Сергей Анохин - Самки
– Я сейчас скажу, что надо делать, и ты, гнида, это сделаешь.
И в подтверждение – такая заковыристая матерная тирада, что даже видавший виды, точнее, слыхавший слыхи, Джон несколько отступает назад и уважительно крякает… Затравленный взгляд Селезнева. Откуда-то издалека тихий голос Отвертки: «Сделаешь». Кривая усмешка, скрежет стула, скрип половицы…
Ученый тряхнул головой. Наваждение? Нет… В натуре… Ну и женушка! Не зря свои дюдики читает и всяких «Крепких орешков» смотрит. Ишь, как бедолагу застращала. Краем глаза он заметил, как брови Беседы медленно ползут вверх, а нижняя челюсть с той же скоростью опускается вниз. Да, брат, посочувствовал он Джону, я вот тоже не предполагал, что она, кроме поэтических оборотов, еще и другие знает. И ведь ясно, не репетировала – от души лепит.
А рядом продолжает звучать какой-то чужой, с хрипотцой, голос:
– Пиши, подонок, как все на самом деле было. О заводе и об акциях «Стерхов-Моторс». И побыстрее, без тебя дел хватает.
Дальше – как кадры немого кино. Она протягивает Селезневу «Паркер», тот судорожно хватает его, придвигает стопку бумаги, что-то нервно строчит. Ватная тягучая тишина нарушается лишь скрипом заморского золотого пера и чирканьем Лесиной зажигалки. Она прикуривает, медленно обходит стол, встает за спиной нотариуса. Черное дуло пистолета упирается в жирный загривок. Спина Селезнева резко дергается, перо падает из руки, рикошетом отскакивает от полированной поверхности, прыгает по столешнице, докатившись до края, летит вниз. Селезнев на карачках…
Конец немой сцены.
Снова послышался голос Леси, уже обычный, родной:
– Не психуй, не трону. Просто посмотреть хочу, как доносы стряпают.
– Это не донос. Это правда, – заныл Селезнев, ползая под столом в поисках «Паркера». – Вы ж сами…
Широко зевнув, Эдик направился к выходу:
– Пойду-ка Альберта позову, пора с этим кончать.
– К-какого Альберта?
– Честного нотариуса, – назидательным голосом сообщил Отвертка и вынырнул за дверь.
Подтянутый и очень деловой Альберт брезгливо взял в руки документ, придирчиво изучил его, отложил. Вопросительно уставился на Отвертку. Тот кивнул.
Деловито, как вода в засорившейся канализации, зажурчали хоть и по-русски сказанные, но совершенно непонятные непосвященному в таинства, слова и фразы:
– Активы уже спилили?[4] – Нет, только скипетр и державу взяли.[5] Альберт кисло сощурился:
– Кривые меры[6] сами через прикормленных провели?[7] – Инициативщик[8] все организовал.
– Поня-а-атно. Значит, через прокладку вывести[9] еще не успели.
– Пионеры как раз сейчас баню[10] готовят, маячки выставляют…[11] Честный нотариус вполоборота развернулся к Эдику и вынес наконец свой вердикт:
– Типичный вход.[12] Ничего оригинального.
– Вы, главное, скажите, – не выдержала Леся, – того, что он написал, достаточно, чтобы вернуть?..
– Чтобы все вернуть – не уверен, для контрвхода еще многое потребуется, а вот чтобы возбудиться[13] и верно дело выиграть – не вопрос. Ну и чтобы кое-кого закрыть.[14] – Он с презрением поморщился на погрустневшего Селезнева и щелкнул полированным ногтем по признанию. – При таком фартовом раскладе зайти и удержаться[15] не смогли… Дилетанты…
И вот уже из объемного кейса извлечена печать, аккуратно приложена к бумаге, поставлены подписи.
Финита? Хеппи-энд? Или только начало?..
Небрежно запихивая конверт в портфель, Альберт удовлетворенно произнес:
– Ну вот, можно хоть сейчас начинать отпугивание акул.
– Это что такое?
– Более изощренные приемы защиты, чтобы отбить рейдерам всю охоту. Проведение дополнительной эмиссии акций по закрытой подписке, реструктуризация компании, перевод активов в дружественные компании, принятие поправок к уставу и прочее… Ученый вышел из ступора:
– Этого не потребуется. А сколько мы вам?..
– Не ваш вопрос. – Альберт посмотрел на Отвертку. – Эдик, ты знаешь, как меня найти, когда потребуется. А теперь – прошу извинить. Дела.
Не глядя на поверженного в прах Селезнева, он вышел из кабинета.
– Ты что, и правда с ним сам рассчитываться будешь? Зачем?
– Не переживай. Он мне кое-что должен. Ему заплатишь, если он твои дела дальше вести будет. А это все – только за уважуху.
