Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля
Он сделал паузу, затем также тихо и туманно продолжил.
— Возможно, они предложат связаться с твоими бывшими дружками по ту сторону фронта, – он кивком указал на восток, затем строго предупредил. – Не вздумай идти у них на поводу!»
« …возможно, Федотов решил, что время, о котором упомянул Шахт, наступило. Пора брать быка за рога! В этом разрезе похищение Гесса представлялось отличным поводом к проведению полноценной подготовительной работы…»
« …Набросав черновик справки, я отправился к Федотову.
Тот прочитал, но ответил не сразу – примерно через день–другой, сейчас точно не помню. Мы совместно подредактировали документ, в котором перечислялись и обосновывались необходимые мероприятия по агентурному проникновению в верхние эшелоны руководства противника.
В конце начальник КРУ спросил.
— Как думаешь назвать операцию?
Я ответил, что пока не думал об этом.
Генерал возразил.
— Об этом следует думать в первую очередь. Точное наименование – это очень важный момент. Название должно прочно засесть в голове у руководства. Что, если мы назовем разработку «Троянский конь»?
« …соавтор. Тогда, в последние дни 1946 года, впервые прозвучало название этой долгоиграющей операции.
Запомни – «Троянский конь».
« …попробуй сам догадаться, в чем заключался смысл этой сверхсекретной игры».
« …когда на совещании у руководства я доложил, что в рамках поставленного задания, а также для оперативного обеспечения операции «Троянский конь» не вижу иного способа, как вчистую отпустить Магдалену–Алису фон Шеель–Майендорф в Германию, Берия поинтересовался. * (сноска: В декабре 1944 постановлением ГКО Берии было поручено «наблюдение за развитием работ по урану». В августа 1945 он был назначен председателем специального комитета по «руководству всеми работами по использованию внутриатомной энергии». В декабре 1945 Л. П. Берия был освобожден от должности наркома внутренних дел СССР, а марте 1946 года был выбран членом Политбюро ЦК ВКП(б). Тем не менее, в его ведении остались несколько важных разведывательных операций, в том числе и те, за которыми приглядывал лично И. В. Сталин).
— Предлагаешь начать с этой фрау игру втемную? На подсадную? Как нащот наблюдения?
— Не совсем так, товарищ Берия, – ответил я. – Предлагаю оставить в покое не только ее, но и барона и этого обер–гренадера. Предлагаю прекратить их поиски.
Пауза была долгая, выматывающая.
— Крайзе – германский подданный, но барон‑то наш! – подал голос Абакумов, которого после назначения министром по распоряжению Петробыча в качестве «свежей головы» тоже привлекли к работе с близнецами.
— Другого выхода нет.
— Погоди, Виктор Семенович, сейчас не о гражданстве идет речь. Скажи, Трущев, что делат с Закруткиным?
— Закруткин – офицер, член партии. Он обязан исполнить приказ.
— И то хорошо. Когда он будет готов?
— Врачи утверждают, что необходимо еще минимум полгода.
— Будем считать это крайним сроком.
Затем Лаврентий обратился к Федотову.
— Петр Василевич, ты как?
— Со мной согласовано, – бесстрашно ответил генерал.
— Под твою ответственност, Трющев. И твою, Петр Василевич. Пуст возвращается в Германию, однако оставлят эту фрау без надзора, пуст даже негласного, запрещаю. Мало ли… Запомните, вы головой отвечаете за операцию «Троянский конь». Это вам не Гесса украсть».
« …высочайший уровень профессионального мастерства. Никто из этих «цепных псов сталинского режима» словом не обмолвился о том, о чем я сознательно умолчал в подредактированном мною отчете Анатолия Закруткина, о чем не упомянул в наработках, сведенных в подготовительную справку по этой операции.
Будь уверен, каждый из них вник в скрытый смысл представленных материалов, из которых ясно следовало, какую нелепую игру затеял с руководством страны Алекс–Еско фон Шеель. Более того, каждый из них молча согласился с тем, что приказ Сталина может быть истолкован вовсе не в том разрезе, на который указывал вождь, хотя все они не понаслышке знали, с какой жесткостью партия преследует всякого рода колебания в исполнении приказа родины. Не была для них тайной и расплата, которая ждала тех, кто осмеливался либеральничать со всякого рода отщепенцами, – тем не менее, никто, включая Абакумова, для которого работа с «близнецами» была в новинку, не возразил против переноса акцента с авантюрного похищения нациста номер три на гипотетическую возможность проникновения в высшие сферы западной политической элиты, в рядах которой Орион как масон одной из высших ступеней посвящения занимал далеко не последнее место.
