Сергей Зверев - Крестовый перевал
На самом деле, травмы из-за многократно отраженной от стен тоннеля ударной волны нам будут обеспечены. Кровь из ушей, частичная потеря слуха, сильные головные боли, возможно — проблемы с легкими. Что-то из этого набора каждый из нас непременно получит. Зная Юркину нетерпимость к физической боли, решаю не стращать его последствиями. Что будет, то и будет — выбора у нас все равно нет.
Гранаты привязываю к основанию незатейливого запорного механизма люка крепким шелковым шнурком от Андрюхиного Марса. Шнурком от Юркиной монеты цепляю предохранительную чеку за изогнутую ручку крышки люка.
Некислый сюрприз для Бунухо и компании готов. Как говорится: милости просим.
На всякий случай разбираю пистолет своего друга, проверяю работу ударно-спускового механизма. Он исправен и чист, на его частях местами сохранилась смазка. Остается вопрос к патронам: не подведут ли в ответственный момент после четырех лет пребывания в тайнике? Воздух здесь сухой, но сейчас снаружи лето. Кто знает, что тут творится зимой?…
Ладно. Иных вариантов нет.
Собрав пистолет, вгоняю в рукоятку магазин; запасной кладу в нагрудный карман для простоты и скорости доступа. Поворачиваюсь к Юрке.
— Все, парень, мы в режиме ожидания. Услышишь любой звук снаружи — бегом за дверь. Понял?
— Да, Паша.
По голосу чувствую, что понял. Парень, как никогда, серьезен и сосредоточен. Всегда бы таким был — глядишь, и не нажил бы неприятностей…
* * *
Сидим на полу рядом с приоткрытой стальной сейфовой дверью, привалившись спинами к холодной стене. Завороженно смотрим на желтый свет фонаря и молчим.
Не знаю, о чем думает Юрка. Я же осмысливаю прочитанную несколько раз предсмертную записку Андрея…
«Парни! Те, кто нас отыщет в этой проклятой норе! Если вы читаете это послание, значит, мы навсегда остались здесь — в холодном узком тоннеле. Я капитан Андрей Ткач — командир роты из десантно-штурмовой бригады. Со мной командир отделения — сержант Дёмин и рядовой Синица. Дёмин ранен в ногу и совсем ослаб. Здесь холодно.
Мы случайно наткнулись на вход в тоннель во время боя с крупной бандой чеченских боевиков 17 февраля 2005 года. Успели заскочить внутрь, спасаясь от надвигавшейся по склону лавины. На склоне вместе с нами был старший сержант Волков, но спастись не успел — нас накрыло снегом. Нас капитально накрыло толстым слоем снега. И поэтому здесь очень холодно.
В дальнем конце тоннеля установлена стальная дверь. Нам не удалось сорвать ее запоры взрывом четырех гранат, и что находится за ней, так и остается для нас тайной.
Мы перепробовали все способы, чтобы выйти через люк. Мы использовали оставшиеся автоматные патроны для стрельбы по его крышке и петлям. Бесполезно. У нас было четыре гранаты. Я знаю, что любые взрывы в закупоренном пространстве смертельно опасны для находящихся внутри людей. Но мы все же решили рискнуть и взорвать одну возле люка. Толку нет — крышка подпрыгнула, впустив немного снега, и заново легла на место. Мы же еле оклемались от ударной волны и скачка давления. Так что взрывать остальные не будем — это самоубийство. Все бесполезно. Выбраться отсюда невозможно… Здесь ужасно холодно. Связи с нашими нет — аккумулятор в рации садится. В единственный фонарь сегодня установил последний комплект батареек. Скоро неделя, как мы торчим в этой дыре, и надежды на спасение с каждым часом убывают. Еду из сухих пайков экономим — ее хватит дня на два-три. С водой хуже — ее просто нет. С люка немного капает. Наверное, от талого снега. За сутки набирается треть кружки. Постоянно хочется пить.
Здесь невыносимо холодно… Если у нас не получится выйти наружу, пожалуйста, передайте моей невесте Серафиме, моему младшему брату Юрию, тете Даше и моему лучшему другу Павлу Белозерову, что я их всех очень люблю.
И, пожалуйста, похороните нас по-человечески…»
Я блуждаю по лабиринтам прострации.
Со мной такое случается, когда спать нельзя, а силы на исходе. Сидишь неподвижно с открытыми глазами и балансируешь на грани сна и бодрости. Рассматриваешь удивительно реалистичные картины из прошлого или решаешь проблемы из настоящего. Все чувства включены и на стреме. И в то же время отдыхаешь…
Голоса и гулкий лязг ржавого металла моментально приводят в чувство.
— Подъем! — пихаю в бок задремавшего Юрку.
