Фридрих Незнанский - Одержимость
— Следим дальше?
— Давайте, — кивнула Женя, хоть и была почти уверена, что Мовсесян вернется на Гоголевский бульвар и либо подождет тетушку в машине, либо хоть и с опозданием, но попрется-таки на совещание.
Тренер на совещание поперся. Щедро расплатившись с таксистом и получив в нагрузку к снимкам клочок бумаги с его домашним телефоном (на случай если еще понадобится кого-нибудь отследить), она проводила тренера до самой двери конференц-зала, в котором заседали оргкомитетчики, но естественно, тут уж ничего ни увидеть, ни услышать было невозможно.
Нужно, чтобы Воскобойников обязательно рассказал в подробностях, чем закончилось совещание, а еще лучше было бы, конечно, добыть что-то вроде стенограммы.
3От Гончаровой Гордеев заехал в «Глорию», и Коля Щербак — хмурый, как всегда, когда с его клиентами случалось что-то нехорошее (а несчастного, невезучего Керубино в «Глории» теперь считали своим клиентом), рассказал, что удалось выяснить.
«Прессовал» Гордеева, как оказалось, человек из «военной» фирмы. То есть к армии она сейчас как будто никакого отношения не имела, просто в ней работали сплошь офицеры в отставке, все званием не ниже майора и все раньше служившие в различных секретных подразделениях и лабораториях ВПК. Щербак, сам бывший офицер, прошедший Афганистан и побывавший в Чечне уже в качестве сотрудника МВД, все еще сохранял неплохие связи в армейской среде и каким-то образом сумел это узнать. Возможно, с помощью компьютерного гения «Глории» — Макса.
Но подробности сыска Гордеева сейчас не интересовали, важно было другое. Очень может быть, что, несмотря на развал ВПК, наши бравые военные еще способны создать какое-нибудь психологическое супероружие или приручить пресловутых зеленых человечков, если допустить, что таковые существуют. Во всяком случае, однозначно ясно, что бывшие военные находятся в «тени» и их очень раздражает пристальное внимание. А защищаться от него они готовы своими, «военными» методами.
В контору Гордеев приехал только в половине первого. После вчерашнего побаливала голова. Не настолько, чтобы принимать меры, но достаточно, чтобы отравить существование. Брусникина на рабочем месте как обычно отсутствовала, а Савелий Ильич выглядел совсем никудышно. Гордеев даже заволновался:
— Что-то случилось? Вам бы прилечь.
— Прилечь бы! — взвился Заставнюк. Энергии в его голосе было хоть отбавляй, но еще больше досады.
— Ну а все-таки?
— Случилось! Вы посмотрите, во что все превратилось! Годы кропотливой работы!
На батареях сушились несколько папок, разбухших от воды.
— Когда буран начался, форточку распахнуло и замело мой стол подчистую, — объяснил Заставнюк. — это я вчера не запер. Всегда замыкал на щеколду, а вчера запамятовал.
— Значит, ночью была метель? — рассеянно спросил Гордеев.
Савелий Ильич оценивающе посмотрел на него и с пониманием кивнул.
— Можно и так сказать. Часов с шести утра до половины девятого. Еле на работу добрался. А тут, — он с нежностью погладил корешок пострадавшей папки, — тут такое, чего уже нигде и никогда не найти: вырезки из газет сорока, а то и пятидесятилетней давности, такие архивы! Не каждая библиотека похвастается, только у самых заядлых коллекционеров может быть что-то подобное… И угораздило же меня оставить все на столе. Вечером перебирал, увлекся, совсем обо всем позабыл, маразматик старый!
— Не переживайте, — попробовал Гордеев успокоить расстроенного сверх всякой меры Заставнюка, — просохнет, можно прогладить, заново подшить…
— Хорошо вам утешать… — Савелий Ильич успокаиваться не желал. — И за сочувствие спасибо. Только утешениями делу не поможешь. Да, кстати, Воскобойников хотел вас видеть.
— Он звонил?
— Забегал с утра, распекал Женю за то, что она с вами «не сотрудничает». Я, конечно, ничего ему не сказал, но, по-моему, Женя-то как раз ни при чем, это вы с ней не сотрудничаете.
— А по какому поводу конкретно хотел поговорить Воскобойников, не знаете? — Гордеев попытался перевести разговор на другую тему: меньше всего ему улыбалось, чтобы Заставнюк оседлал излюбленного конька.
— Понятия не имею!
— А мне опять нужна ваша помощь. — Гордеев виновато улыбнулся: — И как раз для разговора с Воскобойниковым.
— Новая завиральная теория про компьютер-убийцу?
— Упаси боже. Про его отца-основателя. Согласно новым данным…
— Вчерашним?
— Савелий Ильич, вы на что-то намекаете? Так вот, вдова Болотникова подозревает, что Осетров изначально задумывал шахматный компьютер как средство сжить со свету конкурентов.
— Конкурентов в чем?! — окончательно вышел из себя Заставнюк.
У Гордеева не было ни сил, ни желания препираться. Он сосчитал в уме до двадцати, умудрившись один раз сбиться, и ответил, сдерживая зевоту:
— Вопрос не по адресу. я собирался им вас и озадачить.
