Сергей Соболев - Последний выстрел Странника
Они, эти двое, сделав заказ, почти ничего не ели. Их взгляды направлены на «плазму» – на экране кадры транслируемого частной интернет-компанией митинга с Пушкинской площади… Иногда они обменивались вопросительными взглядами, и тогда звучали короткие приглушенные реплики. Им нет нужды много и подробно говорить об интересующем их предмете, все слова давно уже сказаны, поручения розданы, деньги проплачены. Осталось только дождаться результата – зримого, грубого, однозначного результата.
Они оба, по существовавшему между ними уговору, не стали брать с собой в это помещение сотовые, оставив средства коммуникации в своих машинах. Полная конфиденциальность; ни слова из их разговора не должно стать достоянием чужих ушей.
Да, таков был их уговор.
Но один из этих двоих, а именно Костин, страхуясь, а заодно и желая иметь под рукой материал на тех, кто периодически прибегает к его конфиденциальным услугам, этот их тайный уговор нарушал неоднократно.
Они, эти двое, были всецело поглощены тем действом, за которым следили по картинке, выведенной на плазменный экран. Их лица влажно блестели от пота, словно они сидели не в отдельном кабинете довольно известного московского ресторана, а в предбаннике парной. Что-то пошло не так, но Костин, прежде всего он, надеялся, что вот-вот произойдет то, ради чего были истрачены огромные деньжищи, ради чего он сам приложил немало сил, времени и умения.
Занятые своими мыслями и тем, что происходит на площади, они упустили тот момент, то мгновение, когда распахнулась настежь дверь этого кабинета, предназначенного для «лучших людей».
В помещении сразу же стало тесно от заполнившего его народа; сотрудники опергруппы ФСБ выдернули обоих из-за стола, уложили на пол и надели наручники.
Спустя короткое время одного из этих двоих, а именно Костина, подняли с пола и усадили на стул. Один из сотрудников, очевидно, старший, плотный мужчина лет сорока с небольшим, некоторое время молча смотрел на задержанного – пристально, изучающе; и от этого взгляда у видавшего виды мужчины вдруг похолодела душа.
И все же Костин собрался; он взял себя в руки, он надел соответствующую случаю маску – маску недоумения, непонимания и возмущения. Адресуясь к стоящему напротив него мужчине в штатском, Костин спросил хрипловатым, как у заядлого курильщика, голосом:
– Кто у вас старший?!
Не получив немедленного ответа, он повторил, теперь уже громче:
– Я спр-рашиваю, кто у вас главный?!
Сотрудник в штатском, не сводя с задержанного немигающего взгляда, жестким тоном сказал:
– Главный у нас в стране – народ. Предвыборная кампания закончилась, гражданин Костин, и свой выбор народ сделал…
Помолчав немного, давая время задержанному переварить услышанное, сотрудник сказал:
– Перед вами старший опергруппы полковник госбезопасности Игнатьев.
– Э-эээ… не понял? Это, наверное, какая-то ошибка? – Недоумение, написанное на лице этого человека, казалось вполне натуральным, не наигранным. – В чем меня обвиняют?!
– Сейчас вас сопроводят под стражей в изолятор, – веско сказал Игнатьев. – Вам, гражданин Костин, будет предъявлено обвинение в совершении целого ряда тяжких преступлений.
Я сижу в крытом микроавтобусе, со мной еще двое сотрудников ФСБ. Одного из них я хорошо знаю, это подполковник Арцыбашев, он мой Куратор. От Алексея Валентиновича я узнал самые последние новости. Оказывается, Веронику благополучно (и аккуратно) освободили, сейчас она в безопасности. От Арцыбашева же я узнал, что женщина эта прилетела с двумя спутниками, членами команды Януса, из Таиланда в Москву еще три дня назад. Как выяснилось, в том числе и в результате прослушивания телефонных переговоров членов этой группировки, ее поселили в каком-то коттедже в неближнем Подмосковье, где она и гостила все это время под надзором двух крепких мужиков. Она жива, здорова, хотя несколько дезориентирована и психологически подавлена. Вот, собственно, и все, что мне известно о Веронике на данный момент.
Мы только что припарковались с тыльной стороны здания, на первом этаже которого располагается ресторан с итальянской кухней.
Через затененное стекло я вижу, как через черный вход из ресторана вывели какого-то мужчину, на голове которого темный полотняный мешок. Двое сотрудников – спецназовцы в масках – держат его под руки, задавая ему вектор и скорость движения. Еще трое, включая мужчину в штатском, сопровождают их, пока они движутся к нашему фургону.
