Стивен Хантер - 47-й самурай
Они снова поклонились друг другу, и девочка направилась к выходу. На полпути она, еще совсем ребенок, побежала, как школьница, которую отпустили с занятий.
— Что ж, получилось. Я кое-чему научился. Эта штука с луной. Я наконец понял, в чем ее смысл.
— Завтра я говорить тебе кое-какой правда. Я должен говорить по-японски. Не по-английски. Ты знать кто-нибудь, бегло владеть японский?
— Да.
— Ты звонить. Я говорить этот человек кое-какой правда, он передавать тебе.
— Хорошо.
— Я давать тебе правда. Ты сильный для правда?
— Надеюсь.
— Сейчас: мыть пол в зале. Тереть горячая вода. Мыть все поверхности. Идти на кухню, помогать моя мать. Потом рубить дрова.
Окада-сан оказалась на удивление покладистой. Выехав из Токио рано утром, она домчалась до Киото на своей «мазде» меньше чем за пять часов и уже к полудню была на месте. Она поставила машину перед домом, и Боб, мывший посуду под бдительным присмотром матери Досю, первым увидел ее: красивый костюм, стройные ноги, мудрые и спокойные глаза, скрытые стеклами очков, волосы, уложенные во что-то гладкое и сложное с помощью многочисленных шпилек и заколок. Как всегда, все подтянуто, все на месте.
Сьюзен вошла в дом, сменила туфли на высоком каблуке на тапочки и в сопровождении встретившего ее ребенка прошла в спортивный зал, где в отличие от Боба сразу же поклонилась. На Свэггера она даже не взглянула; ее поклон был обращен к приближающемуся Досю.
— Привет, — сказал Боб. — Спасибо за то, что приехала.
Сьюзен повернулась к нему.
— О, наверное, это будет просто замечательно.
Затем она снова повернулась к Досю, и они начали быстро говорить между собой по-японски. Сьюзен задавала вопросы, Досю на них отвечал. Она задала еще несколько вопросов. Они рассмеялись. Снова заговорили серьезно. Досю делал какие-то заявления, Сьюзен мягко возражала, он отстаивал свою точку зрения. Свэггер чувствовал ритм дискуссии — подъемы совпадения во мнениях, падения несогласий, ровную гладь консенсуса.
Наконец Сьюзен повернулась к нему.
— Ну что, все выслушала? — спросил Боб. — Старик говорит, что я полный болван и меня нужно гнать пинками. А я-то полагал, вчера мне удалось показать, на что я способен. Я победил десятилетнюю девочку.
— Эта десятилетняя девочка — Суэко Мори, юное дарование. Она знаменитость. Неделю назад Суэко одержала абсолютную победу на всеяпонских юношеских соревнованиях по фехтованию. Она восходящая звезда. Если ты ее победил, ты кое-чему научился.
— Эта девчонка?
— Эта девчонка возьмет верх над большинством взрослых мужчин нашей страны. Ты готов слушать?
Ее информация несколько укротила недовольство Боба самим собой. Он кивнул.
— Досю говорит: ты учишься быстро. Ты атлетичен. Ты сильный, у тебя есть выносливость. Твоя левая половина сильнее правой, и удар вверх наискось мощнее удара вниз наискось. Досю не знает, чем это объяснить.
— Передай ему, что я все лето размахивал косой, снизу вверх, слева направо. Вот эти мышцы и разработались и накачались.
— Ну, на самом деле ему все равно. Далее, Досю говорит, что у тебя хорошая натура и ты привык грудиться. Он заставлял тебя работать как вола. Если бы у тебя была слабая натура или бы ты не имел привычки у труду, ты не выдержал бы этого изнурительного испытания. Эта твоя сторона произвела на Досю большое впечатление. Уже после первого дня он подумал, что из тебя может получиться хороший боец. И у тебя правильный ум. Нетренированный, но правильный.
— Что ж, поблагодари его от моего имени.
— Ему не нужны твои благодарности. Он тебя не хвалит, а просто говорит то, что есть.
— Разумеется.
— Но, говорит Досю, можно быть слишком атлетичным, слишком сильным, слишком трудолюбивым. Излишне трудолюбивые склонны разбрасываться на мелочи, атлеты склонны полагаться на рефлексы и мускулатуру. Поэтому, хотя ты и освоил движения довольно быстро, у тебя возникли проблемы с интеграцией.
— Он так и сказал, с интеграцией?
— На самом деле он сказал: «с тем, чтобы сливаться воедино со временем».
— Ну хорошо.
— Досю сказал, что вчера наконец под давлением поединка с Суэко Мори ты смог интегрироваться. Твоя кривая познания в этом поединке была просто поразительна. Ты начал его никем, а завершил воином. Ты должен развивать это чувство, это ощущение; в этом твоя единственная надежда.
