Марина Барбышева - Звездочет. Любовник фортуны
Пана не выдержал и толкнул Виктора в бок.
— Ну, если мутишь…
Он хотел еще что-то сказать или по привычке сорваться на угрозы, но Виктор остановил его жестом и прижал палец к губам.
На склад въехал грузовик. Папа заткнулся и замер. Только поблескивали его глаза в свете фар да воздух с шипением вылетал из ноздрей.
Чиновник на ящике встрепенулся, но один из подручных беззлобно пригрозил ему пистолетом, что вызвало у того состояние, близкое к параличу.
Бойцы затаились и изготовились для стрельбы. В наэлектризованном ожиданием и опасностью воздухе запахло смертью.
Грузовик вырулил на середину складского помещения и остановился. С грохотом упали борта.
Кузов был полон бойцов с пулеметами. Они тут же вскочили и подняли шквальный огонь. Люди папы не успели опомниться. Получается, они не были готовы к такому резкому нападению. Они вообще оказались ни к чему не готовы. Значит, пафосность и понты, все то, что присуще бандитам, заранее обречено на провал, если в игру вступают настоящие профессионалы. А люди Бронье — это опытные профессиональные наемники, обученные и натасканные, прошедшие отбор и контроль.
Пулеметчики косили все вокруг крупным калибром, как траву в июльские сенокосы, когда косари идут стеной, друг за другом, дружно и слаженно. И руки у них поставлены, как пальцы у пианистов. Косы выправлены и отбиты. И нет шансов ни у одной травинки, как не было шансов у папы и его людей. Бандиты падали, как скошенная трава… Первыми убили папу и его ближайших подручных. Они даже еще ничего не поняли, а уже смотрели на свои тела сверху… отлетая… Хорошая смерть. Живи быстро, умри молодым… Чиновник успел взвизгнуть. Вот уж кто умер по-скотски, учуяв бойню за несколько часов до смерти.
В папиных глазах стыло и стекленело недоумение. В глазах чиновника — многочасовой настоявшийся ужас. Виктору почти повезло. В последний момент ему удалось рухнуть на пол. Но все же пуля задела его. Правое плечо обожгло, прокусило, будто туда всадили раскаленный разделочный нож. Потом оно налилось свинцом, и рубашка пропиталась кровью. Он лежал, боясь шелохнуться. Кровь стекала и впитывалась в цемент. Пули свистели над головой, падали замертво сраженные бандиты. Вой, грохот, вспышки огня, азарт, крики, страх, боль, смерть… все смешалось в едином котле, как дьявольская мясная похлебка с дымком… жареная кровяная колбаса, затянутая в камуфляж…
Потом стало тихо. Побоище завершилось. Шаги, стоны и речь уже не имели звукового эффекта в этой обрушившейся стогом сена тишине.
Едкий дым поднимался наверх и рассеивался, высвобождая острый запах сгоревших жизней, погасших надежд и страстей, вскипевшего пота и остывающей крови.
Бронье прохаживался по затихшему полю битвы между мертвых бандитов. Сергей шел за ним. Сзади Брожевич с арбалетом, добивал тех, кто еще трепыхался.
— Ну и рожи у твоих разведчиков… — ухмылялся Бронье, заглядывая каждому в лицо.
Бронье склонился к одному из убитых и вывернул карманы. Пальчиковый фонарик… нож… пистолет… полицейское удостоверение…
— А документы-то, кстати, настоящие, — сказал он, обернувшись к Сергею.
Брожевич с арбалетом в руках пошел между ящиками и за опорной колонной наткнулся на раненого…
Виктор зажмурился и вжался в пол, словно тот мог его защитить, разверзнуться, разойтись, как в страшной сказке, поглотить его, всего целиком… спасти от неминуемой верной расправы. Спрятать. И что теперь?.. Вот он, убийца. Он его обнаружил и сейчас добьет упругой стрелой… Выстрелом в голову. Может, самое время помолиться?.. Но Виктор не знал ни одной молитвы. В разведшколе этому не учили… «Прощай, любимая… и ты, мама…» — прошептал он и, приподнявшись на локте, посмотрел на убийцу в упор, прямо в его ясные, как синее небо, безжалостные глаза.
— Эй!.. Я связного нашел! — воскликнул Брожевич и опустил арбалет.
Люди Бронье закончили осмотр места действия и подтянулись к грузовику. Виктора втащили в кузов и подняли борта.
Сергей, едва скрывая волнение и беспокойство, собрался запрыгнуть следом за ними, чтобы не оставлять друга без присмотра среди чужих. Но Бронье его остановил.
— Нет. Даже не думай. Мы поедем в другую сторону.
Сергею пришлось подчиниться. Час расплаты еще не пришел. Он посмотрел на Виктора, который клонился набок. Рубашка была мокрой от крови. Но в целом он держался.
Грузовик запыхтел и отъехал. Рявкнула выхлопная труба. Сергей видел, как Виктора отшвырнуло на борт. Стиснув зубы, он направился вслед за Бронье к легковушке. Они с Брожевичем влезли на заднее сиденье. Бронье уселся за руль.
Ехали по разбитой неровной дороге, молча и быстро. Сергей думал о Викторе. Брожевич, насупившись, зачехлял арбалет, пересчитывал оставшиеся стрелы. Бронье следил за дорогой, стараясь не угодить в кювет на скользких поворотах. Его затылок и плечи были напряжены. Фонари вдоль дороги не горели, над окаймляющими ее полянами тянулся шлейф тумана. Машину швыряло из стороны в сторону, подбрасывало на выбоинах. Вынужденное молчание затягивалось.
Наконец выехали на гладкое ровное шоссе. Бронье позволил себе расслабиться. Он откинул голову назад и полуобернулся к Сергею, продолжая следить за дорогой, а потом попытался поймать в зеркале его взгляд.
— Не ожидал, честно говоря, от тебя…
Сергей молча смотрел в окно.
— Я тоже думал, что ты подстава, — буркнул Брожевич.
— Ну да что теперь… — Бронье вздохнул. — Теперь осталось последние маяки завтра поставить… и делать ноги… Русские такой бойни не простят.
— Это точно… — задумчиво согласился Сергей.
Бронье тщетно пытался перехватить его взгляд в зеркале, чтобы хотя бы попытаться угадать, что у того на уме. Но Сергей был непроницаем, как ночь по обе стороны дороги, ночь рассекаемая на две части лучами их фар. И каждая ее половина жила своей независимой жизнью. И каждая из них была полна неизвестности, таила опасность, скрывала и ловушки и капканы. Было что-то общее между таинственной, чужой ночью и этим загадочным человеком, таким независимым и непонятным… По его лицу невозможно было что-либо прочесть, понять его игру.
Жерар сдался. Сергей оказался так же недосягаем для его понимания, как и координатор. И так же внутренне силен. Может быть, в глубине души Жерар сознавал, что он лично не дотягивает до многих из своих наемников, но признаться в этом себе самому он не торопился. Его тщеславие не позволяло ему признаться в этом и дать себе честную и суровую оценку.
К тому же он вообще редко размышлял на такие темы, но почему-то задумался об этом именно теперь, словно подобрался к какой-то невидимой черте, после которой все начинается сначала или, наоборот, заканчивается навсегда. Жерару вдруг сделалось тоскливо и скучно, как в детстве, когда друзья не принимали его в игру в мяч, и он ничего не мог с этим поделать. Разве что униженно просить и хныкать. Существовали уровни игры, которые были ему недоступны. Мячи летели мимо него, и он не мог их поймать…
А этот парень, похоже, ловил любые, все до одного, и сам же стоял на подаче. Он заказывал музыку и устанавливал правила игры. От него пахло свободой и свежей кровью… Его хотелось загрызть…
Утром следующего дня Турок завтракал в том самом открытом летнем ресторане, где видел Виктора и Сергея, и даже за тем же столом. Если бы не работа, он везде, где бы ни был, как кот, находил бы для себя любимые места, такая уж у него была склонность. Но на деле он никогда не ходил два раз одной дорогой.
День начинался ясный и солнечный. За ночь тучи рассеялись и погода переменилась, однако настроение не изменилось. Его по-прежнему одолевали сомнения. Турок сомнений не любил. Он любил предельную ясность. Четкие конкретные приказы, чтобы их можно было, не задумываясь, выполнять. Турок был исполнителем. Не то что он был совсем уж бездушным и беспринципным человеком, но этическая сторона его никогда не интересовала. Эмоции он себе давно уже запретил. В этом же деле ему с самого начала все не нравилось. И он стал задумываться и сомневаться. И мысли его работали совершенно в ином направлении. Он чувствовал какой-то подвох… и не один. Целая череда подвохов, в которых была растворена истина, и ее предстояло выделить, вырастить, как кристалл в соляном растворе.
Турок нехотя ковырял вилкой яичницу с беконом. После двух чашек кофе со сливками есть не хотелось. Но он все равно ел. Оплачено, значит, должно быть съедено. Турок не любил бросать деньги на ветер.
Метрдотель включил телевизор над барной стойкой. После нескольких рекламных роликов начались новости. Первым пошел репортаж о недавней бойне на складе. На экране замелькали кадры трагических ночных событий, сопровождаемые комментариями журналиста.
«Все, что вы видите, — говорил он ровным бесстрастным голосом, — снято камерами наблюдения на соляном складе… Странно, что участники столкновения их игнорировали, однако возможно, это просто не имело для них никакого значения».
