Николай Иванов - Черные береты
Мишка махнул на подначки рукой и выскользнул в коридор. По старой привычке Тарасевич вышел подстраховать следом, замыкая зрительную связь между ними троими. По коридору время от времени пробегали озабоченные офицеры, но Андрей даже не останавливал их, чтобы попытаться прояснить обстановку: наверняка они знали не больше него. Только однажды мешковатый на вид, страшно усталый капитан 2-го ранга, приглаживая на ходу растрепавшиеся потные волосы, сообщил:
— «Альфа» занимает первый этаж. Вроде не стреляет33.
Не успел моряк проскочить коридор, как из комнаты, в которую только что вошел Мишка, вырвался нестерпимо жаркий огненный шар. Потом только до Андрея дошел звук танкового выстрела и, уже отброшенный взрывной волной обратно в свой кабинет, понял страшное и непоправимое: Мишка остался в том огненном аду, который породил прямым попаданием термический снаряд. Потом видел, как Кот беззвучно и совсем не больно бьет его по щекам, чувствовал, как его куда-то тащат и пятки стучат по ступенькам лестниц. Пытался вырваться, чтобы вернуться к Мишке, вытащить его из огня, но сил хватало только на то, чтобы об этом подумать. Тогда, сделав громадное усилие, прошептал для майора, чтобы хотя бы он остановился:
— Мишка.
Кот что-то ответил, но звук его голоса не пробился сквозь зияющую пустоту в ушах. «Контузия», — спокойно, давно к чему-то подобному готовый, определил Тарасевич: так ставят себе диагноз хорошие врачи. Единственное, чего пока не понял: огонь, настигающий их по коридору — он настоящий или это просто осталась в глазах вспышка, поглотившая и растворившая Мишку? Как же теперь Рая? Не-ет, если суждено будет все-таки выбраться отсюда, он жизнь положит на то, чтобы найти того гада, который стрелял. И расскажет ему, кого и как он убивал. И даст один час, ровно час, чтобы застрелился. Офицерам нельзя жить с таким позором на душе34.
— Тихо, — прошептал вдруг Кот, и, странное дело, именно шепот расслышал первым Тарасевич.
С улицы раздался тонкий, пронзительный звук, и пока Андрей думал, что это опять его подводит слух, сквозь бетонные стены проник многократно усиленный динамиками голос «желтого Геббельса» — агитационной машины, выкрашенной в желтый цвет и несколько дней и ночей непрерывно ведшей, рассчитанную на депутатов и защитников Дома, пропаганду:
— Всем, находящимся в Белом доме, выходить с поднятыми руками и белыми флагами. Всем, кто сдается, выходить с поднятыми вверх руками и белыми флагами.
— Суки, — процедил Кот. — Даже здесь хотят унизить. Есть ли предел человеческой мерзости. Не-ет, они будут делать все, чтобы Руцкой и Хасбулатов застрелились. Нет человека — нет и проблемы. Закон мафии и товарища Сталина35. Ну, а что будем делать мы?
— Ты давай смотри сам, а мне выходить, все равно что добровольно идти в рижский Централ, — усмехнулся невеселому будущему Андрей. — Мне выходить нельзя. А с поднятыми руками тем более не стану этого делать.
— Значит, надо искать выход и уходить тайно, — Кот, видимо, соображал быстрее. — Поэтому давай все-таки спускаться вниз. Раз есть подземные коммуникации, надо просто найти туда вход. А насчет документов… Я обещал тебе однажды их?
— Было дело.
— Чуть-чуть не успел. — Майор вытащил зелененькую книжицу офицерского удостоверения. — Держи, печати есть, осталось только заполнить. На любое имя, хоть собственное.
— Спасибо, — искренне обрадовался Тарасевич, с удовольствием пролистывая чистые странички.
— Ну, оклемался немного? Идти сможешь?
Тарасевич прислушался к себе. Место пустоты, провала в голове начала заполнять ноющая, пульсирующая боль. К тому же что-то кололо и царапало грудь. Андрей покопался в кармане рубашки и среди бумажек нашел обгоревшую звездочку со своего берета. Как легко когда-то он сжег его, так легко сейчас Ельцин сжигает живьем своих противников…
Сравнение не понравилось, а аналогия с Ельциным вообще оказалась не к месту, и Тарасевич, отметая свои мысли, ответил на заданный майором вопрос:
— Дойду. Доползу. Только вот Мишка…
— Тогда пошли, — не стал разворачивать тему Мишкиной гибели Кот. Он — практик, у него — холодная голова…
Потыркались еще немного по закоулкам, но уловили все же определенную логику в коридорной системе и дошли до холла первого этажа. На запятнанном кровью, усыпанном битым стеклом, бинтами и тряпками полу около стены рядком были уложены тела погибших. У изрешеченной пулями входной двери лежал с автоматом капитан в полевой форме — единственная живая душа в застывшем безмолвии. Тарасевич по полевой сумке узнал офицера, бросился к нему:
— Слушай, ты был с ребятами из рижского ОМОНа. Где они?
