пульсаций. Да, взрыв оказался мощнее, чем я мог себе представить. Даже странно стало, как я-то уцелел, находясь всего в пяти метрах от него, хотя и за углом входного тамбура, и с шлемом на голове.
Впрочем, все было к лучшему. Если бы я знал, что тут не нормальные ментаты, а искусственные кибероиды, построенные на мозгах, выращенных в пробирке, я, скорее всего, не стал бы их уничтожать, а просто попробовал выключить на время. Хотя это опасно – оставлять таких врагов за спиной, но по мне, убивать этих уродцев еще хуже, чем детей.
И все же я слишком много времени тратил на несуществующие проблемы. Пожав плечами, побежал вниз. Теперь можно было напасть и на Сапегова, остановить меня ментально было некому.
50
Как я и ожидал, самым опасным местом оказалась лестница. Слишком узкая, петлявая, ненадежная. И на каждом углу так легко было подстроить засаду… К тому же всюду слишком много осталось часовых. Каждому из них, глядя в глаза, надеясь, что за время боя внешность пана сержанты Глобулы не сползла у меня с физиономии, я серьезно, почти торжественно говорил:
– Оставаться на месте, я пришлю к вам офицеров!
Солдатики дергались, но после этого распоряжения особых препятствий мне не чинили и даже расспросов не устраивали. И все-таки все очень легко могло сорваться, так что я даже удивился, когда вывалился во двор, а со мной до сих пор ничего не произошло. Я имею в виду, что никто не пальнул мне в лицо или в спину, не поставил под угрозой расстрела к стене, руки на затылок, ноги на ширине плеч, не перекрыл одной из громоздких, глухо закрываемых дверей…
Впрочем, очень-то торжествовать было рано. К двери, ведущей наверх, на башенку, бежали со всего двора десятки кирпичномундирных. Были среди них и ребята в черной форме тайной полиции, но этих было слишком мало, и не они тут, похоже, командовали. Конечно, у меня уже давно была заготовлена отмазка, но все зависело, как всегда, от того, насколько быстро соображали офицеры.
К счастью, как в каждой элитной части, офицеры тут были не очень. Стоило мне увидеть троих охранников, причем двое явно только что встали из-за стола и не очень твердо держались на ногах, я бросился к ним, словно сгорал от нетерпения отдать рапорт. Солдатики в красных мундирах посторонились, даже один в черном увернулся, чтобы не задержать меня ненароком.
