Уоррен Мерфи - Белая вода
На двери висела табличка «Торпедный отсек» на английском и французском языках. Внутри оказались торпеды двух типов – с боеголовками и с приборами для загона рыбы. Там же были работающие на сжатом воздухе торпедные аппараты для запуска и приема торпед.
Торпедный экипаж в неподдельном удивлении уставился на гостей, потом хмуро сдался под прицелом винтовок М-16.
Капитана приволокли в торпедную и предложили на выбор – выложить все начистоту или чтоб его выложили на рыбный конвейер, где потрошат в буквальном смысле.
Капитан предпочел потрошение на допросе.
– Мы их зовем «рыбьи гончие» – они нам загоняют рыбу, куда мы хотим, – сказал он, показывая рукой на три торпеды в гнездах.
– Так это квебекская операция? – допытывалась Сэнди.
– Та шо я, на лягушатника похож?
– Не совсем, – признала Сэнди. – Кто вам отдает приказы?
– Та комендор.
– «Командор», вы хотите сказать?
– Та я так и говорю – комендор.
– Военно-морской флот Канады?
– Та нет. Министр рыбного хозяйства Гилберт Хьюгтон – классный парень. Собрал нас, рыбаков безработных, и вернул нам наше право от рождения – рыбачить. Та вот это ж мы тут и делали – рыбачили.
– А потопленные траулеры и погибшие команды?
У капитана сделался виноватый вид, как у ловца омаров, которого поймали с чужой ловушкой в руках.
– Та мы ж с этим скрамом только выполняли приказ.
– Скрам? Это что, рыба такая?
– Та не, скрам – это по-вашему «поцапаться». Мы ж с янковыми рыбаками еще до конфедерации начали цапаться.
– Ладно, расскажете комиссии ООН или кто вас за это дело будет вешать.
– Я прошу политического убежища!
– С какой стати?
– Та вы шо, женщина, оглохли? Вернуться в море рыбачить поскорее. Потому шо мне все равно, на кого рыбачить – на федералов или на фарисеев. Пока могу рыбачить. Это ж все, шо я умею.
– Вы, рыбаки, не успокоитесь, пока последнюю сардинку на небо не отправите.
– Та и тогда ж не успокоимся, – торжественно заявил капитан «Арен сор».
Глава 44
Звук разлетевшегося стекла проник в комнату, где Римо стоял и смотрел на свою дочь тусклыми вопрошающими глазами.
Много времени прошло, почти десять лет, осознал Римо с удивлением. Дитя, которое он видел так недолго, изменилось. Почти исчезла детская пухлость. От того невинного личика, которое он помнил, остались лишь блестящие глаза. Но теперь в них был иной свет.
В эту секунду раздался грохот. Римо повернулся к двери.
– Что это? – обеспокоенно спросил он.
– Этот старик мешал. Он зол и унес свою злость из моего храма. Это не важно. Он кое-что переломает, а потом уйдет, и больше нас не обеспокоит.
– Ты уверена?
– Я – Госпожа Кали.
– Джильда говорила, что она – Госпожа Кали.
– Я позволила ей так думать Ибо для общения с поклоняющимися мне нужна была маска. Я подчинила ее своей воле, заставила думать то, что я хотела, и только то, что я хотела. Она была отличной госпожой, ибо в господстве своем она подчинила свою волю моей.
– Она мертва, – сказал Римо пустым голосом.
– Она не важна более, как не валена любая марионетка. Как не важна наша бренная смертная плоть.
– Она же была твоей матерью! Что с тобой случилось?
– Я достигла того, к чему стремилась все эти долгие годы. Неужели ты не помнишь, Римо, как мы встретились в последний раз?
– Конечно, помню. Это было в Синанджу. Тогда ты была маленькой девочкой.
– Нет, глупец! Обращайся не к моей телесной форме! Говори с Госпожой Кали, что века и эпохи по тебе тосковала!
Рука потянулась к лицу Римо. Он уклонился.
– О Красный, не разумом своим смертным, а не имеющей возраста душой вспомни меня. Разделенные, мы соединимся. Двое, мы сольемся в одно...
– Уйди от меня! Я не хочу говорить с тобой. Я хочу говорить с Фрейей.
– Она – это я, и я – это она. Мы одно. И ты будешь единым с Шивой, моим супругом...
– Я не Шива.
– Ты не помнишь тот последний раз, в Аравии? Мы танцевали Тандаву, но нам помешали. Ты убил мое тогдашнее тело.
Римо нахмурился. Он смутно помнил то время. Постарался почти все забыть.
– Я не повторю ошибки, которую допустила тогда, – продолжала Кали. – Мы обитали в храмах всего лишь из мяса и костей. Пора выйти из них. Выйти и войти в наши истинные тела... – Ее руки с желтыми ногтями заколыхались, задвигались гипнотически перед его воспаленными глазами. – Когда у тебя будет четыре руки, как у меня, какой изысканной станет наша любовь...