Да, судя по тому, как профессионально господин честный нотариус тут с Селезневым беседовал, ему Эдиковы услуги нередко требуются. Понятно, что Перстень сам такими делами давно не промышляет, но вот сподвижники – другое дело, войти по беспределу, вынести тело, закошмарить – как там у них еще? – а в Отверткиной бригаде все сплошь полные отморозки, им только волю дай… Ну и для публичной отмывки без Эдуарда Самарина не обойтись – профессиональный пиарщик, чай.
24 августа 2007 года
Джон Цыдыпжапов – Беседа
Жизнь и работа приучили Хализина к безнаказанности. Сначала от всего защищал всесильный папа, потом собственные погоны. Он не просто привык к беспределу, он любил все связанное с этим понятием. Каждая тема раз за разом демонстрировала: только так всегда и прокатит. Причин что-то менять в этом плане Боря не видел.
Тем более сегодня, когда, боясь признаться самому себе, он искусственно накручивал борзоту. Его реально сильно колбасило – эта рожкинская тема отдавала какой-то непонятной и опасной гнилью. Не было обычного ощущения, что дело выгорит. Хализин злился на себя, но не мог справиться с приступами липкой тошноты, накатывавшей изнутри. Именно потому и встречался накануне со Стерховым, чтобы обезопасить себя заранее.
Но, во всяком случае, как-то шифроваться в телефонных разговорах он не считал нужным. Прослушка не прослушка, засекут не засекут – какая-нибудь отмазка найдется (гниль и страх были в чем-то другом, но – непонятно в чем). И сейчас, летя в Мытищи, он гнал по сотовой связи открытым текстом, без всякой конспирации.
– Короче, все усекли? Машины во дворе не ставить, там решетка с дверью на коде. Код – два-семь-девять, запомнил? Входим во двор, дверь прямо в лоб будет, метров десять. По бокам не смотрите, только напрямую, так баранам своим и объясни, а то везде застревать будут. Там код три-пять-восемь. Третий этаж, двенадцатая квартира. Выносим дверь, берем их и…
Вдруг образовалась какая-то неясная пауза.
– И что?.. – спросил Скоба, начальник отрядной смены. Не будучи стопудовым тупарем, он все же предпочитал четкие установки, чтобы не было поводов обвинить в самодеятельности, от которой, по его пониманию, было полшага до элементарного крысятничества.
– Ну что – «что»?! Непонятно, что ли?! – озлился Хализин.
– А-а… Понятно. Есть, закроем. Все, на связи, – отрапортовал Скоба.
Хализин стиснул зубы, но промолчал. Только сейчас ему стукнуло в голову, что шеф, детально расписав задачу до последнего акта, каким-то образом съехал с последнего приказа. Четкой позиции по главному вопросу – «что с ними делать?» – почему-то не прозвучало. А Борис, озаботившийся пробивкой адреса, анализом поляны, узнаванием дверных кодов, комплектованием экспедиции и прочей лабудой, тоже не допер спросить прямо.
– Да подожди ты «на связи»! – рявкнул он. – По обстоятельствам с ними. Все.
«Чероки» Хализина подъехал последним. «Рэнджровер» и «мерс» уже припарковались близ видеосалона, в нескольких метрах от которого зияла дыра арки, кое-как заделанная металлической решеткой. В сгущающихся сумерках на облупившейся черной краске зазывно и неестественно ярко блестел, словно специально отчищенный, кодовый замок.
Оставлять водителей в тачках Боря, естественно, не стал. Он любил брать массой, а перестраховки вообще были не в его привычке. Одиннадцать человек дисциплинированно рассредоточились вдоль тротуара, ожидая команды. Все как отпечатаны с матрицы: кроссовки, куртки, бейсболки. Прохожие опасливо косились, стараясь не задерживаться у входа в видеосалон. К арке тем более не приближался ни один человек. Даже те, кто там жил, в этот вечер, наверное, не торопились домой.
Хализин говорил со Скобой. Тот единственный из всех стоял без головного убора, обнажая раннюю лысину на овальной торпедообразной голове. Ему, конечно, влом было напрягать мозги, но шефа он слушал добросовестно.
Год назад Саня Скобарев шваркал по ночам пьяных. Хализин приметил его случайно – впечатлило, как он нормально тырился с двумя пэпээсниками, вязавшими его у круглосуточного павильона. С ментами договорились, а Скобу взяли в охрану. Карьеру, надо сказать, он делал стремительно, через несколько месяцев поднявшись до старшего смены (если конкретнее – до звеньевого в хализинской бригаде). И очень дорожил этим местом. Настолько, что даже приглушал «выраженные садистские наклонности», значащиеся в личном деле. Хотя, конечно, предпочитал дела, в которых можно было оставаться самим собой.
– Там колодец, – негромко сплевывал Борис. Он отдавал должное исполнительности Скобарева, однако не выносил его за все, начиная с фамилии, и не мог пересилить себя. – Место, в общем, нормальное. Двоих ставишь у ворот – контроль входа-выхода…
