Виталий Гладкий - Убить зверя
– С болью в сердце…
– Мне это понятно. Мой Джейсон – тоже превосходный боец. Но с некоторых пор я на ринг его не выставляю.
– Значит, договорились? – с невольным трепетом спросил старик.
– А почему бы вам не взять эти деньги взаймы?
– Кто мне их даст? – с горечью ответил вопросом на вопрос Егор Павлович.
– Ну, например, я.
– Нет! – твердо отрезал старик. – Если Грей не сможет их отработать, отдавать мне будет нечем.
– Вы честный человек… – Старику послышалось в голосе кандидата наук удовлетворение. – А потому я сделаю для вас все возможное и невозможное. Да, придется потрудиться… Сегодня я занят, но завтра прямо с утра приводите Грея на тренировку. Считайте, что с заявкой на воскресный ринг вопрос решен. Мне не откажут.
– Извините, Михаил Венедиктович, но я хотел спросить… Как так получилось, что вы, кандидат наук, ученый человек, и?..
– Занимаюсь черт знает чем? – весело подхватил Чижеватов. – Чего проще, Егор Павлович. Сначала закрыли мою тему, а затем и институт, где я работал над докторской диссертацией. Мель, на которую меня посадило наше правительство, оказалась весьма фундаментальной. Руками работать я не приучен, к коммерции равнодушен и мало в ней понимаю, а получать мизерное пособие по безработице как-то стыдно. Была возможность уехать за рубеж – между прочим, приглашали, сулили неплохие деньги – но оказалось, что я квасной патриот. Нет, не Отчизны, как таковой. Это все высокие материи. Просто не могу себя представить без речушки, где мое любимое рыбное место, без грибной охоты, когда рядом старые друзья и чекушка в кармане, чтобы выпить с устатку, наконец, без Джейсона и еще одной моей любимицы, Джильды, которая сейчас на сносях. Как видите, все предельно конкретно и без патриотических сентиментов. Так вот, помыкался я месяца три в роли лишнего для общества человека, а затем пришло озарение. С псами я вожусь сызмальства – это, можно сказать, семейное; в моем роду почти все большие любители и знатоки собак. Вот и решил внедрить на нашей отечественной ниве буржуазное отношение к друзьям человека. – Он скептически ухмыльнулся. – Начинал с малого – не буду вас утомлять подробностями – и сейчас у меня самый крупный в области питомник боевых собак. Появились и конкуренты, но тягаться со мной им уже слабо. Пять лет назад я выкупил эту базу – раньше здесь были галантерейные склады – и теперь у меня имеется превосходный тренировочный центр боевых псов и хорошо оборудованный ринг. Вот такая петрушка, Егор Павлович. Теперь вы знаете, как я дошел до такой жизни… – И кандидат наук заразительно рассмеялся…
Домой Егор Павлович возвращался окрыленным. Ему верилось, что все закончится благополучно, и он сможет помочь Ирине Александровне. И только когда на пороге квартиры его встретил своим преданным взглядом Грей, в душу старика вползла давящая муть, от которой на глаза навернулись скупые мужские слезы.
Отступление 5. Зона Сиблага, 1960 год Годы – как вешняя вода. Уносят и мусор, и ценный домашний скарб. Затворническая жизнь среди таежного приволья очистила душу и мысли Егора до полной прозрачности, но наделила его жестким неуступчивым нравом, в котором сантиментам не было места. Все помыслы егеря теперь сосредоточились на одном – он страстно желал еще раз повстречаться с Чагирем сам на сам. Ради этого Егор с большим усердием отлавливал беглых рецидивистов, за что и получил от них многозначительную кличку – Сатана. Он боялся, что наступит такое время, когда руководство спецзоны откажется от его услуг, и тогда пахан станет недосягаемым.
Но бывший майор, а ныне подполковник Кривенцов, берег следопыта, словно главное свое сокровище, и даже не заикался о прекращении сотрудничества. И его можно было понять – за время пребывания Кривенцова в должности начальника зоны ни один побег не закончился для зэков успехом. Все их ухищрения напрочь перечеркивал один-единственный человек – егерь заказника по прозвищу Сатана. Если охрана была не в состоянии поймать беглецов, тогда подполковник подключал Егора. И, попивая водочку с приятелями, сидел на мягком диване вполне спокойный и уверенный в положительном результате поисков.
Он даже заключал пари – как скоро Сатана доставит в лагерь или беглых зэков, или то, что от них осталось; с особо опасными рецидивистами в таких случаях было приказано не миндальничать.
