Фридрих Незнанский - Убийственная красота
— И я вам! Вы хороший человек. Настоящий! Это сразу видно.
Поезд тронулся, Саша побрел по перрону. М-да. Интересно, кто-нибудь в этой стране знает, как живет наука? Как она выживает? Это, вообще, кому-нибудь интересно?
И что затеял наш Литвинов? То эмбриональные клетки ему претят, как правоверному иудею некошерная пища. А то вдруг оказывается, что он сам что-то с ними делает. Вакцину?
В том, что Елена Борисовна, псевдо-Раневская, рассказала правду, он не сомневался. Такие не врут. Разве что начальству по мелочам. Все равно. Странно все это… Зачем делать вакцину, которая не эффективна? А если эта вакцина — прикрытие для чего-либо другого? Если Литвинов воспользовался для своей работы чужой вакциной, он вполне мог воспользоваться и чужой технологией. Технологией Нестерова! Говорил же Анатолий Иванович, что вместе с партией препарата они передают «контролерам» и соответствующую документацию — всякие там инструкции по изготовлению препарата. Имея в руках технологию получения «стволовых клеток», используя эмбриональные клетки человека как бы для создания вакцины, Литвинов может делать свой препарат! А откуда он берет эмбриональную ткань? Руденко! Она же у нас где работает? В акушерско-гинекологической клинике! Вот кто поставщик эмбрионов…
Все сходится! С этим нужно будет срочно разбираться!
Турецкий увидел стрелки вокзальных часов.
Черт! Он опять опоздал к Насте! Да что же это такое? Что за работа проклятая?
Ладно, Турецкий, не пеняй на зеркало. Это ты сам такой: как только появляется какая-то новая ниточка, новый след, ведущий к разгадке тайны, — ты забываешь обо всем и несешься, как взявшая след гончая. Это ты выбрал себе такую работу, потому что именно такая тебе и нужна.
Ирина это всегда понимала. А вот Настя не понимает…
Он набрал номер ее мобильного, услышал голос, пробивавшийся сквозь шум какой-то тусовки.
— Настя! Это я! Ты извини, я задержался.
— Задержался? Ха-ха… На весь вечер?
— Где ты? Я подъеду и все объясню.
— Не нужно. Я в гостях. Приду очень поздно.
— А завтра?
— Завтра я работаю.
Она отключила трубку.
Он зашел в привокзальное кафе, выпил рюмку коньяку. Ладно, заеду завтра вечером в ее «Голливудские ночи». Давно собирался. Встану на колени, попрошу прощения.
Турецкий поймал себя на том, что не очень расстроился из-за сорвавшегося свидания. Что это? Путь к выздоровлению?
Вот что, поеду-ка я домой. То-то Ирина удивится. И может быть, даже обрадуется.
А версию с подпольным производством нужно начать разрабатывать немедленно!
Глава 24
Покаяние
Он тихонько отомкнул замок, желая сделать сюрприз из своего раннего возвращения.
На кухне слышались голоса. В гостях у Ирины была ее подруга Тамара. Та самая эмансипэ, которой не удалось соблазнить Грязнова. Они говорили довольно громко, послышалось его имя. Саша замер у двери.
— Ирка, ты пойми, когда мужику за сорок, в нем кобель просыпается.
— Ты о Турецком? В нем это всегда было. Но все это было так, походя, между прочим. Я научилась на это не реагировать. Сейчас все по-другому. Он влюбился.
— Ты говоришь, она совсем молодая?
— Девчонка. Лет двадцать. Мне уже все сообщили.
— Это кто же?
— Есть добрые люди. Тома, я и сама вижу. Что мне факты? У меня свои факты есть. Личные.
— Какие? Он что, в постели…
— Я не хочу об этом, Тамара! Уволь.
— Ну да, я понимаю. Ирка! Тебе нужно заняться собой! Серьезно! Ты смотри — у тебя в углах глаз целая паутинка. И носогубные есть. И на лбу.
— Ты напрасно перечисляешь. Я вижу себя в зеркале.
— Надо что-то делать!
— Пластику? Ничего я делать не буду. Видела я всех этих… прооперированных… Страшнее смерти.
— Это не операция. Это новый метод. Ты помолодеешь, понимаешь? Вся! Весь организм! И будешь как эта девчонка, в которую он втюрился.
— Тамара, прекрати! — прервала ее Ирина. — Не хочу я никакого омоложения! Это унизительно, разве ты не понимаешь? Неужели я нужна ему только юной, без единой морщинки, вечной девочкой? Я прожила с ним целую жизнь! Я родила ему дочь. Я ждала его по ночам, молясь, чтобы с ним ничего не случилось! Я дежурила у его постели в больницах, когда всякие там бандитские пули… и все такое… Да, возможно, это меня состарило. Но я не хочу стыдиться ни одной своей морщины, слышишь? Я хочу, чтобы мой мужчина любил меня вместе с моей надвигающейся старостью, понимаешь? Я хочу стареть достойно, с ним или без него! — Голос Ирины зазвенел.
Саша грузно опустился на стул в прихожей.
— Кто там? — вскинулась Тамара.
