Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена
– А какой? – заинтересовалась Лера.
– А вот этого я тебе пока не скажу. Ты ведь у меня болтушка, растрезвонишь на всю округу, и никакого сюрприза не получится. – Лера сонно хихикнула, Марина улыбнулась в ответ. – Я тебе потом все объясню, и сюрприз мы устроим вместе, договорились?
Ответа она не получила – Лера уже спала, повернувшись на правый бок и сунув кулачок под подушку. Тогда Марина тоже легла, натянула до подбородка мягкий, шелковистый на ощупь плед и закрыла глаза. Сон по-прежнему обходил ее стороной; подаренные Медведевым на годовщину свадьбы бриллиантовые серьги кололи уши, хотя раньше Марина их совсем не ощущала. Казалось, именно из-за них она мучается головной болью и не может уснуть. Марина терпела, сколько могла, а потом сняла серьги и убрала их в сумочку.
Стало легче, но ненамного. Она хотела позвать стюардессу и пожаловаться на бессонницу и головную боль, но передумала: перелет из Вены в Пулково недолгий, хороша же она будет дома, в России, да не просто в России, а в славном своими бандитами Питере, вся увешанная драгоценностями, как новогодняя елка шарами, с ребенком на руках и полусонная от транквилизатора! На миг в душе вспыхнуло острое сожаление о принятом решении. Мысль хотя бы на несколько дней остаться в сытой, благополучной, законопослушной и безопасной Европе выглядела очень заманчивой. Отдохнуть, показать дочери город, отрешиться от всего, забыть о проблемах – как это было бы славно! Но она не имела на это права. Дома события понеслись вскачь, и она очень боялась не успеть, пропустить самое важное и навсегда остаться узницей золотой клетки, в которую когда-то вошла по доброй воле. Несомненно, Медведев знал намного больше, чем посчитал нужным сказать ей; возможно, он ее в чем-то заподозрил и именно поэтому поспешил удалить из Москвы. Нет, конечно, забота в его решении отправить их с Лерой за границу тоже присутствовала: он всегда очень ревностно относился к своей собственности и оберегал ее от любых посягательств. Наверное, так оно и было: забота и подозрение, смешанные в равных пропорциях...
Марина почувствовала, что начинает ненавидеть мужа. Это была не та глухая, подспудная ненависть, которая все эти годы тлела в ее душе, вспыхивая мрачным огнем в минуты ссор; это было новое, незнакомое чувство, острое и холодное, как игла. Нет, не как игла – как стилет, который она с наслаждением вонзила бы прямо в сердце мужу, и не ему одному.
Она уснула, баюкая свою ненависть, как темного уродливого ребенка, и стюардессе с трудом удалось, разбудить ее, чтобы заставить пристегнуться ремнем безопасности. Самолет заходил на посадку в Пулково.
Спустя полтора часа Марина и Лера Медведевы уже дремали в пустом вагоне пригородной электрички, а ближе к полудню, приблизительно в то время, когда Косолапый разговаривал с Филатовым, вышли на перрон, по обе стороны которого, за путаницей рельсов и семафоров, сплошной серо-зеленой стеной стоял хвойный лес.
Немногочисленные пассажиры, вместе с ними доехавшие до этого забытого Богом места, торопливо и целенаправленно покинули платформу и, бодро шагая через рельсы и кучи щебня, по одному и парами скрылись в лесу. Марина немного постояла на потрескавшемся асфальте перрона, держа за руку дочь и озираясь по сторонам. Потом до нее дошло, что она не просто озирается, а ищет такси, и Марина устало улыбнулась, отдавая должное шутке, которую сыграло с ней подсознание. Такси! Да с таким же успехом здесь можно было искать вертолетную площадку или космодром...
– Куда это мы приехали? – вывел ее из задумчивости звонкий голосок Леры. – Здесь разбойники живут?
Марина подавила вздох, снова в мыслях помянув недобрым словом плоды просвещения. В свои семь лет ее дочь чувствовала себя как дома в любом пятизвездочном отеле и, наверное, не заблудилась бы даже в самом большом городе, впервые в него попав, – просто взяла бы такси, назвала гостиницу и вскоре была бы на месте. А здесь – пожалуйста! – ей мерещатся бородатые разбойники с кистенями и топорами...
– Никаких разбойников здесь нет, – сказала Марина, поднимая с перрона сумку, которую за эти сутки успела возненавидеть едва ли не сильнее, чем своего мужа. – Здесь живет бабушка Вера, мы приехали ее навестить.
– А чья она бабушка?
– Как это – чья? Твоя. Давай, пошли. Осторожнее, не споткнись...
