Андрей Воронин - Мертвый сезон
Но он все равно беспокоился, садясь за руль серой "девятки", которая ждала его напротив кафе. Машину он забрал из условленного места накануне вечером. Еще в Москве они с генералом Потапчуком договорились, что, получив от Глеба телеграмму соответствующего содержания, Федор Филиппович незамедлительно направит в его распоряжение автомобиль, нагруженный заранее оговоренным набором орудий, инструментов и припасов. Машина обнаружилась вовремя в точке, которую они с генералом когда-то отметили на плане города, и все, в чем нуждался Глеб, было внутри – частично в багажнике, частично в многочисленных тайниках салона. Сиверов все тщательно проверил и убедился, что генерал, как обычно, не подкачал: все было на месте, строго по списку и даже немного сверх того. Номера на "девятке" были местные, но Глеб знал, что гнать машину пришлось издалека: по вполне понятным причинам Федор Филиппович не хотел беспокоить руководство и сотрудников здешнего управления ФСБ. Скорее всего человек, пригнавший сюда машину, понятия не имел, что на свете существует какой-то генерал Потапчук, не говоря уж об агенте по кличке Слепой; вероятнее всего, бедняга не подозревал даже, что везет. Он здорово рисковал, этот неизвестный Глебу безымянный офицер, разъезжая по оживленным трассам на "девятке", набитой стреляющим и взрывающимся железом, но у него все получилось, и теперь он, наверное, благополучно ехал домой в плацкартном вагоне какого-нибудь поезда – вряд ли его начальство разорилось на билет в купе, а уж о самолете и говорить нечего...
Он остановил машину на тихой, утопавшей в зелени улочке, по обеим сторонам которой тянулись глухие каменные заборы высотой в полтора, а кое-где и в два человеческих роста. Место было знакомое, Глеб наведывался сюда неоднократно. Вообще, спешка, с которой проводилась подготовка к этой операции, стоила ему многих часов пеших прогулок по жаре, во время которых Сиверов внимательно смотрел себе под ноги и читал надписи на крышках люков: "Канализация", "Водопровод", "Электросети", "Газ"... Зато теперь он, хоть и не мог похвастаться доскональным знанием подземных коммуникаций города, неплохо представлял себе некоторые их участки. Он будто видел их сквозь камень и асфальт – километры уложенных в бетонные короба труб и кабелей, неимоверно сложную систему питания и кровоснабжения крупного современного города. Это было занятное ощущение, и сейчас, проверяя, на каком расстоянии от ближайшего люка стоит его машина, Глеб чувствовал себя кем-то вроде микроба, готовящегося атаковать ослабленный нездоровым образом жизни организм. И в точности как большинство микробов, проникнуть в организм он собирался не через кишечник и не сквозь кожу, а через рот – то бишь с парадного входа.
Убедившись, что машина стоит как надо; Глеб запер дверцу и прогулочным шагом двинулся вдоль улицы, непринужденно помахивая черным полиэтиленовым пакетом. Между ручками пакета в ладони у него была зажата рукоятка пистолета. Пистолет был знатный – девятимиллиметровый семнадцатизарядный "глок" с глушителем заводского производства. Глеб выбрал это оружие за надежность и двойное количество патронов в обойме – последний фактор мог сыграть решающую роль в стычке с неопределенным числом хорошо вооруженных людей. Продолжать слежку за домом Багдасаряна после того, как было обнаружено его подслушивающее устройство, Глеб не отважился и теперь даже приблизительно не представлял себе, сколько там может оказаться охранников – два или два десятка.
Второй пистолет, приходившийся тому, что в пакете, родным братом-близнецом, висел в наплечной кобуре у него под курткой, и Глеб чувствовал, как он тяжело похлопывает его по ребрам в такт шагам. Спортивная куртка была короткой, а пистолет с глушителем, наоборот, длинным; кобуру пришлось поднять вверх до упора, так, что резало под мышкой. Рубашка под ремнями кобуры промокла от пота, и Глебу хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.
Над гребнями заборов покачивались остролистые кроны пальм, а сами заборы были каменные, увенчанные где двускатными черепичными крышами, где заостренными металлическими штырями, где пущенной поверху кованой декоративной решеткой. Западная мода выставлять ухоженные дворики напоказ сюда еще не докатилась – то есть докатилась, конечно, но не прижилась. Люди здесь жили в основном солидные, состоятельные, не любившие выставлять свою частную жизнь напоказ, а главное, такие, кому было что скрывать. Багдасаряну, например, было что скрывать, и господину мэру, надо полагать, тоже. Глеб подумал, не заглянуть ли ему по дороге в гости к уважаемому Павлу Кондратьевичу, но решил не торопиться: в конце концов, этот деятель был просто пешкой в руках своих приятелей – седовласой, седоусой, очень импозантной и представительной, но все-таки пешкой. На него, пожалуй, и пулю тратить не стоило, достаточно было просто лишить его поддержки Багдасаряна и компании, чтобы он перестал существовать как самостоятельная сила.
