Сергей Зверев - Тайное становится явным
Не окажись окрестности хутора захламлены всевозможным мусором и застроены многочисленными сараюшками, их бы поубивали, как зайчат на лужайке. Но в том-то и дело, что обстановка позволяла некоторый маневр. Навались солдатня скопом, их бы враз домучили, невзирая на потери. Но приказа погибать у вояк не было, а добровольно не хотелось, поэтому, сев два раза в лужу, они сменили тактику, которая проявилась уже буквально на следующей минуте. Первый стрелок засел за «газиком», стоящим почти на опушке. Они отогнали его из обоих стволов – причем Дина лупила лишь бы как, отчаянно боясь своего автомата, а Туманов пытался попасть по ногам, которые неплохо виднелись между колес. В результате пробил шину, и противник, видя тактическое превосходство идущих в контратаку, убрался. Отлип от «газика» и ахнул в кусты. Но какую-то фору дал своим: те успели подтянуть тылы. Туманов с Динкой не добежали до «газика», как в кустах объявился новый стрелок. Так вот какая у них тактика! Распределить остатки сил по периметру и спокойненько дожидаться оказии. Очень изобретательно. Идеальный вариант для беглецов в такой ситуации – засесть в доме и отбиваться из окон (благо патроны оставались), но увы, дом уже оказался отрезан. И возврата не было – кто-то выбежал из-за сараюшек, но, получив короткий отлуп, спрятался обратно. Оставалось припустить по северной стороне дома – на запад. Там они еще не были… В незапамятные времена на этом участке рыли яму – не то погреб, не то братскую могилу. Но скорее всего, омшаник – поодаль догнивали дощатые ящики, похожие на примитивные ульи. Груды вырытой земли, трава на буграх, разбросанные бревна… До угла оставалось шагов десять, когда пуля, пробив мешок с барахлом, попала Туманову в левое плечо. Он ощутил сильный удар и палящую боль. Упал на бугор и, кряхтя от тяжести под кожей, стал перекатываться вниз, на склон, чтобы не маячить на виду…
– Ты что?.. – Дина ахнула, упала перед Павлом на колени.
Пуля прошла навылет – чуть ниже ключицы. По камуфляжу расплывалось бурое пятно.
– Просвистело… – шепнул он, – стреляй, Дина… – Туманов почувствовал, как лицо корежит – боль давила. – Стреляй по кустам, не подпускай… А то покрошат нас. Не жди, стреляй…
Красилина заплакала. Кусая губы, привстала над бугром и трясущимися руками принялась опустошать магазин. Он заскрипел зубами, поднялся. Плечо немело – боль перебралась на туловище, поползла по груди. Но передвигаться можно. Взяв в правую автомат, он заковылял к углу здания. Переживем. Перетерпим…
Дина прикрывала отход. Стреляла одиночными – понимала, патроны на исходе, а запас – у Туманова в мешке, и с извлечением его будут проблемы.
Он вышел за угол, сжимая приклад под мышкой. Онемение прогрессировало. За спиной уже вовсю надрывались, кто-то отдавал команды. Бегом надо бегать, боец… Ползущая боль, к счастью, обостряла реакцию: из-за угла баньки показался ствол… прищуренный глаз стрелка. Туманов выстрелил, отбив несколько щепок. Стрелок отбежал и спрятался за покосившимся «удобством»-скворечником.
Однако бежать было некуда. С трех сторон враги. Вот-вот нажмут… Туманов потащился к разваленной печке, выставленной на всеобщее обозрение метрах в трех от баньки. Знатная была когда-то печка – с поддувалом, с тремя конфорками. Потом, правда, ее разрушили. Колчаковцы, наверное… Матерясь от боли, он сбросил мешок, нащупал очередной магазин, вынул, а мешок пнул под крыльцо.
– Дина, хватай мешок и в баньку!
Она воскликнула с отчаянием:
– Зачем?..
Он ухмыльнулся:
– А куда еще?.. Давай, Дина, двигай, двигай, заодно и помоемся…
А сам решил подзадержаться, прояснить ситуацию. За печкой было довольно комфортно. Можно вообразить себя сверчком. Сдув труху и старую известку, пристроил «АКМ» и стал следить за развитием событий. Первый же вояка, попытавшийся перебежать участок между северной стороной «фазенды» и примыкающими к баньке кустами, получил пулю в бок и был благополучно отбуксирован за ноги. Сидящий на другом конце, за туалетом, помалкивал. Похоже, незадетых осталось четверо. Один справа, под прикрытием «удобства», двое слева, за углом (это они оттаскивали раненого). И еще один где-то. Если позади баньки, то хреновенько. Если по фронту, то нормально, потерпим. Можно попробовать прорваться. Сортир практически рядом. А схоронившийся за его стенами – далеко не храбрец.
Только что это дает при его нынешней скорости?