Мы вскакиваем и через мгновение оказываемся за дверью. Прижавшись спиной к шершавому бетону, упираюсь коленкой в дверь и подсказываю парню:
— Заткни уши и открой рот.
Сам выполняю те же действия.
Ждем…
Глава седьмая
Привычного звука от взрыва гранат мы не слышим. Это скорее не звук, а сильный удар по всему телу: будто долго падал с большой высоты и плашмя грохнулся о землю. Ударило разом и сильно в голову, грудь и в живот. А больнее всего пришлось коленке, державшей проклятую дверь…
В голове колокольный звон, ни хрена не слышу. Но уже несусь по тоннелю к пятну яркого света, поступающему сквозь вязкий и густой дым. На бегу выхватываю из-за пояса здоровой рукой пистолет. Он сейчас понадобится. Сейчас…
У выхода из тоннеля успеваю заметить странность: люка нет — его сорвало взрывом. Сорвало вместе с рамой из мощного швеллера.
Ну и черт с ним — что мне до него? Лишь бы не споткнуться в самый ответственный момент о куски разбитого бетона! Только бы не подвели патроны!..
Работаю на автомате: оцениваю характер и высоту препятствия; выбрав верную дистанцию, отталкиваюсь от цементного пола и рыбкой лечу из тоннеля к террасе…
Впереди, снизу и сверху цели быть не может. Цель сбоку: справа или слева.
В полете поворачиваюсь набок и дважды стреляю в темные пятна, похожие на человеческие тела. Упав и перевернувшись, посылаю две пули в другую сторону.
Вскакиваю. Кручусь на триста шестьдесят — осматриваю «поле боя». По террасе разбросаны тела, двое содрогаются в агонии; сверху скатываются потревоженные взрывом камни. Неподалеку лежит обезглавленное тело Бунухо Газдиева — узнаю его по одежде и по беспалой ладони. Головы на горизонтальном пятачке перед выходом нет. Видно, вместе с сорванным люком улетела в ущелье.
Двое его товарищей также изуродованы взрывом; остальные и есть те «темные пятна», в которые я стрелял в прыжке.
* * *
— Блин, где эта падла? — потираю ушибленную коленку.
— Ты про кого? — появляется снизу «Волков»; из рассеченной щеки хлещет кровь, в руках «калашников».
— А, вот ты где!..
Медленно кружим по террасе. Глаза в глаза. Ствол в ствол…
Кажется, «железный дровосек» с широким скуластым лицом послужил в спецназе: держится уверенно, мериться стволами не спешит. Что ж, и я предпочитаю использовать оружие в качестве последнего аргумента. А до применения радикальных мер можно побаловаться и другими. Одновременно опускаем и кладем стволы на камни. Сближаемся. Понеслось…
Короткая разведка, атаки с дальней дистанции. Правым кулаком работаю реже — каждый удар отдается жуткой болью в поврежденных пальцах. Приходится в полной мере полагаться на левый. Постепенно темп закрученной карусели на крохотном пятачке ускоряется до невероятного. Хлесткие удары кулаков чередуются с блоками и уходами, удары ног — с хриплыми выдохами…
«Волков» излишне прямолинеен; его атаки бесхитростны и рассчитаны на грубую силу. Таких «силовиков» при бешеном темпе надолго не хватает. Это старая истина. К тому же я стараюсь сбить его дыхание — при случае ныряю под кулак и бью по грудной клетке. Вскоре моя тактика дает результат: напор противника угасает, движения становятся вялыми, дыхание превращается в сплошной хрип.
Развязка происходит довольно внезапно — когда «Волков» после хорошего бокового с левой садится на пятую точку и натыкается рукой на свой же автомат…
Он осознает бесплодность попыток победить в честном бою. Посему поднимает «калаш» и с улыбочкой злобного идиота, перекосившую скуластую окровавленную рожу, направляет ствол в мою грудь. Это его философия и правда. А я в этот миг понимаю свою: шансов у меня практически нет. Дистанция такова, что промазать невозможно; а времени не хватит даже вспомнить маму. В общем, дело — дрянь. Однако выстрелы почему-то гремят сзади. Подряд четыре штуки.
Вижу упавшего навзничь «Волкова» с простреленной грудью. Вижу вздрагивающее тело при ударе каждой последующей пули. Оборачиваюсь. У развороченного выхода из тоннеля стоит Юрка. В руке Андрюхин «макаров»; под ушами — кровоподтеки; на лице — ужас, смешанный с ненавистью и отвращением.
Это поступок. Для изнеженного инфантильного Юрки это — настоящий ПОСТУПОК. Хлопнув по-приятельски по плечу, кидаю в его карман запасной магазин и горсть патронов.
