Юлиан Бардин - Империя страха
Надо отметить, что золотая цепочка оказалась самой невзрачной из всего, находящегося внутри жестянки.
В мгновение ока драгоценности перекочевали в карман незваного визитера, а пивная упаковка вернулась на свое прежнее место, причем отверстие вор благоразумно залепил все тем же воском.
Дело оставалось за малым — как можно быстрее скрыться, оставшись незамеченным.
Прежде чем выйти на лестничную клетку, молодой человек предусмотрительно уничтожил следы своего пребывания в квартире и взглянул в дверной глазок. Площадка была пуста, и он осторожно приоткрыл массивную дверь.
Несколько секунд понадобилось вору на то, чтобы вернуть замки в первоначальное положение — попросту запереть их; и вот он уже весело и непринужденно спускался по пологим ступеням лестницы.
И вдруг сзади послышался непонятный шум. Молодой человек инстинктивно обернулся и успел заметить лишь громадную пасть с мощными клыками — на него бросился здоровенный кобель немецкой овчарки.
Острые зубы вонзились в левую руку парня, прокусили мягкую ткань куртки и впились в живую плоть.
Отчаянный крик боли и ужаса потряс высокие своды подъезда — округлив глаза, вор ждал, что вслед за кобелем появятся несколько человек в милицейской форме; он был уверен, что его выследили, а взять решили с поличным при выходе из дома.
Но вместо этого на лестнице показалась высокая блондинка, чьи волосы отливали серебристо-платиновой сединой. Хотя, конечно, это была вовсе не седина — в ее двадцать шесть седеть было еще рановато, — а просто причудливая краска. Ее лицо, с некоторой натяжкой, можно было назвать красивым, если бы не очень широкий рот с тонкими губами-ниточками, но красота эта была холодной и надменной.
В руке у девушки был длинный кожаный поводок с мощным металлическим карабином на конце.
Замахнувшись поводком на пса, она резко крикнула:
— Рэкс, фу! Фу! Я кому сказала!..
Получив ощутимый удар железным карабином по загривку, кобель неохотно отпустил жертву и покорно прижался к ногам хозяйки.
А та, глядя на кровоточащую руку незнакомца, извиняющимся голосом запричитала:
— Ой, простите меня пожалуйста, сама не знаю, как это получилось, — вопреки ожиданию, голос ее звучал звонко и жизнерадостно, нисколько не гармонируя с холодноватым внешним обликом. — Он никогда раньше ни на кого не нападал без команды… Хотите, я вам заплачу, только не обращайтесь, пожалуйста, в милицию, а то его, — рука блондинки качнулась в сторону любимого питомца, — могут убить.
При иных обстоятельствах вор не отказался бы от денег, но в данную секунду он был несказанно рад тому, что это всего лишь досадная случайность, а не результат работы ненавистных оперов из уголовки. Поэтому молодой человек, прижимая к груди раненую руку, ворчливо и вместе с тем снисходительно произнес:
— Распустили собак, на людей уже бросаются. Но на первый раз, так и быть, прощаю.
Не слушая торопливых благодарностей обрадованной блондинки, он вышел под проливной дождь и в следующую секунду исчез в темноте полукруглой арки.
Рука, конечно, саднила от монотонной боли, но это было ничто в сравнении с улыбнувшейся удачей, красноречивое свидетельство которой приятно оттягивало внутренний карман спортивной куртки.
* * *
В квартире было многолюдно и шумно. Захмелевшие гости встретили Чижова восторженными криками, как будто он был виновником торжества, а не его дражайшая половина.
Елена Чижова — миловидная особа лет двадцати пяти с выразительной внешностью фотомодели и стройной, точеной фигуркой — неторопливо поднялась из-за стола, сделав коротенький шажок навстречу Иванычу.
— Ну что же ты, — укоризненно произнесла она, стараясь скрыть капризные интонации в голосе, — все уже давно собрались, только тебя одного и ждали!
Иваныч протянул Елене громадный букет алых роз и перевязанную синей ленточкой упаковку с французскими духами, сопроводив это все торопливым поцелуем в подставленную щеку.
Затем, окинув придирчивым взглядом наполовину опустошенные бутылки со спиртным, Ваня отозвался ироничным замечанием:
— Что же вы так, хотя бы по рюмочке пропустили…
С видимым безразличием Елена приняла подарки, даже не удосужившись разорвать упаковку, а лишь одарив мужа недовольным взглядом.