Туманов наклонился и сорвал растущий на затоптанной земле одуванчик. Сунул стебель в рот. Стал жевать. Противно. Зато боль в плече отступила, и о ней можно было поменьше думать.
Дальнейшая слаженность работающей против него команды вызывала только сожаление. Вероятно, нашелся связник. Он обежал вокруг дом, подал знак сидящему за «скворечником», и действовать стали одновременно, на всех флангах. Очередной смельчак выскочил из-за угла и, пустив врассыпную длинную очередь, откатился за металлический умывальник. Маневр удался. На какие-то секунды Туманов отвлекся. Этого оказалось достаточно. Стрелок возник не за сортиром, а на его крыше, откуда Туманов просматривался словно башня в чистом поле! Долго же карабкался, урод. Куда лавировать? Павел попал под перекрестный огонь и заметался. Развернулся и бросился в баньку, хотя очень того не хотел. Легко войти. Сложнее выйти.
И уже на излете, у дверей, почувствовал жалящую боль в левой голени…
Но предбанник преодолел. Упал за вторым порогом, сжал зубы и, мыча от жгучей ломоты в ноге, наставил автомат на вход. Дина кинулась к нему, что-то закудахтала.
– Уйди! – зарычал Туманов. И вовремя. Не дал покочевряжиться. Она отшатнулась, на порог легла тень. Ворвался тот самый, плечистый, белобрысый, что еще до начала баталии стоял у кабины вездехода и общался по рации. Автомат заходил ходуном. Белобрысый, охнув, вывалился на улицу. В зоне видимости остались лишь толстые подошвы его ботинок, расставленных в стороны.
– Вот теперь у нее будут проблемы… – пробормотал Павел. И не ошибся. Возмездие не замедлило прийти. Огонь открыли со всех сторон – кинжальный, крошащий дерево в клочья. Разлетелось оконце, за ним второе – в предбанник. Неправильные стены, сбитые не из бревен, как положено, а из чего попало плюс обшивка тонкой фанерой не выдерживали огня – свинцовый дождь царил на всем пространстве, превращая его в средоточие ада…
А закончился внезапно.
– Эй, уроды, выходите! – раздался призыв. А после паузы пошутили: – Гарантируем жизнь!
Дверь, стена дома и кусочек голубого неба, ограниченный перекрытием, стали покрываться сиреневой дымкой. Туманов приподнял голову – проем плясал перед глазами и безбожно расплывался. Дабы не подумали о них превратно, он медленно поднял ствол – словно штангу стальную отжал – и выстрелил в небо. Салют мальчишам. И девчатам салют.
Дина хрипло дышала. Туманов подтянулся на здоровой руке, уперся в пол здоровой ногой. Вытянул шею.
Женщину ранили в бедро… Кровь выходила толчками, упругими сгустками, пропитывая «хэбэ». Она зажимала ее рукой, но это, конечно, не помогало. Серое личико становилось белым, глаза мутнели. Он дотянулся до мешка, подтянул к животу.
– Дина, возьми бинт, перевяжись… Не снимай, мотай поверх штанов…
Говорить он не мог. Только шептал. Мир распадался на две половинки. Ту, которую он чувствовал, и ту, которую нет. Две точки – дверной проем и разбитое оконце слились в одну, и это он чувствовал. Любое движение в означенных местах подвигло бы его на быструю реакцию, и слава богу, что это его пока волновало. Что делала Дина, он не вдумывался, – она знает, что делать… Очевидно, покончив со своими чреслами, она переключилась на его раны – на ноге рвалась ткань, потом нога уплывала, что-то ее обжимало, стягивало. Боль пропадала, возгоралась снова. Потом она возилась с его плечом, а он только нервничал: мотал головой туда-сюда и ни черта не видел из-за нее.
Потом Дина прошептала:
– Живи пока, Туманов…
– Данке шон, – он благодарно коснулся ее плеча.
– Битте-дритте, дорогой, – женщина склонилась, чтобы поцеловать его, но в недоумении замерла. – Что у тебя во рту?
– Одуванчик… Травянистое растение семейства сложноцветных с желтыми цветами и семенами на пушистых волосках, разносимых ветром…
– Зачем?
Он вынул цветочек изо рта и вставил ей в нагрудный карман.
– Когда-то была красная гвоздика… Она спасала наполеоновских солдат от смертоносной пули… А тебя спасет желтый одуванчик…
– Храни меня, мой одуванчик?..
– Да, что-то в этом роде… Ты как себя чувствуешь?
– Бодро… А ты?
Павел позволил себе улыбнуться:
– Так хочется поверить, Дина, в счастливое завтра, что безудержно тянет в летаргический сон…
– Мы с тобой такие шутники, Туманов… Дошутились, кажется… Не умирай, ладно?
– Ну, знаешь ли… Мы с тобой еще поженимся, я стану мужем жены, а ты…
– Поженимся?