Открыли люковую дверь. Задержанного, на руках у которого наручники, усадили на расположенное в кормовой части сиденье. Я сижу лицом к этому человеку. У меня вдруг пересохло в горле; я догадался, кого именно привели мои коллеги.
Арцыбашев, посмотрев на меня, негромко сказал:
– Сними маску.
Я охотно стащил шлем…
Один из сотрудников, севший рядом с задержанным, по знаку Арцыбашева снял с того полотняный мешок.
Ни разу не видел этого субъекта без «маски», но тем не менее я его сразу же узнал.
Это был не кто иной, как Диспетчер, он же – Янус.
Сидящий напротив меня человек – «бывший человек», уточняю тут же про себя, – с недоумением, с изумлением, переходящим в ужас, уставился на меня.
– Привет от Федеральной службы безопасности, – сказал я, глядя в его расширенные, почти безумные глаза. – Именно в этом ведомстве, Янус, я и работаю.
«Януса» отправили прямиком на спецобъект в Балашихинском районе. Меня же попросили пересесть в присланную за мной машину и повезли в родную контору.
Несколько последующих часов я провел в сером здании на Лубянке. Мне пришлось общаться с высокими чинами, вплоть до первого заместителя Директора генерал-полковника Щербакова. Я так устал, так вымотался, что к полуночи едва был жив. Тем не менее я попросил Арцыбашева – когда мы покинули здание конторы – сделать одну остановку.
Куратор уважил меня, дав соответствующую команду водителю.
Мы остановились неподалеку от того места, где некогда открылся первый в Москве «Макдоналдс». Я вышел из машины. Закуривая на ходу, направился неспешно к памятнику великому русскому поэту. За мной, посматривая по сторонам, следовали два сотрудника в штатском – охрана.
От сцены и прочих конструкций, которые были установлены здесь для проведения митинга, теперь, спустя всего несколько часов, не осталось и следа. Народа на площади тоже немного – влюбленные парочки да случайные прохожие. За порядком присматривают двое полицейских, с другой стороны Тверской припаркован патрульный «Форд».
Я посмотрел на задрапированный огромным рекламным полотнищем фасад одного из зданий комплекса «Известий». Все еще не веря тому, что сам участвовал в недавних драматических событиях, и тому, что выбрался из этой передряги целым и невредимым, медленно покачал головой. Потом перевел взгляд на то место, где совсем еще недавно стояла сцена, те подмостки, выйдя на которые, должны были выступать лидеры оппозиции. В числе коих и человек, обозначенный на одном из снимков цифрой 2.
Я прикрыл набрякшие свинцом веки.
В моих ушах сам собой вдруг народился, зазвучал гул человеческих голосов. И вот я уже слышу многоголосый говор; я не различаю отдельных лиц, но вижу лишь смазанные обезличенные силуэты. Я сам часть этой собравшейся на площади толпы; и я ощущаю ее мощную энергетику.
На сцене стоят известные, малоизвестные и совсем неизвестные личности. Они, эти «оранжевые», все вместе взятые, ни на что не годны, кроме разговоров.
Они были бы не опасны, если бы не одно «но».
Помимо этих крикливых деятелей существуют еще такие персонажи, как «Странник», «Dennis-Денис», «черномасочник». Помимо собственно исполнителей, каковые суть расходный материал, существуют такие личности, способные решать деликатные вопросы, как «Янус», такие, как посредники «Б» и «В».
Но и это не все. Существуют еще более высокопоставленные и влиятельные персоны, вроде тех, что направили из Давоса, куда в феврале на ежегодный форум прибыла вся верхушка отечественного бизнеса и некоторые члены правительства, в другой швейцарский городок в той же местности своего уполномоченного для тайных переговоров с одним из находящихся в опале олигархов. Это серьезные господа.
Если бы сегодня, несколько часов назад, здесь, в центре Москвы, прогремел выстрел, его последствия могли бы быть очень тяжелыми для моей страны.
Настоящий «Агент Оранж» – это не оппозиционер, не митинговый вития, но некто, чей палец замер на спусковом крючке. Некто, в чьем прицеле находится тот или те, из кого можно сделать «сакральную жертву»…
Людской гул в моих ушах разом стих; минутное наваждение прошло. По иллюминированной огнями вывесок ночной Тверской в обе стороны течет негустой поток машин. Невдалеке целуется влюбленная парочка. Я почтительным кивком попрощался с поэтом, сказавшим многое в своих стихах о нашей стране и людях, населяющих ее. И направился, сопровождаемый двумя тенями, к поджидающей меня неподалеку машине.