— Ушли, — меланхолично ответил капитан, не отрывая взгляда от видимого в дверь участка площади.
— Мы знаем. Но куда? Где выход? — спросил Кот.
— Вниз. По лестнице, — офицер не обернулся.
— Уходим с нами, — предложил майор.
И только тут капитан поднял на них взгляд. Все лицо его оказалось в мелких порезах — видимо, осколками от разбитого вблизи стекла. Глаза безумно загорелись, рот скривила страшная улыбка, от которой полопались подсохшие порезы и кровь выступила вновь.
— Уходят! Все уходят. Сначала заварили кашу, а теперь все — по щелям. Зачем же нужно было тогда втягивать столько народищу?
— Извини, но мы не депутаты и не правительство, — тоже достаточно резко ответил Кот. — Так уходишь или нет?
Тон майора немного отрезвил собеседника, и он молча повернулся к своему сектору наблюдения. И, уже не глядя, попрощался:
— Давайте, мужики. Живы останетесь — помяните пехотного капитана. Наш «Союз офицеров» решил не уходить, будем стоять до последнего.
Сначала Кот, потом Андрей хлопнули капитана по плечу и, пригибаясь, побежали к ступенькам, ведущим с первого этажа вниз.
8
Шли на ощупь, скользя и спотыкаясь. Поддерживая друг друга. Совершенно потеряв ориентировку и даже не зная, идут ли они по центральному коридору или петляют по ответвлениям. Нескольких спичек, сожженных в самом начале, теперь не хватало как воздуха. Не хватало, впрочем, и самого воздуха: какая-то смесь хлорки, горячих паров и гнили, то усиливаясь, то уменьшаясь, разъедала все нутро и глаза.
В какой-то момент под ноги попался труп мужчины. Это и испугало, и обнадежило одновременно — не они здесь первые, но кто-то выбраться не смог. Кто он? Один ли уходил из горящего Белого дома или его оставили обессиленные товарищи? Документов в карманах погибшего не оказалось, Андрей и Кот попытались приподнять несчастного повыше, прислонив к ребристой стене коллектора, и побрели дальше.
— Да, остаться здесь — приятного мало, — когда отошли на достаточное расстояние, проговорил майор.
Странно, но Андрей подумал о том же самом. Еще есть силы, еще не умирают они в подземных казематах и не оставила надежда выбраться на поверхность, но мысль, что они могут завершить жизнь в подземном мраке, где, наверное, и крысы не выживают, угнетала.
— Выберемся, — уверенно сказал Тарасевич, как бы обещая, что в любой ситуации лично он не оставит спутника одного.
— Выберемся, — подтвердил свою готовность до конца оставаться вдвоем и начальник охраны.
— Слушай, а ты так и не рассказал, отчего ушел из армии, — чтобы окончательно переменить тему, намекнул на давний должок Тарасевич.
Кот, шедший первым, остановился. Передохнуть ли, поправить одежу или просто от неожиданного неприятного воспоминания? Андрей не стал настаивать на просьбе, постоял, отдыхая, рядом.
— Давай сначала выберемся, а потом сядем в каком-нибудь уютном ресторанчике, выпьем и расскажем друг другу свои похождения, — предложил майор.
До ресторана оставалась самая малость — именно выбраться. А подземная их трасса начинает сужаться, уже можно достать вытянутыми руками проложенную посредине трубу и увитую кабелями стену коллектора. И голова сама интуитивно пригибается, и воды под ногами становится меньше. Неужели тупик? В темноте идти в тупик — гораздо страшнее, чем даже попадать в тупик жизненный.
Неожиданно Кот вновь остановился:
— Слышишь?
Ничего, кроме журчания воды.
— Нет.
— Воздух посвежел, — с сомнением, но и с надеждой, тихо проговорил Кот.
— А я звуки ловлю, — тоже шепотом отозвался Андрей и стал принюхиваться.
Майор оказался прав — воздух вытягивался в какую-то дыру. Мгновенно представились парящие на улицах решетчатые отверстия коллекторов. Неужели дошли до одного из них?
Пошли быстрее, и постепенно стала разреживаться темнота, и появились неясные, но уже круглые очертания трубы, начал белеть пар. Не выражая восторга, боясь спугнуть удачу, теперь чуть ли не бежали к пробивающемуся свету.
Свет шел сквозь решетку. Свернув из коллектора в ответвление-колодец, увидели вверху сквозь криво уложенную решетку небо. Серое, низкое, но — небо. Свет. Волю. Свободу. Будущее.
