Максим Шахов - Ген разведчика
Последняя граната из подствольника Гранда угодила в брюхо белоснежного скакуна. Бедное животное разорвало на две части, взрывная волна подбросила высоко вверх наездника, силой инерции сорвав с него плащ и вырвав саблю. Совершив замысловатый кульбит, бедуин рухнул на плато, но неожиданно вскочил и, выхватив из-за пояса кривой восточный нож, бросился на американца. Сойдясь в рукопашной, они покатились по земле, Бобу удалось прижать тяжестью своего тела араба, заблокировав его руку своими. Рассвирепевший после всего пережитого Гранд с размаху ударил головой бедуина в лицо, отправив того в нокаут. А потом на бесчувственное тело обрушился настоящий град ударов кулаков, превращая физиономию врага в кровавое месиво…
– А-а-а! – подгоняя скакуна, неистово орал Варвар. Жизнь порой выполняет самые, казалось, несбыточные желания. Об этом дне Султан Дадышев мечтал всю жизнь, еще с детства заслушиваясь рассказами старших о своем прадеде Джохаре Дадышеве, который в Первую мировую воевал в «Дикой дивизии» на румынском фронте и за проявленную храбрость был награжден золотым георгиевским оружием. В Гражданскую есаул Дадышев воевал в составе корпуса генерала Шкуро, потом с войсками барона Врангеля эвакуировался в Стамбул, откуда вернулся в середине двадцатых, а умер в пятидесятом в глухом казахском кишлаке. Лошади и сабли были любимыми забавами будущего полковника чеченского спецназа, но о таком он даже мечтать не мог.
Пришпоривая благородное животное, Султан напал сразу на нескольких конников. Взмах сабли – и один бедуин с рассеченной грудью полетел с лошади. Еще взмах и… острая боль обожгла правую руку Варвара, он скосил взгляд и увидел, что вместо кисти, сжимающей саблю, культя, из которой льется кровь.
– Б… – вовсе не по-вайнахски выругался Дадышев, пытаясь левой дотянуться до кобуры с пистолетом, но не успел… Подлетевший сзади всадник пустыни обрушил на голову чеченца свой клинок.
– Суки! – срывая голос, заорал Христофоров, увидев, как вокруг лежащего на земле Султана торжествующе гарцуют несколько всадников пустыни.
Он подхватил с земли гранатомет, передернул затвор и дослал в казенник последний заряд с картечью. Выстрелил от живота, почти не целясь. Два десятка стальных шариков, разлетевшись большим бесформенным облаком, хлестанули по наездникам и их лошадям, вырывая из плоти кровавые клочья. Эта была последняя капля в накале боя, сломавшая воинственный пыл ассасинов.
Десятка полтора уцелевших бедуинов развернули своих коней с воплями:
– Шайтан-бала! Шайтан-бала![17]– и понеслись прочь, обратно к крепости.
Савченко подскочил к сидящему на трупе бедуина Гранду, схватил автомат и, выдернув из его подсумка полный магазин, вставил в «калаш». Вскинул оружие. Короткая очередь – и последний из беглецов вылетел из седла, но его нога застряла в стремени, и лошадь поволокла труп за собой.
– Вот так как-то. – Опустив автомат, морпех только сейчас заметил, что лицо американца в крови, а левое ухо держится на «честном слове».
– А чего они так орут, как пострадавшие? – удивленно спросил Сервант. С головы до ног забрызганный чужой кровью, он напоминал античного воина. Отшвырнув искореженный пулемет, подошел к сидящему возле «Комбата» Андрею. – Ты чего, малый?
Термин «малый» слабо походил к человеку, возле которого лежали три изуродованных тела и растекалось кровавое пятно.
– Да так, зацепило малость, – невольно морщась, проговорил Веретенников, пытаясь рукой прикрыть рану.
– Сейчас мы тебя заштопаем, – Христофоров постучал в дверь внедорожника и крикнул: – Эй, бортстрелок, вылезай и тащи аптечку, будем раненых чинить! – и поморщился, опуская руку на правый бок – один шустряк рубанул саблей. Бронежилет удар выдержал, но тело болело. – Кажется, ребро сломал, сука…
«Зализывание» заняло около получаса. Раны продезинфицировали, зашили (кому-то что-то пришили), потом вкололи по большому коктейлю, состоявшему из инъекций болеутоляющего, противовоспалительного и тонизирующего. Восстановив силы, диверсанты занялись самым неприятным. Изрубленное тело Варвара уложили в чехол «Сахары» и, завернув, положили в багажник.
После перекурили, окидывая взглядами плато, усеянное трупами людей и животных. Ветер доносил до них приглушенные стоны раненых, еще не отошедших в райские кущи и пока страдающих под палящим аравийским солнцем. Жалобно ржали недобитые животные, что резало слух, заставляя даже матерых диверсантов невольно морщиться.
