Антон Кротков - Африканский штрафбат
– А ты не торопись, – мягко посоветовал отец, – сперва хорошенько всё обдумай, чтобы потом не жалеть.
– Я уже давно всё обдумала и решила: я сама себе выберу пару!
– Ты хочешь связаться с одним из своих знакомых, чтобы стать такой же швалью, антисоветчиной, пеной, как они? Тоже мне «цветочки жизни»! Учти, вскоре за всех этих неформалов основательно возьмутся… Вот выселят тебя за сто первый километр с муженьком-тунеядцем – наслушаешься там до тошноты своих Битлов. По-другому запоёшь!
– Ну, почему обязательно тунеядцем? – обиженно пожала плечиками Марина. – Мои знакомые все талантливые люди – писатели, поэты, актёры.
– Указ 1964 года никто не отменял, – стараясь выглядеть строгим, пояснил отец. – Кто не состоит в Союзе писателей или в Союзе художников не считается профессиональным литератором или художником и подлежит высылке в деревню Кукуево Нездешнего уезда.
Скулову давно не нравилось, что дочь шляется по компаниям, где собирались всякие отщепенцы. Он вообще недолюбливал творческий народец, не считая их за нормальных людей. Эта скользкая публика вечно тёрлась в его доме благодаря супруге, отравляя их совместную жизнь. Но если бы дочь хотя бы общалась с самыми приличными представителями этого презренного цеха. Так ведь своенравная девчонка, словно специально желая позлить обожающего её отца, выбирала для общения полуподпольных неформалов, с которыми власти активно боролись. Между тем после громкого пропагандистского процесса над литературоведом и критиком Андреем Синявским и переводчиком поэзии Юлием Даниэлем даже рядом находится с потенциальными диссидентами стало опасно. А дочка, кажется, всерьёз вознамерилась найти себе в этой сточной канаве женишка, в чём откровенно признавалась папе…
Разговаривая с отцом, Марина мечтательно уставилась на авангардистскую картину на стене, которую Скулов считал мазнёй какого-то педераста. Лицо же романтичной особы осветилось нежной улыбкой при воспоминании об авторе картины и его друзьях.
– У меня, дядя Жора, знаешь, какие талантливые знакомые есть. Что ты!
Однако Марина не выполнила свою угрозу привести в дом в качестве жениха какого-нибудь немытого, патлатого оборванца, проповедующего абсолютную свободу в творчестве и сексе. Но и подчинятся воле отца девица не собиралась. Своим выбором избалованная «принцесса» удивила всех, в очередной раз проявив себя большой оригиналкой. Хотя на первых порах её новый роман был для вечной бунтарки скорее всего лишь очередной эпатажной выходкой, навроде морского купания прямо в джинсах и майке на глазах у всего пляжа или исполнения во весь голос блатной песенки в метро в час пик.
Марина сама не заметила, как всерьёз заинтересовалась Игорем. Немного простоватый лейтенант-лётчик чем-то зацепил её. Возможно тем, что не был распущенным и пресыщенным жизнью, как многие её знакомые. Избалованные красавчики давно ей наскучили. Люди же искусства просто не годились в избранники, ибо нуждались не в верных подругах жизни, а в заботливых няньках, натурщицах, временных сексуальных партнёршах. В этой среде легко можно было найти интересного собеседника, объект для искреннего восхищения, но не настоящего мужчину.
Да, Игорь не носил модных гавайских рубашек, не пользовался дорогим французским парфюмом и не сходил с ума от картин её любимых Тулуз-Лотрека и Поля Гогена (впрочем, в её силах было заинтересовать возлюбленного собственными интересами). Но зато в этом парне чувствовалась так ценимая женщинами надёжность и доброта. Конечно, при желании Марина могла бы найти во внешности и поведении своего избранника тысячу недостатков, но когда любишь, всё воспринимаешь без раздражения. Даже его простой одеколон «Полёт» её не раздражал, хотя для большинства девушек из высшего света мужчина, пользующийся общедоступной советской парфюмерией навроде «Шипра» или «Тройного», пах не лучше грузчика или сельского тракториста.
На свидание Игорь часто приезжал прямо с аэродрома. От его потёртой куртки, волос очень мужественно и романтично веяло военной кожей и самолётами. У девушки начинала от волнения кружится голова. Она чувствовала рядом настоящего мужчину, готового носить любимую на руках и трогательно заботится о нёй.