— Это я, — откликнулся Александр.
Он поднялся, держа в руках букет хризантем. Бледно-желтых, игольчатых. Тех, которые Ирина любила больше всего.
Тамара выглянула из кухни.
— Ой, Ириш, гляди-ка. Муж твой пришел, да еще и с цветами. Я пойду, поздно уже.
Она быстро всунула ноги в сапожки, руки — в рукава дубленки, поданной Сашей.
— Давай, давай, мирись, — громким шепотом проговорила Тамара. — Я ее подготовила.
Дура! Убивать таких подруг нужно, еще в раннем детстве, подумал Саша, закрывая за ней дверь. Букет остался на табурете.
Саша прошел на кухню. Жена стояла у окна, спиной к нему, высоко подняв голову. Ему не нужно было видеть ее лица, чтобы знать, что она сгоняет слезы. Загоняет их обратно в глаза. Левая слезинка послушно уйдет в глубь серого глаза, а правая покатится по щеке.
Он подошел, развернул ее к себе. Действительно, по правой щеке катилась слеза. Ира тут же стерла ее рукой.
Он перехватил ее руку, прижал к губам. Она замерла на секунду, словно птичка, еще не решившая — улететь навсегда или пока задержаться. Саша смотрел в лицо своей жены. Он не смотрел на него давно, месяца полтора. Взглядывал мельком и тут же отводил глаза. А сейчас оно, ее лицо, было прямо перед ним. И он увидел лучики морщинок, засеявших уголки глаз. И поперечные — на лбу. Раз, два, три. А полтора месяца назад их не было вообще. И носогубные складки стали глубокими, заостряли ее лицо. Господи, что же он с ней делает?
Ирина, увидев выражение его глаз, выдернула руку.
— Что? Жалко тебе меня? — с усмешкой спросила она и, подняв голову, прошла мимо него.
Саша смешался, потому что она точно угадала его чувство.
— А где Ниночка?
— Она у подруги. На дне рождения. Попросилась остаться ночевать. Вечером идти домой страшно.
— Как? И ты ей разрешила?
— А ты против? Может, у тебя есть основания не разрешать ей этого?
Саша вышел за ней в прихожую.
— Это что? — Ирина указала на букет.
— Господи! Я забыл! Тамара твоя отвлекла меня! Между прочим, она у тебя дура. Это тебе, Ириша?
— Мне? У тебя что, сорвалось свидание?
— Чушь какая! — автоматом ответил Турецкий.
И опять в десятку! Хотя букет он покупал для нее, для Иры!
Жена прошла в комнату Нины, повернула ключ. Это еще что? Новое дело!
— Ира! — сказал он через дверь. — Пойдем завтра в ресторан, а? Я премию получил.
— Мы с Ниночкой завтра идем на мюзикл.
— Какой еще мюзикл?
— «Норд-Ост». Очень популярная вещь. Это по Каверину. «Два капитана». Нине будет интересно.
— А я с вами?
— А ты, Сашенька, не с нами. Спокойной ночи.
Марина Ильинична проводила участкового врача до двери.
— Так что все у вас, голубушка, прилично. Марат Игоревич пусть меряет вам давление каждый вечер. Лекарства у вас есть. Ну а уж если что-то срочное — вызывайте.
— Мне на улицу хочется.
— Выходите, конечно. Сначала лучше бы с кем-нибудь. Все же целый месяц не гуляли. Голова может закружиться. Так попросите соседей. Вон, Александра Степановича. И ему с вами веселей прогуляться. А то я сейчас зашла к нему: скучает. Все на небо просится, — вздохнула участковая. — Ну, пойду я. До свидания.
Литвинова открыла дверь, выпуская доктора. И тут же открылась соседняя квартира.
— Маринушка! Здравствуй! Что-то я тебя не видел давно. Не заходишь. Забыла старика.
— Я… — На глазах Литвиновой неожиданно показались слезы.
— Вот-вот, поругайте ее, Александр Степанович, — сказала докторица и скрылась в лифте.
— Ты что печальная такая? А? Или горе?
— Горе… — прошептала Марина и вдруг отчаянно зарыдала.
— А ну-ка заходи ко мне.
Он увлек Марину в свою квартиру и захлопнул дверь.
— Говори, что стряслось? Я все пойму. Не грызи ты себя поедом. Я и так догадываюсь.
— Ох, дядя Саша, дядя Саша… Как я устала одна. Ночью от ненависти сгораю, а днем от раскаяния. Я человека убила… — Она застонала, опустилась на стул.
Александр Степанович сел рядом.
— Ну говори! Облегчи душу-то, а то задохнешься!
— Это я придумала про бомбу. У нас над дверью.
— Ой ли? Ты ли?
— Ну не сама. Мне Митя подсказал. Человек один есть, очень плохой… И он хочет Марата моего извести. Я хотела помешать этому. И устроила покушение. Будто бы на Марата. Чтобы того человека арестовали. А этого не случилось, — она говорила быстро, всхлипывая, утирая нос подолом платья, — тогда Митя меня надоумил повторить взрыв. Ну так же, не вправду. И мы с ним другую жертву выбрали.