– Неправда! – заявила Лера, одну за другой высоко задирая обутые в лакированные туфельки с бантами ноги, чтобы перешагнуть через рельс. Крупный замасленный щебень негромко похрустывал под их шагами, кристально чистый воздух пах сосновой хвоей и морской солью. – Ну, мама, ну, неправда! У меня есть бабушка Надя и бабушка Аня, а бабушки Веры ведь нету!
– Есть, – возразила Марина. – Просто ты с ней незнакома. Сейчас познакомишься. Она хорошая, вы подружитесь.
– Не понимаю, – по-взрослому морща лоб, сказала Лера, – как может у человека быть три бабушки? Бабушка Надя – твоя мама, бабушка Аня – папина... А бабушка Вера чья?
– А бабушка Вера – моя тетя, – объяснила Марина, – сестра моего папы. Ты ей приходишься внучатой племянницей.
– Поня-а-атно, – протянула Лера и надолго замолчала, переваривая и усваивая новую для себя информацию.
Волоча тяжелую сумку, которая с каждым шагом, казалось, прибавляла в весе по килограмму, Марина невольно позавидовала дочери. Хорошо, когда рядом есть кто-то, всегда готовый ответить на твои вопросы, развеять сомнения! А еще лучше, когда это кто-то, кому ты можешь безоговорочно доверять. Ведь, в конце концов, Медведев тоже всегда готов ответить на ее вопросы и развеять сомнения; жаль только, что ответам его Марина давно уже перестала верить, а сомнения становились тем сильнее, чем больше муж старался их развеять...
Еще она подумала, что затевает авантюру – подумала не в первый раз и даже не во второй, а, наверное, в сотый. Она ведь не знала даже, жива ли еще ее тетка, а если жива, то не переехала ли куда-нибудь из этого затерявшегося в поросших соснами дюнах прибрежного поселка...
Тропинка среди сосен вывела их на тихую, утонувшую в темной хвойной зелени улочку, застроенную дощатыми домами барачного типа. Лера шла молча, с любопытством озираясь по сторонам. Было невозможно понять, нравится ли ей здесь; Марина поймала себя на том, что боится даже думать, как дочь воспримет необходимость в течение какого-то времени обходиться без элементарных бытовых удобств наподобие теплого туалета или горячей воды, которая начинает течь из крана, стоит лишь повернуть никелированный барашек. Она не знала, правильно ли поступает, но не видела для себя иного выхода.
Улица заметно шла под уклон, и вскоре впереди сквозь переплетение сосновых ветвей блеснула свинцовая гладь Финского залива. Они вышли на дорогу, тянувшуюся вдоль берега. Дома здесь стояли реже, между ними попадались большие незастроенные участки, поросшие редкой травой и корявыми, изломанными штормами соснами. Берег был усеян россыпями громадных, обточенных морем валунов; на верхушках дюн виднелись развалины домов, когда-то построенных финнами все из тех же валунов. Рядом с этими похожими на крепости руинами дощатые засыпные бараки нынешних аборигенов смотрелись убого и нелепо, как будто те, кто их строил, нарочно ставили перед собой цель создать нечто уродливое, непотребное, одним своим видом оскорбляющее и унижающее берущий за душу морской пейзаж. Но все равно здесь было красиво – так красиво и спокойно, что Марине расхотелось отсюда уезжать.
Тетка Вера оказалась на месте. Когда Марина и Лера подошли к калитке в покосившемся, сгнившем на корню штакетнике, она как раз колола дрова. Несмотря на теплую погоду, тетка Вера была одета в черную ватную безрукавку поверх байкового халата. Ее поясницу туго перехватывал теплый пуховый платок, на ногах были старенькие тренировочные брюки, шерстяные носки и резиновые опорки, а седую голову венчала выгоревшая на солнце бейсбольная шапочка с захватанным грязными пальцами козырьком. За то время, что Марина с ней не виделась, тетка Вера еще больше раздалась вширь; ржавый колун в ее руках с кажущейся легкостью взлетал в поднебесье и с сухим треском точно ударял по торцу очередного полена, раскалывая его надвое с первого, редко со второго удара. Некоторое время Марина наблюдала за теткой, борясь с ностальгией и чувством вины, искупить которую, она знала, ей не удастся уже никогда – слишком много воды утекло с того момента, когда еще можно было что-то исправить. Она вдруг обнаружила, что не может окликнуть тетку, не может сдвинуться с места – грудь сдавило, в горле стоял тугой комок, а ноги будто приросли к корявому асфальту тротуара.
Тяжелый, весь в рыжих пятнах ржавчины колун в очередной раз взлетел в воздух и стремительно упал вниз. Толстое березовое полено, крякнув, развалилось надвое, показав сухое чистое нутро.
– Ух ты! – восхищенно воскликнула Лера.