– Сейчас молодые мужчины, как электрические самовары, – объяснила причину своего выбора подруге Марина. – Посмотришь на такого «крутышку»: с виду настоящий самовар со всеми прибамбасами. А пригладишься – обыкновенный декоративный чайник…
Нефёдова же с первых дней их знакомства удивило, что дочь зовёт родителя не «папой» или «отцом», а как-то странно – «дядей Жорой». «Мой дядя Жора подарил мне вчера настоящую сумку Papillon из Лондона с портретом Твигги!», – хвалилась Марина Игорю, который всё равно не знал, кто такая эта Твигги3; или: «Представляешь, что наш дядя Жора вчера выкинул! Днём встречал какую-то очередную делегацию, а вечером заявился домой в стельку пьяный в компании двух вьетнамцев и до утра пропьянствовал с ними в своём кабинете. А на следующий день вымаливал у меня прощение. Но я его предупредила, что в следующий раз будет ночевать на коврике перед входной дверью, если снова позволит себе нечто подобное!».
Отец Марины при всей своей строгости души не чаял в своей любимице, а дочь крутила им, как хотела. Впрочем, юная особа привыкла повелевать не только домочадцами. Своевольная и капризная она с лёгкостью крутила своими ухажёрами. Но мужчины всё равно буквально штабелями валились к ногам этой взбалмошной особы с повадками вредины-принцессы. Так что Игорь Нефёдов был далеко не первым в списке её почитателей. Но именно этому простому парню выпал счастливый билет, ибо его чувство к генеральской дочке оказалось небезответным.
Увлёкшись молодым лётчиком, Марина ввела его в свой мир, где обитали только избранные.
При всей своей избалованности, она была утончённым, ажурным созданием с большими духовными запросами. В детстве родители постарались дать самое лучшее воспитание своему единственному чаду. Сколько Марина себя помнила, она постоянно куда-то спешила вместе с няней – в музыкальную, хореографическую или в художественную школу, к репетитору по английскому или французскому языку. Пока жива была мама они регулярно ходили всей семьей в театр и на концерты. Всё это дало свои всходы: став взрослой и независимой, Марина, помимо естественной для девушки её внешних данных страсти к модным тряпкам, сохранила привычку к качественной интеллектуальной пище. Поэтому она сразу стала водить своего избранника по модным выставкам и театральным премьерам. Они слушали Ахмадулину в «Политехе», старо-мхатовские по духу литературные монологи Сергея Юрского в зале Чайковского, бывали на концертах Окуджавы и Галича, не пропускали ни одну премьеру «Таганки» и «Современника».
Особенно нравился Марине Вознесенский. Сама по духу анархистка, подруга Игоря являлась настоящей фанаткой молодого литератора-бунтаря. С озорным восторгом цитировала ошеломляющие метафоры своего кумира: «По лицу проносятся очи, как буксующий мотоцикл…» или: «Чайки – плавки бога».
Глава 5
Как официальный жених одной из самых красивых девушек Москвы, лейтенант стал вхож в компании столичной «золотой молодёжи». Правда на таких сборищах разодетых снобов Игорь чувствовал себя не в своей тарелке. Нефёдову была неприятна манера всех этих мальчиков девочек мериться не собственным умом или талантами, а высоким положением своих родителей и материальным достатком. Получалось, что если ты не носишь заграничный твидовый пиджак, а на улице тебе не ожидает собственная «Волга» или на худой конец «Жигули», то имя тебе «неудачник»…
Но иногда они оказывались среди людей совершенно иного плана. Марина обожала творческую молодёжь и была своей и на скромных кухнях, где читали свои стихи непризнанные официальной литературой поэты и до хрипоты продолжали обсуждать съёмочные проблемы киношники.
И если на светские вечеринки «золотой молодёжи» спутница Нефёдова одевалась, словно модель с обложки импортного модного журнала, то на «кухонные» посиделки могла заявиться в образе «хипующей герлы» с кожаной ленточкой на лбу (как она говорила: «чтоб не совало крышу от умных разговоров»), в свободном домотканом балахоне или рваных джинсах, увешанной всевозможными бусами и прочими «фенечками» вместо стильных дорогих украшений.
Игоря поражало, с какой непринуждённой лёгкостью эта генеральская дочка балансирует на грани миров: сегодня его подруга могла увлечённо обсуждать с подружкой свои новые финские сапожки, а завтра хором со всеми присутствующими петь под гитару запрещённое «Памяти Пастернака» Александра Галича: «А над гробом встали мародёры и несут почётный ка-ра-ул!». Девчонке было наплевать, что творческий андеграунд находится под особым наблюдением КГБ: ей ничего не стоило рассказать рискованный политический анекдот или смело заявить, прекрасно зная, что среди собравшихся может находиться «стукач», что «из настоящих харизматиков мировой революции до нашего времени дожил только Че Гевара. Да и того недавно убили за нежелание спокойно стричь купоны вместе с бородатыми соратниками по кубинской революции».
