Джеймс Грейди - Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник)
Доктор Лофтс посмотрел на Кевина. Массивный мужчина работал в ЦРУ ведущим психологом и специализировался на том, что в медицине называется прогнозированием поведения. Управление запрашивало у него исследования, касающиеся многих людей, и доктор Лофтс предсказывал, как кто-либо поведет себя в определенной ситуации. Доктор Лофтс и его команда заработали свою репутацию во время Карибского кризиса, когда Джон Кеннеди принял решение о блокаде Кубы, основываясь на результатах их оценки психологического портрета Никиты Хрущева. Доктор улыбнулся.
– Мне даже понравилось, как ловко вы обошлись без нашей медицинской тарабарщины. Да, я согласен: Малькольм готов с нами работать. Давайте посмотрим на признаки. Только-только переехав в Цинциннати, он регулярно посещал семинары, выполнял все учебные задания и все такое. Забросил свою привычку прятаться от жизни с помощью боевиков и прочей жесткой литературы – что было бы нормальной реакцией на участие в реальных событиях. Он даже пытался наладить отношения с другими аспирантами и преподавателями, хотя это продолжалось и недолго. Теперь же, год спустя, Малькольм редко посещает университет, судя по результатам наблюдения, снова читает книги своего любимого жанра, почти ни с кем не встречается. Его новый мир представляется ему скучным и лишенным смысла. Помножьте это на чувство вины, чувство долга, его обычную склонность к отчужденности – и в результате он наверняка решит нам помочь… если, подчеркиваю, мы не будем толкать его на что-то слишком серьезное или опасное. Запомните, это очень, очень важно. Я бы добавил еще, – продолжал доктор, – что у нашего приятеля весьма романтическая точка зрения на то, что мы называем абсурдной судьбой. Он придет, поскольку понимает, что не может не прийти.
– Так в чем заключается план, сэр? – поинтересовался Кевин у пожилого человека. – Вы так и не сказали мне, что делать, не говоря уж о том, что делать Кондору.
Пожилой джентльмен улыбнулся:
– Это отчасти оттого, что я сам не знаю, как все провернуть. Твоя работа, мой мальчик, проста. Отследить перемещения Паркинса, выяснить, откуда он попал в Монтану и, если получится, зачем туда направился. Потом ты сам проделаешь этот же путь. Где-нибудь по дороге, надеюсь, ты натолкнешься на что-то или кого-то… А может, это что-то или кто-то сам на тебя натолкнется. И я желаю тебе удачи, потому что Паркинс, судя по всему, сумел хорошо замести следы. Все обычные поиски ничего не дали. И еще – будь очень осторожен, поскольку противник, кем бы он ни был, вряд ли захочет, чтобы ты его тревожил, как Паркинс. Задача Малькольма еще проще. Как тебе известно, я приберегал его до тех пор, пока он не созреет. Он обладает полезными способностями. Вот мне и показалось, что некоторые вложения с прицелом на будущее не помешают – на случай, если в один прекрасный день нам удастся вылепить из него нечто ценное. Теперь он созрел, а поскольку его участие в операции могло бы оправдать все финансовые хитрости, на которые пришлось пойти, дабы в него инвестировать, мы отправим Кондора прощупать почву в Монтане. С хорошей легендой – чтобы противник не догадался, кто он такой. Легенду ему дадим не слишком сложную, но и не очень простую, чтобы местные тоже ничего не заподозрили. Работать он будет официально на Бюро, но по контракту с нами. Если мои предположения верны, со стороны противника ему ничего не грозит. Вряд ли после убийства Паркинса они захотят поднимать шум. Малькольм-Кондор может привлечь к себе их внимание – а тогда тебе, мой мальчик, будет проще залезть к ним с черного хода.
– Но вы обеспечите Малькольму прикрытие? На случай, если все обернется серьезнее, чем мы думали?
– Ну… – замялся пожилой джентльмен. – С этим могут возникнуть сложности. Там места сельские. Мы не можем нагнать туда чужаков, потому что местным это покажется подозрительным, и тогда его легенде грош цена. Мы будем держать небольшую группу агентов Управления на базе ВВС в восьмидесяти милях от городка, где остановится Кондор, но, боюсь, никого ближе. Тебе нужно уложиться с поисками маршрута Паркинса в неделю… ну, в десять дней. После противник сосредоточит внимание на тебе, а ты за себя как-нибудь постоишь.
– Вы думаете, сэр, Малькольм справится? Даже если что-то пойдет не так?
Пожилой джентльмен снова улыбнулся:
– Ну, так или иначе, это будет интересно. Очень интересно.