Возможность начать серьезную игру, выгоды от которой были бы несравнимы с каким‑то Гессом, явилась проверкой их профессиональных и личных качеств. Этот факт желательно особо выпятить, чтобы никто из будущих критиков не посмел утверждать, что нами руководили «дураки», «отпетые мошенники» и «свихнувшиеся на крови монстры».
История этого не любит, она сама призналась на допросе.
Ты догадываешься, кого я имею в виду…
Конечно, я не могу утверждать наверняка, будто бы только эти соображения легли в основу принятого решения, однако добро на операцию «Троянский конь» подтверждает именно такую версию развития событий».
* * *
Между тем за окном забрезжил рассвет.
Я подошел к окну.
Мемуар как живое существо трепетал в душе.
Глава 4
Из письма Магдалены–Алисы фон Шеель–Майендорф.
« …В Германию меня сопровождал юный советский лейтенант, румяный и светловолосый, с пухленькими щечками. Я поинтересовалась, как мне его называть, он ответил – Пауль. Офицер свободно говорил по–немецки, и на вопрос, кто он по национальности, ответил – русский.
— Где вы так овладели языком?
— Повезло с учителями…
Сначала я решила, что меня специально отправили поездом, чтобы я была сговорчивее. Пусть немецкая женщина полюбуется на дело рук своих соотечественников!.. Когда я обмолвилась, что не надо меня агитировать, лейтенант удивился и заявил, что у его начальства и в мыслях не было давить на меня пейзажами сожженных вокзалов, развалинами городов, угрюмыми пожарищами Смоленска и Минска, но прежде видом калек, толкавшихся на перронах.
На вокзалах, mein Freund (мой друг), было очень много калек. Кстати, по их виду никак не скажешь, что они и их товарищи сумели одолеть наш непобедимый вермахт.
До Берлина мы успели подружиться, но дружба закончилась на перроне, где лейтенант пожелал мне удачи, вручил небольшую сумму денег и козырнув отправился к поджидавшей его машине. Взять меня с собой он не предложил.
Бросить женщину на берлинском вокзале, среди руин и гор мусора, среди обнищавших и хмурых жителей – это вполне в духе оккупантов. В отместку я решила не сдаваться.
Как добиралась до Дюссельдорфа, рассказывать не буду. Это была дорога в никуда. Меня спасало инкогнито. Пассажиры не стеснялись выражать ненависть в адрес нацистских бонз, союзников, русских дикарей, рыщущих по домам в поисках водки, и наглых негров, за пачку сигарет требовавших от немецких женщин всего, чего бы им не взбрело в голову.
Неприязненное отношение моих сограждан к дочери эсэсовского генерала я ощутила позже, в Дюссельдорфе.
Нет, грубостей не было, но в прачечной, куда я устроилась с помощью дальней родственницы – ничего более существенного мне как дочери видного нациста найти не удалось, – меня намерено сторонились. Как‑то одна из сотрудниц не без презрения выразилась в том смысле, чтобы я не выпендривалась и вела себя тихо. Точно также выразился Ротте, когда выкрал меня и спрятал в подвале. Сотрудница добавила – вы неплохо поживились при фюрере, вволю ели–пили, прятались в роскошных убежищах, так что теперь самое время для таких как я стирать грязное белье оккупантов.
В это трудно поверить, но они не могли простить мне капитуляцию! Послушать их, так это именно по моей вине Германия проиграла войну.
Unglaublich!* (сноска: невероятно!)
Но это полбеды. Тогда я очень нуждалась в поддержке. Мне был необходим защитник. Я часто плакала по ночам.
Он появился в начале сорок шестого года. Подошел на улице, окликнул, и я потеряла сознание. Алекс–Еско едва успел подхватить меня.
Он спас меня, как когда‑то спас мою Пусси. Это было очень благородно с его стороны…»
Прочитав эти строки, я наглядно представил задумчивую, всезнающую улыбку фрау Магди. Только история способна улыбаться подобным образом, особенно, когда ей случалось баловать людей метеорологическими прогнозами, например – «над всей Испанией безоблачное небо».
