Вячеслав Денисов - Презумпция виновности
И она шла уверенно, водитель понимал, что человек в куртке, вынырнувший как из-под земли, бросаться под колеса не станет. Серебристая «Королла» шла по дороге, как по рельсам, – ровно и быстро.
Водитель ожидал только одного: взмыленный человек остановится, пропустит машину и последует дальше.
Однако произошло то, что не могло ему присниться в дурном сне.
Появившийся парень разбежался от обочины, скользнул на крышу, перекатился по ней, вдавливая локтями серебристую поверхность, проехал верхом около двадцати метров и скатился с другой стороны.
Тормоза, вооруженные ABS, застучали, водитель почувствовал, как по спине его прошлась горячая волна ужаса за машину (не за человека), и остановился только метрах в пятидесяти от происшествия.
Крыша… Нынче на машинах не ездят, как раньше, по десять лет. Нынче люди достатком чуть выше среднего машину берут с рук, а не в магазине, а потому ездить на ней приходится не более года-двух. За этот срок, как чирии, вылезают все дефекты, умело замаскированные прежним хозяином, и теперь, маскируя их, новый хозяин ищет лоха, которому машину можно сплавить. История не знает ни одного случая, чтобы лох не нашел «свою» машину.
Лох может поверить, что бампер на машине менялся не от лобового удара, а от мороза («Японская машина – чего ты хочешь? Где в Японии такие морозы?»). Лоха можно уверить, что машина плохо тянет, поскольку «срабатывает система безопасности при резком старте, поэтому она не рвет с места, а плавно трогается». Есть даже такие лохи, для которых решающим при выборе машины является заявление последнего владельца о том, что в шины накачан настоящий финский воздух. Но все лохи, как один, не верят, что крыша помята от того, что по вине жэка с дерева во время грозы отломилась ветка. Машины-«перевертыши» – самая нераскупаемая категория авто.
Водитель «Короллы», уже прямо-таки слыша, как на вопрос лоха о том, почему ремонтировалась крыша, он будет отвечать: «Преступник, уходя от погони, прыгнул на машину», вытащил из-под сиденья бейсбольную биту и ринулся помогать милиционерам. Последние на ровном месте чувствовали себя менее уверенно, чем на подъеме, расстояние между ними и «прыгуном» начало увеличиваться, и водитель решил помочь. Это был единственный способ продать машину родственникам «прыгуна», который скоро (водитель в этом не сомневался) будет задержан и предан правосудию.
В двухстах метрах от набережной, которая оставалась за спиной, произошло непредвиденное. Один из сержантов нашел-таки время вытащить из кобуры пистолет и с криком: «Стой, стрелять буду!» – выстрелил.
Свиста пули Сашка не услышал и понял, что та ушла вверх. Но он обернулся. Дабы не терять инерции движения, Сашка продолжал бежать спиной вперед. И именно в этот момент милиционер, бегущий вторым, поднял руку, а милиционер, бегущий первым, неловко подвернул ногу и вошел в сектор, перекрывающий пространство между пистолетом коллеги и беглецом.
Раздался выстрел, и Пикулин, холодея, увидел, как из левой руки ближайшего к нему милиционера вылетел… сначала он подумал – сноп сухой краски. Потом сознание вернулось к нему, и он понял, что это не краска, а самая настоящая кровь. Пуля, войдя в милиционера сзади, пробила ему плечо и вылетела наружу.
Досматривать триллер до конца Пикулин не стал. Круто развернувшись, он разогнался до максимума и бежал так по дороге до тех пор, пока не понял, что находится в центре города. За его спиной оставались четыре километра пути, оглушительный мат раненого мента и эхо двух выстрелов в ушах.
Задыхаясь и чувствуя, как легкие выворачиваются от боли, Сашка забрел в какую-то забегаловку, расположенную в подвальном помещении жилого дома, уселся за столик и выгреб из карманов все, что в них было: сто рублей с мелочью и сырую от снега и мятую от падений полупустую пачку сигарет.
Сигареты он тотчас уложил на батарею, себе же заказал (в смысле – подошел к стойке и купил) триста граммов водки и блюдце с порезанным лимоном. Отшил двоих, тут же приклеившихся, и стал думать.
После второй рюмки в голову стали приходить резонные мысли. К не совершенному им убийству на Столетова добавилась статья о покушении на жизнь сотрудника милиции. Сашка знал Уголовный кодекс и помнил, что санкции данных статей в годичном исчислении приблизительно равны и по обеим дают по максимуму. Один сержант чуть не прикончил другого. Очень несвоевременное событие, учитывая, что оба бежали к своему очередному званию. Если они расскажут правду, выяснится, что в горячке они едва не ухлопали друг друга, а за это не только очередных званий не дают, но и с треском выставляют из милиции. Учитывая, что ворон ворону глаз не выклюет, а мент мента не сдаст, оба заявят, что Пикулин, убегая, вел по ним прицельный огонь. Пуля прошла навылет, идентифицировать ее не представится возможным, а этот «ворошиловский стрелок», который чуть не прикончил напарника, обязательно найдет в кармане запасной патрон той же серии и почистит ствол.