— Значит, старик считает, что со мной все в порядке?
— Ну, здесь он выразился довольно туманно. По его словам, тебе еще далеко до того, чтобы стать новым Мусаси. У тебя по-прежнему остаются кое-какие проблемы. Но Досю сказал, что у тебя есть и свои преимущества. Таким образом, у него сложилось представление о том, что ты можешь и чего не можешь и как тебе надлежит действовать.
— Пожалуйста, продолжай.
— Досю сказал, что ты не Том Круз. Никаких томов крузов не бывает. Научиться обращаться с мечом за несколько дней или недель можно только в кино. Кстати, этот фильм[25] ему страшно не понравился. Однако в отличие от большинства тебе удалось добиться значительных успехов.
— Отлично.
— Ты должен знать свои сильные и слабые стороны и действовать соответственно. Это стратегия. Ты не стал великим фехтовальщиком. Ты почти стал довольно искусным фехтовальщиком. В поединке с любым более или менее умелым фехтовальщиком-якудза ты проиграешь. Одержать победу ты можешь только при одном условии — имея дело с кем-то моложе себя, кто еще ни разу не сражался по-настоящему и испугается вида собственной крови. Ты воин, ты видел кровь, чужую и свою собственную. Вид крови тебя не напугает, не превратит в тряпку. То есть ты понимаешь, что в схватке тебя ранят, ты прольешь кровь. А твой противник, возможно, этого не знает. Увидев кровь, свою или даже твою, он напряжется, потеряет ритм, сосредоточенность. Он умрет, а ты останешься в живых. Но во всех остальных случаях держись в стороне. Если ты сразишься с другим противником, ты погибнешь. У тебя не хватает мастерства, чтобы прикрывать все секторы. Чем дольше будет продолжаться бой, тем медленнее станут твои движения. Опытный противник тебя вымотает, дожидаясь, когда твой меч остановится или выпадет из рук, когда твоя сосредоточенность нарушится, — и тогда он тебя убьет. В схватке ты должен победить быстро, после одного или двух ударов, иначе ты погибнешь. Чем дольше будет продолжаться бой, тем выше для тебя вероятность погибнуть. Для того чтобы оставаться в живых, ты должен полагаться не на свой меч, а на хитрость, заключающуюся в том, чтобы сражаться только с теми, кого можешь победить, и обходить стороной остальных. Великий фехтовальщик расправится с тобой за долю секунды.
— Старик понимает, что к чему, — заметил Боб. — Он видит, к чему все это идет. Он говорит мне, что я не могу сразиться с Кондо.
Услышав это имя, Досю повернулся и посмотрел Бобу прямо в лицо.
— Свэггер-сан, — сказал он, и в голосе его прозвучало что-то теплое. — Кондо — смерть.
Они неслись сквозь черную японскую ночь в красной «мазде» Сьюзен. Рев ветра не позволял вести разговор. Впрочем, и говорить было особенно не о чем. Киото остался светлым пятном позади; светлое пятно Токио впереди еще не появилось. Дорога тянулась безликой полосой, и Сьюзен держала скорость за восемьдесят миль в час, ведя машину спокойно и уверенно, полностью сосредоточенная.
Но через пару часов начался дождь. Сьюзен остановилась у обочины — машина, ехавшая следом, завизжала тормозами и сердито засигналила.
— В чем дело? — спросил Боб.
— Она ехала слишком близко. Мне следовало бы посигналить. Ты поможешь закрепить верх?
— Конечно.
Сьюзен нажала кнопку, и из специального отсека выползла прорезиненная крыша, расправилась на опорных дугах и накрыла кабину. Боб без труда справился с защелкой, хотя ее мудреная конструкция оказалась незнакомой.
— Хочешь, я сяду за руль? Ты, наверное, устала. А тут еще и дождь начался.
— Со мной все в порядке. Я взрослая девочка. В любом случае, ты устал не меньше меня.
— Да, спать мне много не пришлось, это точно. Старик только что не пахал на мне. «Восемь ударов! Восемь ударов!» Так напряженно я не работал уже много лет.
— Тебе к труду не привыкать, — заметила Сьюзен, — Поверь мне, я знаю многих, про кого этого не скажешь. Мой начальник любит получать «общую картину», что означает, что на меня ложится вся работа, а он разгуливает по полю для гольфа, болтая с большими шишками. Но наверное, это даже и к лучшему, что он такой ленивый, ибо он настолько глуп, что, если бы взялся за работу сам, обязательно наломал бы дров.
— Диву даешься, как в нашем мире много дураков, — сказал Боб. — Ладно, от Ника пока что никаких известий?
— Никаких. Перед отъездом я проверила электронную почту. Надо проверить еще раз.