– Картина, достойная кисти Верещагина, – глядя на усеянное черными плащами плато, проговорил Христофоров, глубоко затягиваясь.
– Или камеры Тарантино, – добавил Савченко, почему-то вспомнив голливудского «хулигана», который смерть представлял перед зрителем этакой развлекалочкой, щекочущей нервы.
– Ладно, эстеты-киноманы, лучше скажите, как будем отсюда выбираться, – прогудел Сервант и кивнул на сидящих в салоне внедорожника недавних пленников. Оба парня от пережитого и потери крови даже после бодрящих уколов выглядели далеко не лучшим образом. – Пацанам вон совсем худо, а хозяева не особо настроены отпустить нас восвояси.
Все посмотрели в сторону крепости – ворота Мадина Эмана были наглухо закрыты, и со стороны она выглядела мрачной и неприступной, готовой в любой момент взорваться шквалом огня и металла. Добавлял изрядную долю нервозности навязчивый клекот парящих в небе стервятников, которых с каждой минутой становилось все больше.
– У меня на этот счет идея, – неожиданно объявил Кирилл. После боя он чувствовал себя кем-то вроде труса, отсидевшегося в тылу, когда его товарищи рисковали жизнью, и теперь всеми силами старался себя реабилитировать.
– Что предлагаешь, бортстрелок?
– Мы уже показали свою силу, – Кирилл кивнул в сторону раскуроченного «Тигра». Груда металла уже не горела, а лишь слабо чадила, черный корпус издалека напоминал чей-то гигантский обугленный труп. – Теперь нужно дать им почувствовать ее на собственной шкуре. Тем более есть чем.
– Вот и ладненько. Не будем затягивать агонию и тянуть время, – по-быстрому подвел итог военного совета Владимир Николаевич.
Диверсанты забрались в салон внедорожника, и Лялькин первым делом поставил на боевой взвод противотанковую ракету из оставшихся трех. Сидящий за рулем Христофоров несколько секунд разминал пальцы, потом на мгновение прикрыл уставшие веки и глубоко вздохнул. Каждый из находящихся в «Комбате» в эти секунды отдавал себе отчет в том, чего можно ждать из-за крепостной стены. Достаточно одного попадания, чтобы все они превратились в жалкую кучку пепла.
Прежде чем полковник включил зажигание, Лялькин негромко предупредил:
– Когда я скажу остановиться, сразу тормозите.
– Руководи, штурман, – скупо кивнул Владимир Николаевич, проворачивая ключ в замке зажигания.
Армейский вездеход сорвался с места, рванув в обратном направлении. Кирилл уперся напряженным взглядом в счетчик, отмеряющий расстояние до крепости. Едва они достигли отметки в «три тысячи», звенящим от волнения голосом скомандовал:
– Стоп!
Христофоров обеими ногами вдавил педаль тормоза, и внедорожник послушно встал. Это было то самое расстояние, где против «Комбата» были бессильны как скорострельные пушки, так и реактивные гранатометы. Зато «Конкурс» долетал до цели с гарантией.
Кирилл развернул сперва прицел в направлении «северной» башни. Перекрестие быстро пробежало по кирпичной кладке и замерло над черным прямоугольником амбразуры. Большой палец наводчика утопил клавишу Enter. Выстрел – и вращающаяся огненная комета понеслась в сторону башни. Взрыв – и огненный куст вырвался языками пламени из амбразур, разбрасывая во все стороны обломки строения.
– Есть контакт, – закусил губу Кирилл, разворачивая башню с новой ракетой теперь уже в южном направлении. Следующий взрыв оказался еще более мощным – видимо, внутри сдетонировали боеприпасы, часть крепостной стены обвалилась, образовав огромный провал.
– Ну, а теперь, как говаривал когда-то великий Микеланджело, «еще один штрих для завершения всей композиции», – объявил Лялькин, когда последняя ракета встала на боевой взвод, а прицел уперся в центр крепостных ворот.
Из Мадина Эмана не донеслось пока ни единого выстрела, крепость казалась брошенной, что в принципе было недалеко от истины. Суицидный угар у оставшихся в живых после недавней бойни ассасинов испарился бесследно, и они бежали вон из крепости, надеясь найти укрытие в оазисе «Иншалла» или хотя бы спрятаться в расщелинах скал, окружающих плато. Сейчас сопротивляться, а тем более воевать никто из воинов истинной веры не хотел.
Взрыв третьей ракеты сорвал тяжелые створки ворот, арка над ними обрушилась, рассыпавшись на сотни кирпичей, и завалила проход в Город Веры. Все было кончено. «Комбат», подняв за собой пыльный шлейф, вихрем пронесся мимо разрушенной крепостной стены и, не снижая скорости, свернул на дорогу лабиринта.