В голове Пикулина самым недвусмысленным образом вырисовывался его особо опасный для общества социальный статус. При этом он еще не знал, что в квартире приютившего его выпивохи обнаружен труп ее хозяина.
– Я устал, – сказал он сам себе, выйдя из забегаловки и бредя по тротуару. – Я больше не могу так жить… Конечно, правильнее было бы быть мужчиной до конца и сражаться за себя… Но чем дольше я поступаю как мужчина, тем больше происходит всего, что увеличивает мне срок…
Завернув за угол, он увидел белые стены областного Управления внутренних дел.
– Сержанта прострелило полчаса назад. Пусть делают мне смывы с рук и отправляют одежду на экспертизу… Если они найдут на тряпках хотя бы каплю ружейного масла, я своей рукой напишу явку с повинной. Пусть бьют… Зато не нужно будет бегать: есть камера с нарами, завтрак, обед и ужин. Я не пью, не наркоман, поэтому ломать от недостатка того или другого не будет. Потом, у меня за плечами срок… пять лет на зоне – не шутка. Как вести себя в «хате» и в лагере, знаю. А выбить из меня признание…
И Сашка, не обращая внимания на прохожих, длинно и витиевато выругался. С этой торжественной речью он и ступил на крыльцо здания ГУВД.
Вошел в дежурную часть, по-свойски облокотился на бортик у окна дежурного и постучал кулаком по стеклу.
– Эй, подполковник! Служивый! Товарищ мент!
Ему показали, что нужно нажимать и куда говорить. Он нажал и сказал:
– Пикулин Александр Николаевич, семьдесят второго года рождения, статья 148[6] часть вторая, пять лет лишения свободы. Меня никто не спрашивал?
Через минуту он, с разбитой губой, уже находился на шконке, освещаемой тусклой лампочкой, и вдыхал порядком подзабытый запах «шубы»[7]. Губу он разбил себе сам, когда не вписался в проем двери камеры.
Странно, но спустились за ним только через полтора часа. На двери с лязгом отошел в сторону запор, она распахнулась, впуская более свежий воздух из дежурного помещания, и высокий, аккуратно стриженный парень, его одногодок, коротко бросил: «На выход, Пикулин».
Парня Сашка узнал сразу. Он был одним из тех, кто в спешке выбегал из его квартиры в тот день, когда он созванивался с Сопьяном. Значит, наверху и тот огромный мужик, и милиционер, который встречал его в прошлый раз в ГУВД, когда Сашка приходил с кейсом.
Тюремные привычки, как и школьные годы, не забываются. Это Сашка понял сразу, когда его повели по лестнице наверх. Наручников на нем не было, однако, к большому своему удивлению, Пикулин почувствовал, что руки он держит за спиной, хотя его к этому никто не понуждал.
В кабинете его ждали. Сидел тот, огромный, еще один, молодой, и мужчина в синем прокурорском кителе. На левом погоне его, видимом Пикулину, светилось четыре маленькие звездочки, и Сашка, напрягая память, вспомнил, что эти звезды соответствуют прокурорскому специальному званию «юрист 1-го класса». Другой, но с такими же погонами, выступал на процессе по Сашкиному делу в качестве государственного обвинителя и требовал для Пикулина у судьи восемь лет. Сашка по тому делу не наработал и на два условно, наверное, поэтому судья и дал пять.
Молодой сразу повел себя неадекватно – ринулся драться. Его урезонили, усадили на место, а Сашка задумался над тем, кем этот молодой человек приходится тому мертвецу на Столетова. Или же сейчас молодежь в милицию набирают такую, что она с первого дня службы ненавидит любых подозреваемых? Или же сержанты-«самострелы» с набережной уже успели телеграфировать об особой опасности разыскиваемого Пикулина?
– Садитесь, Пикулин, – предложил старший. На вид ему было лет сорок с небольшим, в висках у него пряталась седина, лоб высокий, морщины на нем неглубокие, подбородок волевой. Внешним видом на мента не похож, хотя и сидит в кабинете с вывеской: «Начальник отдела по раскрытию тяжких преступлений майор Желябин К.С.». Для майора уж слишком солидный вид, ему бы начальником этой богадельни трудиться, а не в пыльном кабинете тяжкие преступления раскрывать.
