Александр Лукин - Сотрудник ЧК
– Ага, засадили горобца за железные прутья, а ему бы летать да летать!.. Ничего, ординарец, привыкай к дисциплине, така солдатская доля. Ну, сидай и слухай, яка у тебе буде служба…
Через час Лешка уже стоял часовым у входа в гостиницу.
Издалека, с запада, катился орудийный гул. Там, на подступах к Херсону, было настоящее дело. Там дрались насмерть черноморские матросы, там были Костюков и Пахря, с которыми Лешка успел сдружиться за это время…
А в городе пусто, безлюдно. Ветер нес пыль и песок по притихшим улицам. Редко показывались прохожие. Они шли торопливо, прижимаясь к домам, и испуганно оглядывались каждый раз, когда вздрагивала земля, донося тяжелый артиллерийский удар…
За то время, что Лешка стоял на посту, если не считать запыленных, падающих от усталости ординарцев, к штабу подошло всего несколько человек.
Двое крестьян – один бородач в зимней шапке, другой, помоложе, белобрысый, веснушчатый и вислогубый – спросили:
– Де тут бильшевики, яки керують всим дилом?
Оказалось, что они приехали на баркасах из Алешек, привезли продовольствие и обратным ходом могут захватить раненых.
Лешка направил их в канцелярию штаба.
Заплаканная старая женщина пришла узнать о судьбе своих сыновей. Всхлипывая, прикрывая платком морщинистый рот, она жаловалась Лешке, что вот «ушли ее лайдаки, не сказавшись, а теперь неведомо, вернутся или нет. Где тут начальство, которое знает?..»
Лешка сказал, что из начальства сейчас никого нет, все ушли на передовую, а сыновья женщины в свое время вернутся, пусть не плачет.
Женщина спросила:
– А ты кто, сынок, будешь?
– Часовой я, – ответил Лешка, – штаб охраняю.
– Вот и моих бы поставили, – вздохнула женщина, – они отчаянные…
– Идите, мамаша, домой, – сказал Лешка. – Слышите: стреляют.
И она ушла.
Потом из-за угла, из Успенского переулка, появился коренастый парень в длинной гимназической шинели и фуражке, заломленной, по моде старшеклассников, на манер бескозырки. Он вскользь глянул на Лешку и перешел на другую сторону улицы. Лешка узнал ero: это был Виктор Марков, учившийся с ним в одной гимназии на класс старше.
«Чего шляется? – подумал Лешка, проводив его глазами. – Революционер лабазный…»
В гимназии Марков считался силачом и всегда бывал заводилой в драках. Отец его имел мельницу за Днепром и речную баржу. После революции дела Маркова-старшего пошли худо, и он куда-то исчез из города, а Виктор остался в Херсоне с матерью. Лешка иногда встречал его на митингах. Виктор носил черную косоворотку и, случалось, даже выступал с речами от партии социалистов-революционеров. Язык у него был хорошо подвешен; он умел сыпать красивыми словами о спасении революции от анархии и большевиков.
Перейдя улицу, Марков вдруг словно вспомнил что-то, повернулся и направился прямо к Лешке.
– Здорово! – сказал он, подходя и широко улыбаясь. – Старый знакомый!
– Здорово, – буркнул Лешка.
– Ишь ты какой стал! – сказал Марков, окидывая взглядом Лешкину винтовку и желтую кобуру. – Не человек – арсенал!
Он засмеялся, обнажая розовую, усаженную крепкими зубами десну. У него были твердые скулы, выпирающий вперед подбородок. На левом виске небольшое родимое пятно. Он смотрел на Лешку, щуря узкие серые глаза, и, видимо, старался вспомнить его фамилию.
– Иду мимо, думаю: он или не он? Потом смотрю: нет, не ошибся! Так. Значит, караулишь?
– Караулю.
– Что ж, дело нужное. Закуривай. – Он достал из кармана кожаный портсигар.
– Не курю.
– Зря. С папиросой стоять веселей. – Марков закурил, оглянулся и по-простецки спросил осклабясь: – Как же это ты в красные солдаты попал?
– А что мне, с немцами, что ли? – угрюмо проговорил Лешка. Самоуверенный, явно навязывающийся в знакомые Марков раздражал его, «Что ему надо? – думал Лешка. – Чего пристал?..»
– Я не говорю… – Марков пожал плечами, выпустил изо рта струйку дыма. – Но ведь и здесь гиблое дело.
– Что?
– Да все вот это. С немцами нам не совладать. Они одной артиллерией кашу наделают. Слышишь, как дают?
Лешка не вытерпел. Там люди кровь проливают за революцию, а этот здесь болтает на манер Глущенки.
– Вот что, – сказал Лешка и сдавил пальцами винтовочный ствол, – иди отсюда, здесь стоять нельзя.
Марков поднял брови.
– Какие строгости!.. Ну ладно, мне самому некогда с тобой лясы точить. Да, кстати, надо бы зайти сюда, к вам…
– Зачем?
– Есть дельце.
– Какое дельце?
За Лешкиной спиной хлопнула дверь, послышались шаги Ващенко.
– Да так, пустяки, – сказал Марков, – насчет хозяйства. Можно и в другой раз, терпит. Ну прощай, пойду.
– Прощай.
Марков кивнул Лешке головой и отошел.
– Кто такий? – спросил, проходя, Ващенко.
– Так, один… В гимназии вместе учились. Купеческий сынок. Болтал разное…
– Я его в другий раз примечаю, – сказал Ващенко, – шляется тут! Ну як служба иде?
– Какая это служба! Ващенко добродушно усмехнулся:
– Не сумуй, горобец, прийде и до нас стояще дило.
Над домами волоклись клочья низких дымных облаков. Вдали тупо и настойчиво долбили землю артиллерийские разрывы.
Ващенко и Лешка долго стояли рядом прислушиваясь.
Свернув за угол, Марков ускорил шаги. В конце квартала он остановился и посмотрел по сторонам. Никого не заметив, он хотел уже идти дальше, но в это время за его спиной раздалось осторожное покашливание.
Высокий поджарый человек в солдатской шинели и кожаной фуражке стоял под извозчичьим навесом в нише большого каменного дома. Можно было подумать, что это один из жильцов вышел покурить на ветерке. Марков подошел к нему.
– Вы здесь, господин…
– Тише! – остановил его человек. – Господа устранены в прошлом году, – сказал он медленно, четко выговаривая каждый слог. – Вы видели нашу знакомую?
– Нет, не удалось.
– Почему?
– Совершенно непредвиденный случай: на часах у входа стоит мальчишка, который знает меня по гимназии. Я не рискнул.
– Так. Что же вы собираетесь теперь делать?
– Я, право же, не знаю. Надо подождать… Человек в шинели слегка оттянул рукав с кисти. На его запястье, под серым шинельным сукном, оказались дорогие часы на массивном золотом браслете.
– Повидать нашу знакомую есть необходимость в ближайшие два-три часа максимум, – сказал он. – Не уходите далеко. Выберете момент, когда там будет более людей и когда сменят этого… вашего мальчишку. Помните: только два – три часа! – Он погасил папиросу о стену дома, хотел бросить, но, подумав, положил окурок в карман. – Я имею надежду на вас… Вас зовут Виктор, виктори – это значит победа. – Он улыбнулся тонкими и точно завернутыми внутрь губами.
– Я постараюсь… – сказал Виктор.
– Желаю удачи. Вы знаете, где меня разыскивать?.
– Да, конечно.
– Хорошо, я жду.
Не поворачивая головы, человек в шинели обвел глазами улицу, сунул одну руку за пазуху и, не прощаясь, неторопливо пошел по тротуару.
Теперь со стороны он казался раненым фронтовиком.
ПАНТЮШКА ДЫМОВ
Лешка был недоволен жизнью. За три дня, что он нес скучную и, как ему казалось, никому не нужную службу в карауле, у него притупилось ощущение того, что сам он принимает участие в боевом и славном деле обороны города. События двадцатого марта, первый бой у почтамта, разгром оружейного магазина – все это казалось ему теперь далеким, смутным, как во сне, точно происходило не с ним, а с каким-то другим, посторонним человеком.
Между тем положение в Херсоне становилось угрожающим. Покончив с Николаевом, немцы бросили на Херсон две дивизии численностью более двадцати тысяч штыков. Это почти втрое превосходило силы защитников города. Фронт постепенно приближался к городским окраинам, с каждым днем все отчетливей слышалась орудийная канонада.
Несколько раз над Херсоном появлялся немецкий самолет и сбрасывал листовки. Командующий немецкими войсками обещал через несколько дней захватить Херсон и приказывал прекратить сопротивление.
Бои шли жаркие. Станции и деревушки на подступах к Херсону – Снегиревка, Станислав, Бобровый Кут, Александрова- переходили из рук в руки. Ряды защитников Херсона таяли, а немцы становились все наглее. Неожиданным рейдом у станции Копани они захватили большой обоз с фуражом, провиантом и боеприпасами. В городе поговаривали о предательстве.
Обо всем этом Лешка узнавал со слов, оброненных на ходу вечно спешащими ординарцами, да из обрывков случайно услышанных разговоров штабных работников. Он чувствовал себя посторонним, ненужным, и в нем, вместе с обидой на Силина, который отстранил его от настоящего дела, назревало желание плюнуть на все и бежать на передовую, к Костюкову. Уж там бы он показал себя!..
Неожиданно все изменилось. И Лешка оказался в гуще таких событий, о которых и не помышлял.
Началось с того, что к Лешке в штаб явился его старый друг Пантюшка Дымов.