— А на чем ваша вдова основывает свои подозрения?
— Моя вдова, ну надо же! Хорошо звучит. Никаких вразумительных объяснений она не дала, но вопрос опять не по адресу: Гончарова не посвящена в тайны мадридского двора. Где-то что-то слышала краем уха, от Болотникова или еще от кого, вникать, естественно, никогда не вникала, так что разматывать с этой стороны бесперспективно. Да и версию она высказала в порядке бреда. Но по здравом размышлении мне она представляется весьма и весьма…
— Что «весьма»?! В струю она — это да! С вашими предыдущими фантасмагориями.
— Не скажите. — Гордеев с сомнением поглядел на кофеварку. — Все ведь одно к одному: шахматную программу писали очень секретные ребята — выкормыши нашего пентагона, у Осетрова имеются пятна в спортивной биографии. Или вы станете меня убеждать, что он их смыл?
— Слова-то какие! Пятна в биографии… смыл…
— Вы сердитесь потому, что я прав. Кофе будете?
— Нет. Пил уже, хватит на сегодня. А сержусь я на вас потому, что считал и считаю вас взрослым, здравомыслящим человеком, а вы в детсадовских шпионов играете. Женя сама по себе что-то выискивает, вы — сами по себе. Сами же мне постоянно долдоните: что-то с этими шахматистами не чисто. А ну, как из-за этих вот ваших нечистот ее в темном закоулке кирпичом по голове?!
— Вы сердитесь потому, что я прав, — упрямо повторил Гордеев. — Руку даю на отсечение: Осетров — дрянь человечишка, от него можно чего угодно ждать.
— Вы у нас зато безупречны! — проворчал Заставнюк утомленно. Видимо, переживания за испорченные архивы отняли слишком много нервной энергии. — Вот растолкуйте мне: почему вы считаете себя вправе навешивать людям ярлыки? Осетров — дрянной человечишка. А вы — матерый. Он, между прочим, чемпион мира.
— Если быть точным, экс-чемпион.
— Какая разница? Становился чемпионом. А вы ему оп — бирку. Серийный убийца гроссмейстеров.
— Я никому ярлыков не навешиваю! И вы, Савелий Ильич, это прекрасно понимаете, — обиделся Гордеев.
— Нет, не понимаю. Как иначе прикажете называть то, что вы делаете?
— Чтобы разобраться в явлении, я должен разложить его… грубо говоря, на известные составляющие. Если я сталкиваюсь с чем-то доселе неведомым, я даю этому определение. Пытаюсь, по крайней мере, дать. Вот и все.
— Ага! Вы, значит, не на человека навешиваете ярлык, вы его сперва расчленяете на части, а уж потом маркируете: мозги иссушенные, заплывшие жиром, внутренности тухлые с червоточиной, где была совесть, там вырос сами знаете кто.
— Не передергивайте, Савелий Ильич! Не человек разделяется на составные части, а поступки и мотивы.
— Это все отговорки! Кто твердил: «Не будем спорить о терминах!»? Ваши слова?
— Мои, ну и что с того?
— Вы присваиваете себе право судить других, вот что! Вы же юрист, адвокат, как вы можете защищать людей, если в каждом заранее подозреваете изъяны, пороки и несовершенства?!
— Фу, ну вы и нагородили! — Гордееву стало смешно. Налив себе кофе, он подошел к батарее проведать несчастные папки. С виду они почти просохли. — Ничего не слиплось, и краска нигде не растеклась, — удовлетворенно сообщил он.
— Слава тебе господи! — ожил Заставнюк. — Что конкретно вы хотели узнать про Осетрова?
— Психологический портрет плюс мотив.
— Опять за рыбу деньги!
— У вас материалов — море разливанное. Только они в большинстве своем тенденциозны, всяк же кулик поносит соседнее болото. Я могу подогнать факты под свою версию элементарно, но, что бы вы там ни говорили, Савелий Ильич, стремлюсь я в первую очередь к объективности. А посему соваться без лоцмана в эти фекальные воды не хочу.
— Ладно, слушайте про своего Осетрова, — сдался Заставнюк. — Став чемпионом, он крепко подружился с тогдашним руководством Шахматной федерации — там всем хотелось делать вид, что они борцы за честь державы, вдохновители и организаторы шахматных побед. Когда подрос новый строптивый претендент, руководство начало плутовать, не буду утверждать, что с подачи Осетрова, но, безусловно, к его прямой выгоде. Обманули претендента с городом, где должен был состояться полуфинал отборочного цикла, в ФИДЕ перенесли матч из Голландии в Штаты, сами же ехать претенденту в Америку не позволили, думали, зачтут ему поражение за неявку. Но сорвалось. И потом много всего было. Прерванный матч, когда у Осетрова нервы сдали. Претендент уже стал чемпионом, так к нему тренеров не отпускали на сборы — они как бы военнослужащие, а один шпионил в пользу Осетрова. Психолог его переметнулся к Осетрову. Но все равно нельзя обвинять огульно его одного. Он дружил с системой, она его защищала. Сейчас система, конечно, развалилась, но у него от былого величия остался шахматный журнал и дружба с большими людьми.
