Владимир Михановский - Горячие точки на сердце
Нащупал в кармане длинный ключ, похожий на железнодорожный.
Посмотрел на часы — половина четвертого ночи: самое подходящее время для задуманного, лучше не найти.
И он вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собою массивную дверь, которач тихонько защелкнулась.
* * *Республика жила напряженно, и Валентин Власов, временный ее руководитель, каждые два часа докладывал оперативную и прочую обстановку лично новому премьер министру правительства Владимиру Владимировичу Путину.
Не были исключением и выходные дни — он звонил Путину по прямому телефону домой либо на дачу. Иногда приходилось это делать и среди ночи.
После перестрелки на главной площади Черкесска новый премьер-министр срочно вызвал в Москву Валентина Власова и Владимира Семенова.
В обсуждении ситуации, сложившейся в КЧР, снова, как и в прошлый раз, участвовал глава кремлевской администрации Александр Волошин. Снова — бесконечные варианты, каждый из которых ведет в тупик…
Семенов, по сути избранный президентом республики, занял жесткую позицию. Он заявил, что все разумные сроки, отведенные для ожидания неизвестно чего, прошли. Терпение карачаевцев на пределе, дальнейшие проволочки ни к чему хорошему не приведут, и пора ему, Владимиру Семенову, вступать в должность, по всем законам божеским и человеческим.
Этот разговор, напомним, происходил задолго до того, как Семенов, терпение которого лопнуло, своей волей назначил дату собственной инаугурации.
В то же время небезызвестный Борис Акбашев, отдельно приглашенный в Москву, от имени черкесов и абазинцев потребовал немедленно приступить, как того требуют представляемые им народности, к срочному разделу республики, «разводу постылых друг другу супругов»…
Никто никого не слушал, никто никого не понимал, вернее, не хотел понимать. Как сказано у знаменитого русского классика, «глухой глухого звал к суду судьи глухого»… Так писал не кто-нибудь, а сам Александр Сергеевич Пушкин.
И все возвратилось на круги своя, и приглашенные возвратились в Черкесск, и отчаявшийся Власов снова и снова звонил в Москву, новому премьер-министру Владимиру Путину…
* * *Однажды, проходя по одному из дальних коридоров Дома правительства, Матейченков обратил внимание на не замеченную прежде бумажку с надписью «библиотека», прикрепленную кнопками к двери. Надпись была сделана от руки.
Читать, конечно, было некогда, но взыграло любопытство, и генерал постучал в дверь…
К его удивлению, библиотека оказалась открытой. Худощавая женщина неопределенного возраста в больших роговых очках и синем рабочем халате сидела за стойкой.
Матейченков вежливо поздоровался, поинтересовался, открыта ли библиотека.
— Открыта, как видите. Только читать стали совсем мало, — пожаловалась библиотекарша.
— Да, не время для чтения.
Генерал оглядел небольшую комнату. Книг на полках было небогато, но стояли они ровненько, в линеечку, и пыли на них его острый взгляд не углядел. Видно, женщина знала и любила свое дело.
— У вас нет помощников?
— Я сама справляюсь.
— Мало работы?
— Вы первый посетитель за неделю!
— Хорошо содержите книги.
— Стараемся. Фонд, правда, не пополняется — денег пока нет. Но те книги, что остались, бережем. Есть у нас переплетный мастер, старенький, он все работы делает бесплатно. Так и живем, — улыбнулась женщина.
— К вам можно записаться?
— Вы сотрудник Дома правительства? — спросила библиотекарша. — Что-то я вас не припомню.
— Нет.
— Приезжий?
— Да.
— Чтобы записаться в библиотеку, — сказала женщина строго, — нужна постоянная прописка в Черкесске…Вы здесь надолго?
— Думаю, да.
— Тогда я вам посоветую обратиться в местное отделение милиции.
— Зачем в милицию? — удивился Матейченков.
— Возможно, там вам разрешат регистрацию. Это временная прописка, — пояснила библиотекарша.
— Ясно.
— У вас ведь нет регистрации?
— Нет, — чистосердечно признался Матейченков.
— Ну, вот видите. И приехали, небось, не сегодня.
— Не сегодня.
— Тогда рекомендую пойти в милицию, не откладывая. У нас сейчас, с некоторых пор, такие строгости пошли — не дай бог.
— С каких это пор?
— С тех пор, как к нам из Москвы приехал один генерал, порядок наводить. Не слышали?
— Нет.
— Его сам Ельцин прислал. Говорят, человек справедливый и спокойный, но ужасно строгий. Его все как огня боятся.