В тот же миг она вернулась на свое место и нарочито весело выкрикнула:
— Штрафную моему ненаглядному! Опорожнив предложенную рюмку водки,
Иваныч явственно ощутил, как по уставшему телу разлилась сладостная нега. Только сейчас он обратил внимание на то, что большую часть приглашенных видел впервые в жизни.
Честно говоря, в последнее время их семейные отношения оставляли желать лучшего. Куда делась та скромная, даже застенчивая Ленка, которую он полюбил пять лет назад? От былой Алены — как в самые задушевные минуты называл ее Чижов — осталась только броская внешность, а вот с ее душой творилось нечто странное.
У жены скромного каскадера появились новые подружки и друзья, а вместе с ними и непомерные требования к жизни. Все чаще и чаще ему приходилось выслушивать монотонные, а порой и истерические монологи о «маленьком заработке, нищенском существовании и невозможности позволить себе даже мелкие удовольствия».
Какое-то время Ваня пытался отнести неудовольствие жены на счет ее плохого настроения или мимолетной прихоти, но все чаще убеждался, что эти «сиюминутные» капризы обретают форму неумолимого постоянства.
Тревожные мысли о разводе начинали частенько приходить ему в голову, но всякий раз он пытался гнать их от себя. И причиной тому был четырехлетний сын Сашка.
— Иван, что это вы загрустили? — обратилась к нему ярко накрашенная брюнетка с короткой стрижкой «под мальчика» и непомерно огромным бюстом, едва поместившимся в тесном декольте вечернего платья.
Скользнув по лицу женщины откровенно оценивающим взглядом, Иваныч неожиданно для себя пробурчал:
— А вам-то какое дело? Кто вы вообще такая?
Последняя фраза не осталась незамеченной многочисленными гостями, и за столом повисла гнетущая тишина.
— Ваня, как тебе не стыдно, — попыталась исправить положение Елена, — это же Соня, моя подруга, помнишь, я тебе о ней рассказывала?
Чижов, как ни старался, не мог вспомнить эту загадочную Соню, поэтому грубовато пробасил:
— Нет, не помню.
Он встал и вышел на балкон, на ходу прикуривая ароматную сигарету. Здесь было тихо и прохладно.
Дождь так и не прекращался, казалось, что на город обрушился целый океан.
С высоты пятого этажа Иван наблюдал за торопливыми перебежками прохожих, чьи фигуры скользили в предвечерних сумерках.
Сзади послышался робкий скрип открывающейся двери. Оглянувшись, Иван увидел все ту же брюнетку в накинутой на плечи теплой куртке.
— Простите, если я вас чем-то обидела, — произнесла она, глядя в глаза Чижова.
Соня смотрела на него открыто и прямо, но было в этом взгляде нечто скользкое и плотоядное. Как бы в подтверждение мыслям Иваныча, прозвучала короткая фраза:
— Может быть, мы могли бы встретиться с вами… — неожиданно для собеседника она поправилась, — …с тобой в другой обстановке и замирить наш конфликт бутылкой хорошего вина?
Ехидная улыбочка растянула губы Чижова, вслух же он сказал:
— Предлагаешь легкий перепихон? Или я что-то не так понял?
— Ваня, ты груб и неделикатен. Хотя мне нравится это слово, — брюнетка повторила по слогам: — пе-ре-пи-хон. Пусть будет по-твоему, я согласна. Мне всегда нравились сильные и независимые мужчины.
— А мне никогда не нравились откровенные бляди! — резко и грубо выпалил Иваныч и демонстративно отвернулся от пышногрудой мадам.
Соня была уязвлена в самое сердце. Еще ни разу в жизни она не сталкивалась с таким откровенным нахальством и неуважением. Но, с другой стороны, ее серьезно заинтриговал этот непохожий на других мужчина, и она решила: если не добьется его, то хотя бы испортит ему настроение.
Ядовитые слова острым кинжалом вошли в раздраженное сознание Чижова:
— Если ты думаешь, что твоя жена чиста, как первый снег, то должна тебя разочаровать — она потоптана, как прошлогодние листья…
Договорить брюнетка не успела; сильные руки оторвали ее от пола, и, резко встряхнув женщину, Иван вытянул руки за перилами балкона. Куртка упала с плеч Сони и полетела вниз, распластавшись на сырой земле под балконами многоэтажки.
Соня хотела закричать, но слова сбились тугим комком и застряли в пересохшем горле.
— Тебе не приходилось падать с пятого этажа? — ровным голосом спросил Иваныч. — Так вот, если еще раз я услышу что-то плохое о своей жене — почувствуешь прелесть свободного падения, правда, в первый и последний раз.
Только сейчас силы вернулись к Соне, и она заголосила не своим голосом:
