Андрей Таманцев - Рука Москвы
ВОПРОС. Вы ждете, что я скажу, что это так? Или что это не так?
ОТВЕТ. Я понимаю причину вашей иронии. Да, слишком сложно. Советская госбезопасность всегда работает более простыми и надежными методами. Значит, остается только один вариант. Пока английские джентльмены деликатно усыпляли меня хлороформом и выбирали место, где меня пристрелить и закопать, их перехватила ваша диверсионная группа. Виллис подорвался на мине. Или стал жертвой нападения вервольфа. Картина обычная для нынешней Германии. И мин на дорогах полно. И вервольф нападает на машины. Так или иначе, но дело сделано. Я прав?
ВОПРОС. Давайте продолжим нашу работу.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА з/к 12 22 февраля 1946 г.
ВОПРОС. Как вы себя чувствуете, штандартенфюрер?
ОТВЕТ. Как может себя чувствовать человек, который уже девять месяцев сидит в одиночной камере? Так я себя и чувствую. Чем вызван такой длительный перерыв в допросах?
ВОПРОС. Я вызвал вас, чтобы сообщить следующее. В ближайшие дни вас перевезут из тюрьмы в другое место. Оно более удобно для жизни. Режим полной изоляции, разумеется, сохранится. Когда возникнет необходимость, я буду к вам приезжать.
ОТВЕТ. Из этого я заключаю, что мой двойник начал функционировать. И я нужен вам на случай, если возникнут какие-то неожиданные осложнения, связанные с тем, что он — это все же не я. Но мне казалось, что мы не выполнили всю программу. Почему вы прекратили допрашивать меня о моих боевых товарищах?
ВОПРОС. В этом больше нет необходимости. Нет никакой опасности, что кто-то из них случайно столкнется с человеком, который носит ваше имя, и обнаружит подмену.
ОТВЕТ. Случайности на то и случайности, полковник. Они непредсказуемы. Не существует способа их избежать.
ВОПРОС. Существует.
ОТВЕТ. Что вы имеете в виду?
ВОПРОС. Видите ли, штандартенфюрер, в дело вмешался случай. Как раз такой, предсказать который не мог никто. Чтобы вы поняли, о чем идет речь, небольшое предисловие. Летом прошлого года в Потстдаме состоялась конференция глав правительств Советского Союза, США и Великобритании. Среди всего прочего было принято решение о возвращении в СССР всех советских военнопленных, узников концлагерей и перемещенных лиц, которые оказались на территориях, оккупированных западными союзниками. В их числе были депортированы солдаты и офицеры 20-й Эстонской дивизии СС.
ОТВЕТ. Вы хотите сказать, что мою дивизию вернули в Советский Союз?
ВОПРОС. Да.
ОТВЕТ. На каком основании?
ВОПРОС. Они были депортированы как граждане СССР.
ОТВЕТ. Эстонцы никогда не были гражданами СССР!
ВОПРОС. Возможно, они не считали себя гражданами СССР. Это их личное дело. Но юридически они были гражданами СССР.
ОТВЕТ. Нас снова предали! Эстонию снова предали! Кто сейчас? Черчилль?
ВОПРОС. В Потсдамской конференции участвовали товарищ Сталин, президент Рузвельт и премьер Черчилль.
ОТВЕТ. До каких же пор Эстония будет мелкой разменной монетой? Черчилль! Жирная свинья! Трусливая жирная свинья!
ВОПРОС. Воздержитесь, штандартенфюрер, от оскорблений мистера Черчилля. Так вот. Солдат и офицеров вашей дивизии поместили в фильтрационные лагеря в Сибири с тем, чтобы подвергнуть тщательной проверке и установить степень вины каждого. И тут случилось то, чего никто не ждал. Два месяца назад из фильтрационного лагеря в Восточной Сибири совершили побег три эстонца. Два офицера вашей дивизии и один солдат.
ОТВЕТ. Разве из ваших лагерей можно сбежать?
ВОПРОС. Мы тоже думали, что нельзя. Оказалось, можно.
ОТВЕТ. Их поймали?
ВОПРОС. Разумеется. Но самое трагичное в том, что поймали их в самый последний момент. И в общем случайно. Они спрятались на лесовозе, который шел из Архангельска в Лондон с грузом древесины. В Лондон, штандартенфюрер. А оттуда уже очень короткий путь до Йоркшира.
ОТВЕТ. Вы сказали — самое трагичное. Почему?
ВОПРОС. Потому что мы были вынуждены принять меры, чтобы подобных случайностей не происходило. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Таких случайностей больше не произойдет никогда. Теперь вы, надеюсь, поняли, почему больше нет нужды расспрашивать вас о ваших бывших соратниках.
ОТВЕТ. Я отказываюсь в это верить. Вы расстреляли всех офицеров моей дивизии?
ВОПРОС. Вначале было принято такое решение. Но оно было признано половинчатым. Нас поправили. Все офицеры, конечно, хорошо знали вас в лицо. Лучше чем солдаты. Но солдаты вас тоже знали. И если бы хоть одному из них удалось сбежать и добраться до Лондона, последствия для нас были бы катастрофичными. Мы не могли рисковать безопасностью одного из наших самых ценных разведчиков.
ОТВЕТ. Вы расстреляли всю дивизию? Вы расстреляли целую дивизию из-за одного агента?!
ВОПРОС. Этот агент стоит десяти дивизий.
ОТВЕТ. Это немыслимо.
ВОПРОС. Это война.
ОТВЕТ. Война закончилась!
ВОПРОС. Война не закончилась.
ОТВЕТ. Непостижимо! Вы уничтожили двадцать тысяч человек из-за одного только опасения, что они могут оказаться в Англии. Эта вероятность ничтожна!
ВОПРОС. Она существовала.
ОТВЕТ. Гораздо вероятней, что в Англии окажутся люди из Эстонии, которые меня знали!
ВОПРОС. Эти люди никогда не окажутся в Англии.
ОТВЕТ. Значит, их тоже?.. Непостижимо! Чудовищно! Это чудовищно!
ВОПРОС. Возьмите себя в руки, штандартенфюрер. И вспомните о миллионах евреев, которых уничтожили в душегубках ваши боевые друзья. О миллионах русских, белорусов, украинцев, эстонцев, литовцев, латышей, поляков. О них вспомните.
ОТВЕТ. Вы нелюди.
ВОПРОС. Да, конечно. Мы нелюди. А вы люди.
ОТВЕТ. Вы нелюди!
ВОПРОС. Встать! Конвой, арестованного в кинозал! Сейчас ты будешь смотреть кино. Шесть часов документальных съемок. И попробуй хоть на секунду закрыть глаза!
Глава восьмая
Смерть генерала Мюйра подействовала на Томаса Ребане крайне угнетающе и вызвала много мыслей, по большей части тревожных и от этого неприятных. Но пришли они не в тот момент, когда из квартиры Мюйра с душераздирающим стоном вырвалась исстрадавшаяся душа старого генерала в виде его кота по имени Карл Вольдемар Пятый и вознеслась сначала на крышу дома, а с нее на низкие, слезящиеся дождем небеса. Все мысли пришли позже. А в тот момент Томас нетерпеливо ждал окончания формальностей, связанных с документированием происшествия в квартире старого дома, где проживал отставной генерал Мюйр, и хотел только одного — поскорей вернуться в гостиницу, в белую спальню, где он вынужден был оставить Риту Лоо. Он бы не оставил ее, но Сергей Пастухов как-то непривычно для него грубо бросил: «Не сдохнет», и приказал одеваться и ехать к Мюйру. Томасу пришлось подчиниться, хотя он считал, что помощь нужна живым людям, а мертвым никакая помощь уже не нужна.
Только к половине первого ночи были наконец-то подписаны все протоколы. Вернувшись в гостиницу, Томас первым делом заглянул в белую спальню и с облегчением убедился, что Рита никуда не исчезла. На прикроватной тумбочке горела лампа под кремовым абажуром, наполняла спальню уютным светом. Рита спала в прежней позе, свернувшись калачиком. Раньше глаза у нее были полуоткрыты, теперь они были закрыты. Лицо утратило беломраморную, так испугавшую Томаса бледность, стало почти спокойным. Лишь в изгибе губ чувствовалась напряженность, предвестник муки. Но она была еще очень далекой, легкой. Как облачко на горизонте, за которым копились свинцовые тучи ломки.
Томас укрыл Риту белым, с тканым узором покрывалом, загнув его с конца необъятной кровати, и прошел в свою спальню, прихватив ее сумочку. Когда Рита только появилась, он уже проверял сумочку. Но тогда он искал подтверждения мелькнувшему у него подозрению, что Рита не датая, а под кайфом. И нашел шприц. Теперь он искал другое.
Целлофановый пакетик с героином обнаружился на дне сумочки, под надрезанной сбоку подкладкой. Сам Томас никогда не кололся, но видел, как ширяются другие. Содержимого пакетика хватило бы, по его прикидке, доз на пять.
Томас задумался. Что такое ломка, он знал, слава пресвятой Деве Марии, только теоретически. К наркоте он не прикасался, даже к травке, посмотрев однажды на страшную ломку, когда его приятельница выпрыгнула с двенадцатого этажа из своей квартиры, где проходил вполне рядовой, хоть и многодневный загул. Позже, вспоминая тот случай, Томас понял, что больше всего поразило его. На безумном ее лице была радость. Радость скорого избавления.
Нет, наркота — это от Дьявола. Вино — от Бога. Когда человек пьет вино сухое или крепленое, виноградное или даже плодововыгодное, когда он пьет портвейн, херес, мадеру, кагор, малагу, марсалу, пино гри, токай, мускат или мускатель, когда он пьет коньяк, арманьяк, ром, джин, бренди, виски, самогон, водку простую или высшее достижение человеческой цивилизации — водку «Смирновъ, столовое белое вино номер 21», — он как бы берет в долг под не слишком большие проценты. Под проценты, посильные для расплаты. Похмелюга — это и есть расплата. Удовольствие, конечно, маленькое, но соразмерное возможностям человеческого организма. А вот наркота — это совсем другое. Здесь сразу включается счетчик, долг удваивается с каждой дозой. Поэтому нет людей, которые сумели бы сами соскочить с иглы.