Кривенцову уже не раз предлагали повышение по службе – то есть, перевод начальником другой, более "престижной" зоны, ближе к центру – но он был мудр и не торопился нажить себе неприятности, предполагающие преждевременную отставку с вытекающими отсюда последствиями. За Егором подполковник находился словно за каменной стеной, подтверждением чего были многочисленные благодарности руководства и переходящее красное знамя, надолго прописавшееся в его хозяйстве. А Кривенцов хорошо знал, как обстоят дела в других лагерях. С недавних пор, почувствовав послабление, зэки начали бегать пачками. Но одно дело, когда в верхах болтают для публики о смягчении режима, а другое – обеспечивать его стабильность и выполнять многочисленные предписания, сыпавшиеся из министерства едва не ежедневно и в таких количествах, что только после их прочтения голова шла кругом. Потому начальник спецзоны спокойно почивал на лаврах, заработанных для него неутомимым егерем-следопытом, и мечтал лишь о молодой красавице– врачихе, которая невесть каким образом угодила в эти Богом забытые места.
Личная жизнь Егора была пуста и однообразна. Единственной отдушиной в монотонном течении дней, месяцев и лет стала страсть к чтению. Он выискивал книги, где только мог, и читал все подряд – от сказок до многотомных энциклопедий. В мучительно долгие холостяцкие вечера книжные страницы уносили его на своих бумажных крыльях в далекие экзотические страны, и молодой егерь во главе пиратов искал зарытые сокровища, дружил с североамериканскими индейцами, вместе с дворянскими отпрысками обучался этикету, дрался на дуэлях, танцевал на костюмированных балах и совращал красивых девственниц. Большой мир распахивал для него все свои двери и окна, и Егор часами летал в искрящемся эфире, временами добираясь даже до далеких звезд…
Всю свою нерастраченную любовь он отдавал Угольку и теперь уже его потомству. Лешак спокойно почил от старости, а Найда все-таки нарвалась на достойных противников. Случилось это зимой, в конце февраля, когда из-за суровой зимы в тайге, подступавшей к границам северного кордона, начались голодные дни.
Оленьи стада и сохатые постепенно откочевали в низовья рек, где не так донимал мороз и ветры и где они спасались от бескормицы, а часть неучтенного поголовья парнокопытных прибилась к кормушкам заказника, которые неустанно снабжал сеном молодой егерь. Такой миграции можно было только радоваться – обычно животные в подобных ситуациях и летом оставались на местах зимовки, обживая новые территории – но вслед за оленями и лосями потянулись и оголодалые волчьи стаи. Серые разбойники резали олешек днем и ночью; доставалось и сохатым, но таежные богатыри умели за себя постоять и волкам доставались лишь старые и больные.
Егор начал с хищниками жестокую борьбу еще с осени. Шла она с переменным успехом – по части разнообразных хитростей волк давал сто очков форы пресловутой рыжей плутовке лисе. В конце концов егерь заставил волчьи стаи покинуть пределы заказника, сдав в заготконтору немало великолепных светлосерых шкур. Обычно, уходя из дому, он оставлял Найду на хозяйстве, тщательно закрывая ворота. Но однажды по-прежнему независимая и свободолюбивая собака нашла все-таки возможность выбраться из огороженного двора – она сначала залезла на высокую поленницу, затем перескочила на крышу амбара, а после этого, преспокойно спрыгнув в сугроб уже за забором, убежала в тайгу на охоту.
Егор искал ее сутки. Тревога бередила душу егеря не зря. Он нашел свою любимицу в распадке, где Найда скрадывала оленей. Возле растерзанной суки лежало пять окоченевших волков, а по следам егерь определил, что стая насчитывала не менее полутора десятков хищников. Оставшимся в живых, чтобы насытиться, хватило зарезанного Найдой оленя, потому они не тронули ни своих собратьев, ни отважной собаки. Так славно закончила жизненный путь родительница Егоровых псов, которые уже стали достопримечательностью заказника.
С женщинами у Егора как-то не заладилось. Он считался видным женихом, хотя и не отличался особой мужской статью, как коренные сибиряки. Молодой егерь слыл крепким хозяином и состоятельным человеком, что в общем соответствовало истине – по деревенским меркам, он получал приличную зарплату и солидные премиальный за отстрел четвероногих, а также двуногих хищников, бежавших из спецзоны.
Наверное, живи Егор поближе к обжитым местам и захомутай его какая-нибудь зазноба, судьба парня сложилась бы совсем по-иному. Но дикая тайга, этот природный монастырь, держала своих верных послушников за зеленым древесным забором не хуже, чем святая обитель монахов за каменными стенами.
