Стивен Хантер - Гавана
Он перевернул фотографию и вслух прочел имя, прислушиваясь к незнакомому звучанию:
— Кастро.
— Он самый. Обладатель мощной харизмы, прекрасный оратор. Он может создать большую проблему.
— Проблему? — переспросил Роджер.
— Да, проблему, — подтвердил Плановик. — Есть мнение, что она уже возникла. Я получаю серьезные запросы от нашего собственного Карибского отдела, от самых разных людей в Штатах, от британцев и французов, от мексиканцев и канадцев. Он участвовал в антиамериканских демонстрациях против Джона Фостера[8] в сорок восьмом году в Колумбии. Когда Чиба, основатель ортодоксальной партии, покончил с собой, этот парень очень ловко оказался в самом средоточии траурных церемоний и получил доступ к радио.
— Но ведь таких полным-полно, — заметил Роджер.
— А этот особенный. Он может создать серьезную проблему, — повторил Плановик и помолчал. — Все хотят, чтобы этот остров оставался таким, какой он сейчас. Именно ради этого мы вернули сюда Батисту. Нам вовсе не нужно, чтобы кто-нибудь спутал наши карты, а меньше всего мы хотим, чтобы наши красные друзья познакомились с этим парнем и проявили к нему интерес. Парень как раз из тех людей, которых они особенно любят; они смогут играть на нем, как на скрипке Страдивари. Слишком много денег было вложено сюда нами и слишком много времени затрачено. Мы не можем позволить событиям выйти из-под контроля. Если нам не удастся оседлать ситуацию, то как бы ситуация не оседлала нас.
— Сэр... Э-э... Я...
— Да, Роджер, валяйте.
— Я хочу только сказать: не слишком ли это, как бы поточнее выразиться, радикально? Я имею в виду, что есть и другие методы: мы могли бы подкупить его или тем или иным способом завербовать. Мы могли бы — вы же знаете об этом куда лучше меня — подобрать к нему ключи с помощью каких-нибудь фотографий, научиться воздействовать на кого-нибудь из его близких и таким образом получить возможность оказывать на него постоянное давление или найти другой способ контроля. Так почему же...
— Знаете, именно это, слово в слово, говорит и кое-кто в Лэнгли. Подобное получалось в прошлом, значит, получится и в будущем. Таков американский метод, и он всех устраивает. Вас он устраивает?
— Да, сэр, я...
— Но возможно, именно в этот раз — будем рассматривать его как своего рода эксперимент — мы не должны применять американский метод. Нам следует осуществить демонстрацию. Ничего решительного, ничего излишне выразительного, ничего жестокого, ничего вызывающего. Однако те, кому нужно это заметить, несомненно, заметят: этот парень собирался предпринять резкие движения, но внезапно умер. Кто это сделал? Ну конечно же, не американцы, они не делают таких вещей... или делают? Может быть, пришло время добавить в уравнение: делают?
— Да, сэр.
— Вот поэтому я и хочу провести такую операцию. Я завизирую ее смету, она пойдет в Рабочую группу национальной безопасности, старший офицер из группы надзора будет разбираться в Лэнгли, а я буду контролировать ход операции на месте. Мы дадим ей кодовое название «Большой шум». Оно мне нравится. Я люблю выдумывать верные кодовые названия. Я уверен, что дело просто не пойдет, если у него нет чертовски правильного названия. Во всяком случае, я убираю с вашего стола любые другие поручения и приказы. Можете больше не крутиться в Загородном клубе, выуживая информацию. Хотя, конечно, вам придется продолжать играть в этот проклятый теннис. Вы не можете просто так забросить игру и засесть в конторе.
— Значит ли это, что мне можно будет быстрее побеждать? Мне жутко надоело все время отдавать геймы, чтобы порадовать тех, с кем я играю.
— Да, это должно помочь вам обрести нужное настроение. Уничтожайте их, крушите, топчите. Но мне хотелось бы, чтобы вы тем временем составили сценарий операции, подобрали нужных людей, подготовили для них правдоподобную легенду, разработали детальное расписание операции. Затем мы проведем ваши материалы через директора и посмотрим, сумеем ли воплотить их в жизнь. Конечно, я могу не говорить, что вся операция в высшей степени секретна. Именно поэтому сейчас я здесь, а не в посольстве. В посольстве невозможно сохранить тайну. Ну что, будем работать вместе? Роджер, я вас убедил?
— Я как раз думал о том, где взять человека, — сказал Роджер. — Все будет зависеть именно от этого. Не тот человек — не тот результат. Нужен кто-то, кому можно доверять, герой, патриот и умница. Вот только где его взять?
— Не волнуйтесь, Роджер, — ответил Плановик. — У Управления есть свои ресурсы. Мы...
