Сергей Зверев - Я родом из СОБРа
Ничего особенного в этом не было, но внутренний голос говорил чеченцу, что происходит что-то нехорошее. Он осторожно потянул на себя дверь, спустился на первый этаж и увидел выходящего во двор Ахмедова. Тот постоял секунду в проеме двери, затем после слабого щипящего щелчка грузно опрокинулся на спину, и в сером свете наступающего утра Арби увидел аккуратную черную дырочку на его толстой безволосой груди. «Снайпер, бесшумка», – мелькнула мысль, и он осторожно попятился назад, в глубь коридора. Он не был шокирован или испуган, он уже был готов к чему-то подобному. Оказывать помощь Ахмедову он не собирался, надо было спасать себя. Кто и зачем напал на их убежище, Арби не интересовало. Об этом можно будет порассуждать потом, если останешься жив. Он сначала было подумал подняться наверх и разбудить остальных, но ноги отказывались повиноваться.
Предчувствие беды с новой силой охватило его, как только он подумал о втором этаже. Тогда Арби начал осторожно продвигаться к запасному выходу из дома, выходившему в огород. Он был уже готов открыть дверь, как вдруг началась война. Дом затрясся от выстрелов, зазвенели разбитые стекла, и в комнатах начали рваться гранаты. Арби не открывал дверь, всем своим существом ощущая, что сейчас за этим выходом наблюдают внимательные и холодные глаза. Он понимал, что после обстрела начнется штурм, и лихорадочно искал варианты спасения. Ему повезло. Чеченец лег на живот и выполз из открытой двери. Если бы он бросился с крыльца в полный рост, то наверняка был бы замечен. Но разросшиеся кусты возле двери скрыли его выдвижение, и бандит спрятался в них, изучая обстановку. Одновременно он поглядывал и в коридор, ожидая появления врага. Когда он увидел спецназовцев, то решил бежать. Оставаться было бы глупо.
Арби послал короткую очередь в появившуюся фигуру в камуфляже, захлопнул дверь и опрометью бросился через кусты к забору, который разделял два участка. Рывок его был внезапен и быстр, он перелетел через двухметровый забор, упал в траву на противоположной стороне, быстро поднялся и, пригибаясь, побежал дальше. Его никто не заметил, в общей суматохе штурма бывает и не такое.
* * *Рядовой Онищенко напряженно вглядывался в небольшую кучку женщин, стоявших недалеко от их БТР. Их было немного, но Сергей по опыту знал, что скоро их станет гораздо больше. Начнутся выкрики типа «Русские, убирайтесь домой!» и «Что вы здесь забыли?». Хорошо, если не забросают камнями, как это было в Атагах. Что характерно, в этих стихийных антирусских сборищах чеченские мужчины никогда не участвовали. То ли они догадывались, что солдаты могут по ним выстрелить, то ли в этот момент их не было дома, но, так или иначе, их нигде не было видно, а иметь дело с толпой разъяренных женщин было малоприятным событием.
«Ну ничего, переживем», – подумал Сергей, поправляя ремень автомата. Он знал только одну вещь: надо выполнять все приказы своего лейтенанта, и, может быть, тогда останешься жив. Надо будет снести огнем тяжелого пулемета всех этих людей – солдаты не задумаются ни на секунду, они понимают, что уговорами и словами на чеченцев не подействуешь и, когда пойдет речь о сохранении собственной жизни, их ничто не сможет остановить.
Когда начался обстрел бандитского дома, толпа шарахнулась назад, но затем, поняв, что стреляют не по ним, снова придвинулась ближе. Бронетранспортеры стояли в пределах видимости друг друга, окружая дом с трех сторон. Брать в полное кольцо жилище бандитов не имело смысла, так как можно было попасть под свою же случайную пулю. Еще раньше лейтенант Сиваков забрался на башню БТР и, стоя там, обратился к собравшимся с кратким разъяснением:
– В вашем селе проводится спецоперация по уничтожению бандитов! Пересекать эту линию, где мы стоим, запрещено! Любой, кто попытается перейти ее, будет рассматриваться как пособник бандитов и будет убит! Все меня хорошо слышат?
Молчание было ему ответом, и тогда Сиваков, убежденный в том, что и с первого раза его хорошо поняли, повторил свои слова. Женщины пока молчали, рассматривая этого решительного русского. Они понимали, что он способен осуществить свою угрозу.
– Я там живу! – Из толпы выдвинулась молодая стройная чеченка в платке и темной юбке ниже колен.
Лейтенант быстро осмотрел ее. «Лет двадцать—двадцать пять и красивая какая, зараза... – с сожалением подумал он. – Какие все-таки хорошенькие среди них встречаются, надо же...» Девушка тоже обратила внимание на офицера. Она отметила, что он был хорош собой, строен и подтянут, и еще ему очень шла военная форма. «Хорош русский, выглядит как мужчина», – мелькнула у нее мысль, и она тут же отогнала ее.