— Ладно, воспользуюсь вашим советом. Извините за беспокойство. — произнес Матейченков и повернулся, чтобы уйти.
— Погодите, — остановила его женщина, когда генерал уже взялся за ручку двери.
— Да?
— Что вы хотели почитать?
Матейченков пожал плечами:
— Не знаю.
— Можете поискать что-нибудь на полках.
— Может быть, в другой раз. После регистрации…
— Смотрите. Смотрите, не стесняйтесь.
— Спасибо. Если что-нибудь подыщу, я залог оставлю, — Матейченков захотел снять часы, но вовремя вспомнил, что подарил их свидетелю-черкесу, а новые купить не успел.
К счастью, библиотекарша его остановила:
— Что вы, что вы! Я вам верю. Да кому нужны книги в наше время? Вот помню, в мое время, лет двадцать назад…
Не вслушиваясь в ее поток сознания, Матейченков отошел к стеллажам. Книги были расставлены не по алфавиту, а по жанрам: фантастика, детектив, военные приключения и так далее. Была и полка с многозначительной табличкой «Любовь».
— Заговорила я вас, наверно, товарищ, — донеслось до Матейченкова. — Вас, наверно, приключенческая литература интересует?
— Спасибо, — на всякий случай откликнулся он.
— Приключения вон там, где вы стоите, на нижней полке…
Матейченков заинтересовался толстой книгой, любовно переплетенной мастером в коленкор. Он вытащил ее, прочел на обложке: «Православный календарь».
Книга была старинная, с ятями. Бумага пожелтела от времени и была захватана многочисленными читателями. Он полистал книгу, вдыхая запах слежавшейся пыли.
— Что-то отобрали?
— Да.
— «Православный календарь»? — удивилась библиотекарша.
— Он самый.
— Где вы его нашли?
— Я не искал, он сам ко мне пришел, — пошутил генерал.
— Странно…
— Что же тут странного?
— Мы его давно списали. И книга подлежала уничтожению.
— Грех такую книгу уничтожать.
— И я так считаю.
— А в чем дело?
— Так распорядился Хубиев… Вы извините, вам, как приезжему, эта фамилия, наверно, ничего не говорит… В общем, был у нас такой правитель. Он пришел к власти еще во времена присной памяти Леонида Ильича Брежнева. А тогда велась на всех уровнях борьба с религиозным дурманом. Наш Хубиев хотел быть большим католиком, чем сам папа, и специальным циркуляром повелел все книги, связанные с религией, уничтожить.
— Уничтожить?
— Представьте себе. Не взять под замок, не сдать в спецхран до лучших времен, а пустить под нож.
— Круто.
— К нему депутация наших учителей и писателей ходила, пытались доказать, что это недопустимо. Что среди религиозных есть книги огромной ценности.
— Не доказали?
Она махнула рукой:
— Куда там. Хубиев только расхохотался в ответ и произнес… Мне один знакомый адыгейский поэт рассказывал, он был в той депутации… Нет, вы только подумайте, он им сказал: «Вы вот все время жалуетесь, что бумаги для книг и тетрадей не хватает. Бумагу делают из макулатуры. Порубаем на капусту эти вредные книги — вот вам и бумага появится!..
— Невежественный человек.
— Нет, вы только подумайте! Бумага появится! — Женщина возмущалась так, словно все это произошло вчера, а не бог знает сколько лет назад.
— Значит, «Календарь» спасся чудом?
— Можно сказать и так. Между прочим, если бы эту книгу обнаружили тогда во время ревизии, а их было несколько, то я бы крупно могла схлопотать.
— Уволили бы?
— Ну, это само собой. Хубиев был беспощаден, если ему где-нибудь чудился дух крамолы. Голову бы мне, может, и не отрубили, но какой-то срок припаяли запросто.
— А книгу эту хоть берут?
— Увы и ах! Нет желающих.
— Вот это зря.
— Я могу вам формуляр на эту книжку показать — он девственно чистый, как снежная вершина Эльбруса. Вы первый на моей памяти, кто ею заинтересовался.
— Мне показалось, книга любопытная.
— Все в прошлом… Все теперь стало другим. И время другое, и народ другой.
Из окна донесся глухой гул митингующей толпы, который как бы подтверждал ее слова. За время пребывания Матейченкова в библиотеке он повторился несколько раз.
— Все время этот шум, — пожаловалась библиотекарша. — Я уж и окно задраила, и бумагой все щели заклеила — ничего не помогает. В такую жарищу хочется окно распахнуть, но об этом не может быть и речи. Когда это только кончится.