И тут его перебил Уолтер Шорт.
— Прошу прощения, — сказал он громче, чем когда-либо прежде. — Я знаю, где его взять.
Оба молча посмотрели на него.
— Есть один человек в Арканзасе, — сказал Уолтер, выдержав паузу. — Сильный, жесткий, умный, подготовленный. Настоящий герой. Гений по части драк и обращения с оружием. Парень, который немало убивал, умеет это делать, но не свихнулся на убийствах и не стремится к ним. К тому же он знает, что нужно делать, чтобы достичь цели. Если бы вы сумели заполучить Эрла для работы на вас, это было бы нечто. Я хочу сказать, кое-что!
3
Таракан, если его обжарить в сливочном масле, а потом подать с хорошим красным вином, хотя бы с «сент-эмильоном» тридцать четвертого или тридцать пятого года, мог бы оказаться самым настоящим деликатесом. Почему с красным? Да потому что красное идет с мясом. А таракан, конечно, ни в коем случае не рыба. Это и ежу понятно.
Но у зэка № 4715 не было ни «сент-эмильона» тридцать четвертого или тридцать пятого года, ни кастрюли, ни масла — вообще ничего, кроме таракана.
Впрочем, и таракан был настоящим недомерком. Однако таракана было не так уж легко раздобыть, и потому даже такой маленький и тощий экземпляр не мог надеяться ни на что хорошее. Зэк держал его длинными изящными пальцами и внимательно рассматривал.
«Крохотная букашка, — думал он, — мы с тобой братья. Поэтому вполне естественно, что ты поддержишь мои силы той ничтожной каплей белка, которой обладаешь. Я приветствую тебя. Я восхищаюсь тобой».
— Да съешь ты его, и дело с концом, — пробурчал зэк № 5891, известный под фамилией Латковский, польский саботажник и вредитель. — Не мучай своими изящными манерами.
Впрочем, так быстро сожрать кровного брата было неприлично. И зэк № 4715, и эта букашка, одинаково беспомощные, корчились, сами того не сознавая, в лапах неизмеримо более сильного существа, и их будущая жизнь и смерть всецело зависела от повеления... нет, от прихоти этого индивида.
Так тому и быть.
Снаружи завывал ветер. В этом не было ничего примечательного, так как он завывал непрерывно. В конце концов, это была Сибирь, где, согласно всеобщим убеждениям, должен выть ветер. Действие происходило в Гулаге № 432, расположенном примерно в тридцати километрах к югу от Северного полярного круга и неподалеку — какие-нибудь сто пятьдесят километров — от большого города Вербанска с космополитическим населением в тридцать пять человек, где заканчивалась железная дорога.
— Господа, — сказал номер 4715, поднимая руку с зажатым в пальцах тараканом, — вам, живущим, я посвящаю эту родственную душу.
К числу упомянутых живущих относились: Латковский; зэк № 0567 некто Рубель, оппозиционер; зэк № 9835 Меншов, известный карьерист, убивший сотни людей на службе у Берии и в результате оказавшийся так далеко на севере, как никто другой; зэк № 6854 Тулов, сионистский шпион: зэк № 4511 Барабия, французский и американский шпион: зэк № 2378 Краков, уклонист и вредитель, и... Перечислять пришлось бы очень долго: барак был полон бывших офицеров разведки, дипломатов и простых солдат, которые так или иначе не угодили режиму или, что вероятнее, его Хозяину и волшебным образом превратились в зэков, приговоренных к медленному умиранию здесь, среди непрерывно завывающих ветров, и питавшихся супом из свеклы, изредка картофелем да еще тараканами.
— Да ешь ты, черт тебя возьми! — рявкнул кто-то со стороны.
Номер 4715 так и поступил. У него уже давно не возникало ни малейших сомнений по этому поводу. Насекомое хрустнуло у зэка на зубах, затем еще раз и еще, когда его раскусили сначала на две, потом на четыре части, а затем растерли в мелкое крошево силы, далеко превосходившие возможности его сознания.
Всплеск чрезвычайно резкого странного запаха встряхнул мозги номера 4715, о чем-то напомнив ему. А в самом деле, о чем? Может быть, о паэлье[9], которую он ел в Испании в тридцать шестом, — паэлье с хрустящими креветками, кальмарами и острейшим томатным соусом? Или о луковом супе, казавшемся в Сталинграде совершенно восхитительным после яростного сражения, которое тянулось весь зимний день под непрерывным снегопадом? Или о телячьих сосисках с квашеной капустой, которые он ел в разрушенном немецком городке в сорок пятом, перед его последним арестом.
Насекомое бесследно исчезло, оставив на языке привкус, который будет ощущаться еще несколько часов.