"Забудь про мэра, – сказал себе Глеб. – Он никто, и звать его никак, и, когда придет время, он сам тихо уйдет со сцены – если он не полный идиот, конечно. Ну а если все-таки идиот, пускай пеняет на себя..."
Пройдя полквартала, он свернул за угол, потом повернул еще раз, уже в другую сторону, и оказался перед оштукатуренной кирпичной стеной, за которой располагались владения Аршака Геворковича Багдасаряна. Как бы невзначай сойдя с пешеходной дорожки в жесткую и пыльную траву газона, что тихо умирал без полива в тени забора, Глеб убедился, что кусок толстой ржавой проволоки, оставленный им здесь минувшей ночью, лежит на прежнем месте – на него никто не позарился до сих пор, а это вселяло надежду, что не позарятся и впредь. На одном конце проволока была загнута крючком, а на другом имелась удобная петля, чтобы просовывать туда руку. Глеб изготовил эту штуковину сам, и назвать ее шедевром слесарного мастерства, конечно же, было трудно, но на один раз ее должно было хватить, а большего Слепому и не требовалось.
Он не стал наклоняться и даже не замедлил шаг, а просто прошел мимо, отметив про себя, что проволока на месте. Не поворачивая головы, он покосился на ворота соседнего коттеджа. Следящей телекамеры над воротами не было видно, но это вовсе не означало, что ее нет. Быть запечатленным на видеопленке, которая впоследствии обязательно попадет в милицейский архив, Глебу не улыбалось. Впрочем, если камера над воротами и была, то снимала она наверняка один строго ограниченный участок тротуара перед калиткой или на въезде во двор. Чтобы не попасть на пленку, достаточно было просто не соваться в эту зону, не лезть к воротам, чего Глеб и не собирался делать.
Он еще раз свернул за угол и посмотрел на часы: было самое начало второго. Глеб перевел взгляд в дальний конец улицы, и сейчас же, будто только того и ждал, там появился, вывернув из-за угла, темно-серый "Ягуар" с серебристым отливом. Выйдя на прямую, британский зверь газанул, моментально набрав приличную скорость, и почти сразу же плавно затормозил, свернув направо и упершись хромированной решеткой радиатора в запертые ворота особняка Багдасаряна.
Глеб немного замедлил шаг, мысленно усмехаясь: хорошо иметь дело с солидными, состоятельными людьми, свято чтящими режим дня вообще и время обеденного перерыва в частности! Хотя в "Волне" имелась собственная кухня – и, по слухам, неплохая, – Аршак Геворкович всегда обедал у себя дома, и притом строго в одно и то же время – с часу до половины третьего, иногда до трех. Возможно, здесь имела место легкая форма мании преследования, но Глеб склонялся к мысли, что поступать подобным образом Аршака Геворковича заставляет могучая сила многолетней привычки. Хотя, опять же, было непонятно, откуда она взялась, эта привычка. Багдасарян жил один; когда-то у него была жена и где-то далеко отсюда – кажется, в Штатах – рос его сын, которому сейчас было лет двадцать, если не все двадцать пять. Но семья Аршака Геворковича прекратила свое существование много лет назад, второй раз он не женился, и было просто невозможно понять, что гонит его домой, как только у него выдается свободная минутка.
"Мой дом – моя крепость, – подумал Глеб, наблюдая, как охранник отпирает решетчатые стальные ворота, давая "Ягуару" заехать во двор. – А хорошо все-таки, что у него нет семьи! Мне очень надо попасть в дом, и я жутко не люблю пугать женщин и детей заряженным пистолетом. А уж убивать главу семьи на глазах у домочадцев – это вообще последнее дело".
Ворота за "Ягуаром" закрылись с негромким лязгом, напоминавшим то, как мелкий чиновник кашляет в кулак в присутствии большого начальства, когда и удержаться невозможно, и привлекать к себе начальственное внимание не хочется. Глеб подождал, пока во дворе уляжется вызванная приездом хозяина суета, и неторопливо двинулся вперед. Мимо проехала дорогая машина, потом еще одна, но уже в другом направлении. Пешеходы на улице отсутствовали – район был тихий, респектабельный, не представляющий для туристов ни малейшего интереса, и как-то сразу чувствовалось, что на праздношатающихся пеших граждан здесь смотрят косо.