Кевин поморгал, отгоняя от себя это воспоминание, и покосился на сидевшего с противоположной стороны прохода Малькольма. Тот кивал в такт каким-то своим мыслям. Должно быть, подумал Кевин, сегодняшняя исповедь длиной в час изрядно его утомила. Малькольм говорил шестьдесят минут: то медленно и задумчиво, то едва не срываясь. С бесстрастного анализа своих «долгов» он перескакивал на какие-то воспоминания и даже фантазии. В конце концов он посмотрел на Кевина в упор.
– Но ведь это все равно ничего не меняет, верно? – спросил он. – Я иду с вами, потому что так надо: мне нужно во всем разобраться, а единственный способ это сделать – пойти с вами.
– В чем вы хотите разобраться? – удивился Кевин.
– Сам не знаю, – признался Малькольм. – Правда, не знаю.
Когда самолет, на котором летели Кевин с Малькольмом, начал снижаться для посадки в Вашингтоне, на московских улицах показались первые пешеходы. Одним из тех, кто торопливо шагал по пустынным тротуарам, был Николай Рыжов, этакое воплощение медведеподобного русского крестьянина. Крестьянское происхождение проявлялось и в его походке вразвалочку, и в телосложении: даже в свои шестьдесят три он сохранил крепость мускулов. Впрочем, одет он был побогаче других, да и работал вовсе не в селе. Он занимал весьма ответственный пост в Комитете государственной безопасности СССР, сокращенно КГБ. Хотя организация эта считалась гражданской, большинство ее сотрудников носили воинские звания. Вступая в должность руководителя отдела, Рыжов выбрал себе чин полковника, хотя этот подтянутый седеющий мужчина вполне мог бы стать и генералом. Утренний холод, похоже, его не тревожил. Зато телохранители, проверявшие дорогу впереди, прикрывавшие его с боков и со спины, зябко поеживались, поругивая про себя шефа за пристрастие прогуливаться по дороге на работу.
КГБ – одна из двух основных спецслужб Советского Союза, занимающаяся шпионажем. Вторая, уступающая ей по численности, – ГРУ, военная разведка. КГБ ведет свою биографию с 1881 года, когда царское правительство России создало Департамент государственной охраны, или просто охранку, служившую тайной полицией и внешней разведкой. Менее чем через два года после своего создания шпионское ведомство русского царя послало своих агентов в Соединенные Штаты для слежки за Владимиром Легаевым, сотрудником охранки, бежавшим из матушки-России, чтобы стать профессором в американском колледже. Не забывала охранка и присматривать за потенциальными нарушителями государственного порядка внутри страны. Так, например, в досье охранки, датированном 1 мая 1904 года, отмечено, что второй и третий пальцы на левой ноге человека, называющего себя Иосифом Сталиным, срослись, соединившись перепонкой, как у водоплавающей птицы.
Тайная полиция и служба разведки, сменившие охранку после революции, действовали примерно в том же ключе, что и предшественница, однако названия и аббревиатуры их неоднократно менялись. Так, уже 20 декабря 1917 года была создана ЧК, или Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Многие русские до сих пор называют агентов КГБ чекистами. В 1938 году некто Лаврентий Павлович Берия возглавил Народный комиссариат внутренних дел, или НКВД, и удерживал это руководство вплоть до конца 1953 года, пока точку в его правлении не поставила пуля. Западные разведки до сих пор не могут точно определить дату этого события. Гражданская разведывательная служба в рамках КГБ была создана через год после смерти Берии, 13 марта 1954 года. Подобно всем своим предшественникам, КГБ размещался в большом здании на Лубянке – наполовину тюрьме, наполовину бюрократическом учреждении.
Рыжов любил приходить на работу рано. Он мог сам определять свое рабочее расписание, и ему нравилось пользоваться этой свободой. Большинство его предшественников тоже ею пользовались, но лишь до определенного момента, а потом то, где, когда и даже как гулять, диктовали им тюремные надзиратели. Рыжов любил свежий, чистый, почти как в деревне, утренний воздух. Пройдет всего два или три часа, и этот воздух наполнится вонью фабричных дымов, автомобильных выхлопов и прочими неприятными ароматами. Ну, не настолько неприятными, как где-нибудь в Лос-Анджелесе или других западных городах, в которых ему довелось побывать, но все же достаточно противными.
Впрочем, в тот день Рыжову было не до ставших привычными воспоминаний.
В отличие от Малькольма, Рыжов отчетливо понимал, что ему хочется. Он хотел знать, что его проект развивается по плану; хотел, чтобы в этом не возникало ни тени «сомнительности», как советские бюрократы предпочитали называть то, что находится почти за гранью возможного. Однако Рыжов знал, что все развивается не совсем по плану и что именно ему придется сделать так, чтобы все продолжалось как надо.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