Ее руки коснулись его груди и поползли к горлу. Холодные руки. Чужие. Нечеловеческие.
В этот момент Римо издал низкий вопль страха и отчаяния.
И посреди этого вопля невозможной боли он услышал голос Чиуна, зовущий его по имени.
* * *Чиун, Верховный мастер Синанджу с лицом, похожим на паутину морщин, плавал в теплой воде.
Вокруг него вода бурлила.
Тело Гилберта Хьюгтона с плоской головой было в центре кипения стаи крошечных, прожорливых, иглозубых рыбок. Они клевали и терзали его мертвую плоть. Руки его шевелились в воде, будто еще жили.
Неподалеку, в воде, быстро становившейся розовой, а потом алой от крови, с хитроумного копта Анвара Анвар-Садата точно так же сдирали плоть.
Оторванная голова, атакованная со всех сторон, вертелась и покачивалась. Лицо моталось из стороны в сторону в бешеном отрицании своей участи.
Когда безумие обжорства дошло до кипения, мастер Синанджу поднял свои длинные ногти, дабы поразить любую и всех из хищных рыб, что посмеют приблизиться.
Но рыб было намного больше, чем ногтей у Чиуна. А в этой комнате смерти были только стены и не было пола.
И тогда Чиун выкрикнул имя своего ученика.
* * *Римо бросился назад раньше, чем сомкнулись на его шее желтые орлиные когти. По узкому коридору за ним несся крик, лишающий воли и оглушающий сознание, но Римо заблокировал этот крик.
Подойдя к нише, он увидел вертикальную прорезь красной булькающей воды и мастера Синанджу, окруженного стрелоподобными белыми рыбами, хватавшими, как голодные собаки, все, что попадалось на зуб.
Не замедляя хода, Римо ударил поднятыми кулаками в прорезь. Посыпались осколки кирпичей, и здание заполнилось грохотом рушащихся камней. Только сейчас он вспомнил предупреждение Чиуна о замковом камне, но было уже поздно.
– Держись, папочка!
Чисто войдя в воду, Римо всплыл с двумя полными горстями бьющихся рыбок. И сдавил их. С обоих концов полезли рыбьи внутренности. Бросив их, Римо набрал еще две горсти.
Тут же живые рыбы набросились на беспомощных мертвых.
Чиун сменил тактику и последовал его примеру.
Они вдвоем давили, протыкали, били и оглушали любую рыбу, которая осмеливалась приблизиться.
Как ни были голодны эти рыбы, до них наконец дошло. Уцелевшие вернулись к телам министра рыбного хозяйства и океанов Канады Гилберта Хьюгтона и Генерального секретаря ООН Анвара Анвар-Садата, которые быстро превратились в плавающие груды продолговатых красных костей, и те еще дергались, поскольку оголодавшие рыбки сдирали с них хрящи.
– Пираньи, – сказал Римо.
– Я бы не стал есть рыбу, которая ест меня, – непреклонно заметил мастер Синанджу.
Затем, все еще барахтаясь в воде, они обернулись к нише. Она превратилась в груду камней. Оседающая пыль пленкой ложилась на неспокойную воду.
– Фрейя... – прошептал Римо. – Не говори мне, что я убил тебя.
* * *На это ушло два часа, но они осторожно растаскивали завал, пока не добрались до комнаты, где Фрейя, дочь Римо, выполняла волю Кали, богини смерти.
Из-под нагромождения камней спадал неподвижный водопад золотых волос.
Римо застыл.
– Последняя ловушка Кали, сын мой, – сказал Чиун рядом с ним. – В самой твоей победе она наносит тебе горчайшее поражение.
Римо наклонился и отбросил камень. Тот откатился в сторону. Римо отбросил второй. Воздух заполнился удушливой известковой пылью.
Освободив тело своей дочери, Римо бережно перевернул его на спину. Приложив ухо к ее сердцу, он стал слушать. Глаза его сузились до щелей. Их заполняли слезы. Боль только начиналась.
И тут он услышал биение сердца.
Раскрыв ей рот, он стер смертельно желтую помаду с ее губ и вдул полные легкие воздуха. Ее грудная клетка раздулась и опала. Римо повторил вдох. Тот же результат.
– Ты не умрешь из-за меня, – крикнул Римо хриплым надтреснутым голосом. – Не умрешь. Я тебе не дам.
– Дух Кали оставил ее. Прими же это благо и предайся горю, – торжественно сказал Чиун.
– Черта с два! – огрызнулся Римо. – Я не сдамся. Не сдамся! Ну же, малышка, давай! Дыши. Я же слышу, что твое сердце бьется. Дыши для папочки. Дыши, и я унесу тебя от всего этого. Открой глазки, и я унесу тебя туда, где никто на свете не причинит тебе зла. Клянусь, Фрейя. Клянусь.
И дочь в его руках коротко вздохнула. Пыльный воздух вошел в открытый рот и ноздри.
– Римо! – вскрикнул Чиун. – Посмотри, она борется! Ее благословенные легкие требуют воздуха!