– Я хочу туда пройти, там мой дом! – громко крикнула она и махнула рукой перед собой.
– Ты, красивая, пришла с другой стороны, так что не ври мне, – ухмыльнулся лейтенант, разглядывая ее.
– Там живет мой брат, мне надо к нему пройти! – не унималась девушка. В ее голосе слышалось раздражение и злость. Симпатичный русский исчез, с ней разговаривал оккупант ее республики. Грохот очередей уже стих, началась «зачистка».
– Никто туда не пойдет, – спокойно и громко произнес офицер. – Вот эту линию, – и он показал стволом автомата на соседний БТР, стоявший метрах в пятидесяти от него, – пересекать нельзя! Я буду стрелять.
В кольце оцепления оказался не только дом, занятый бандитами, но и несколько других жилых строений. В эти дома вошел спецназ, людей загнали в подвал, и они находились в максимальной безопасности, но собравшаяся толпа этого не знала, и вполне можно было предположить, что они серьезно беспокоились о родственниках, оказавшихся в самой гуще военных действий.
– Стреляй! Вы, русские, только и умеете мирных жителей убивать!
Девушка, выкрикнув эти слова, секунду постояла, набрала воздуху в грудь и шагнула вперед. Лейтенант сжал зубы и вскинул автомат. Он, конечно, не собирался убивать ее, но если он сейчас не предпримет каких-либо мер, толпа ринется через кольцо оцепления, сметет солдат и окажется на месте штурма. А этого допустить никак нельзя.
Солдаты и толпа женщин напряженно молчали, ожидая, что перевесит – решимость девушки пойти до конца или способность русского на глазах у людей выстрелить по безоружной чеченке.
Сиваков всегда хорошо стрелял, ежемесячно пристреливал свой автомат, или, как написано в уставе, «приводил его к нормальному бою». Оружие требует внимания, тем более во время войны, когда резко возрастает количество толчков, ударов по стволу и прицелу автомата.
Двумя пулями Сиваков, почти не отличающийся от солдата (ему было двадцать четыре года, выглядел он на удивление молодо), вспорол песок в десяти сантиметрах от белых женских босоножек.
– Дальше не ходи, – сквозь зубы процедил он, не опуская ствол автомата. Солдаты, увидев, что их командир настроен решительно, без команды вскинули оружие и направили на людей.
– Грязная кровь, – тихо проговорила чеченка и слегка откинулась назад, собираясь сделать еще шаг.
Разговор шел уже не между двумя молодыми людьми, а между двумя врагами, каждый из которых не собирался уступать. Сиваков, конечно, понимал, что его ждет. Слишком много людей видят происходящее. Разбирательство в военной прокуратуре будет долгим и нудным, и он даже не собирался предсказать его результат. Он уже решил, что постарается только ранить эту дуру, хотя она в аналогичной ситуации наверняка бы убила его. Он постарается ранить ее в ногу, а там уж как ей повезет. Остановить эту упертую требовалось любой ценой.
Чеченка сделала еще шаг, и у лейтенанта сузились глаза. Он затаил дыхание и выбрал свободный ход спускового крючка. В этот момент пожилая полная женщина в цветастом платке и красном домашнем халате громко выкрикнула: «Линга!» – и бросилась к девушке, расталкивая людей. Молодая чеченка оглянулась, женщина подскочила к ней, одарила Сивакова ненавидящим взглядом, схватила ее за руку и быстро потащила назад в толпу. Лейтенант опустил ствол, покачал головой и перевел дух.
Онищенко услышал громкий топот ног у себя за спиной. Он недоуменно обернулся, стараясь сообразить, кто это может так мчаться с места боевых действий, из внутреннего кольца оцепления. Все его внимание и мысли были поглощены развивающейся ситуацией с отчаянной чеченкой. Он был занят непростой задачей – стрелять в безоружных людей или нет. Он понимал, что толпу надо остановить любым способом, но не таким же радикальным... Потом плюнул и решил – то, что будут делать все, сделает и он. В конце концов все эти собравшиеся здесь люди не желали ему ничего хорошего и от души ненавидели его.
Арби мчался через запущенный сад, как кабан, которого преследуют волки. Он понимал, что дорога каждая секунда, и не разбирал дороги. Единственная мысль беспокоила его – не повредить бы ноги. Тогда он не уйдет. А ведь все шансы на спасение есть. Его не ранили и вряд ли заметили. В бою всегда присутствует элемент беспорядка и бардака, так что он еще мог скрыться незамеченным.
