Фридрих Незнанский - Одержимость
Мягко, тепло, одеяло до подбородка, значит, не в канаве, не в вытрезвителе и не в обезьяннике. Тело вроде слушается, голова варит, значит, все хорошо, не убили, не ограбили, не забрали в милицию до выяснения. А Валерия?.. Валерии можно позвонить, извиниться, что неважно себя чувствовал. Черная вдова! Господи, примерещится же такое! Хотя с какой стати такой эффект от двух несчастных бокалов вина? Очередные сюрпризы, связанные с черепно-мозговыми травмами? И ведь как завелся! Еще бы чуть-чуть и мог, чего доброго, столиком ее по голове чебурахнуть. Или бутылкой.
Господи, а не чебурахнул ли?!
Да нет. Нет… Точно нет! Момент бегства из квартиры помнился совершенно отчетливо. Она тогда еще была жива-здорова, даже крикнула что-то вслед. Когда уже был на площадке. И дверь потом закрыла, щелчок замка довольно громкий, и на первом этаже в пустом ночном подъезде слышно его было прекрасно.
Ну и слава богу. Значит, надо позвонить, причем чем скорее, тем лучше, соврать что-нибудь: мол, почувствовал приближение острого приступа кататонии (то бишь психического расстройства с преобладанием двигательных нарушений). Да и вообще, съездить забрать пиджак и куртку. Только с пустыми руками нельзя, надо чего-нибудь преподнести в знак извинения и глубочайшего раскаяния. Только не цветы, цветы — слишком интимно и вроде как с намеком на еще один шанс, и не вино — хватит вчерашнего на год вперед, и не конфеты — это слишком пошло… Можно фрукт какой-нибудь, и желательно не вызывающий никаких похабных ассоциаций, м-мм… ананас, например. Хотя, черт, это тоже с подтекстом. Заставнюк говорил, первое средство для повышения потенции. Киви? Вообще ни в какие ворота. Арбуз? Где его достать — хороший посреди зимы? Или вялый окажется, или… Может, кролика ей подарить? Живого, повышенной пушистости. На Арбате в зоомагазине такой экземпляр можно отобрать! Натуральная помесь гигантского хомяка и карликового ослика.
А вообще, зачем голову забивать? Ну не свидание же расстроилось. Собирались поговорить — поговорили. А что не слишком вежливо попрощался, что без пиджака ушел — с кем не случается. Можно ограничиться словесными реверансами.
Значит, на том и порешим. Извините, дражайшая Валерия, выпимши были, собой не владели, в следующий раз — не дай бог, он случится — не осрамимся, не опорочим честное имя, не запятнаем. Короче, в следующий раз все у нас получится.
И в конце концов, мелочи все это… Болотников… Он недодумал — опять причудилось вчерашнее: мертвый Болотников и колышущаяся паучья тень над ним. Бр-рр! Гордеев тут же заставил себя переключиться на другое. Щапов вон контакты с богом налаживает. Одно дурацкое видение сменило другое: Щапов с дыркой в голове объясняет ангелам принцип работы богоприемника.
Черт! Какая каша в голове!
Гордеев с наслаждением, до хруста в костях, потянулся и ощутил кончиками босых пальцев непривычную шелковистость белья.
Засалилось за неделю? Уже чувствуя недоброе, приоткрыл глаза. Прямо перед глазами — незнакомый, оклеенный пупырчатыми обоями потолок, незнакомая люстра в три шара-плафона. Медленно-медленно повернул голову. Слева — незнакомый столик, на нем — красный ночник а-ля китайский фонарик и будильник, скрипучее тиканье которого и разбудило, у незнакомой стены — пустой детский манеж с колышущимися сверху блестящими рыбками на ниточках, закрытая, черная с непрозрачными стеклянными окошками дверь. Решительно себя ущипнул и почти не почувствовал боли.
Очередной сон? Или совсем заглюкался?
Привстав на локте, оглядел то, что справа. Узкий шкаф, телевизор, еще один столик с близняшкой — китайским фонариком. И правая половина незнакомой широкой кровати с примятой подушкой. Подушка уже холодная.
— Господи!
Отбросил одеяло, догадываясь, что там. Точно — никаких признаков одежды. Нет ее и нигде поблизости. На пуфике — махровый халат в зеленую и черную полоску, тех же цветов полотенце, рядом с кроватью кожаные шлепанцы. Осторожно встал, прислушиваясь к звукам в квартире, — полная тишина, только будильник тикает. 11.15. Ничего себе раннее утро! Закутался в халат. В кармане что-то зашуршало. Записка. Крупными округлыми буквами с сильным наклоном влево:
«Мучительно спешу. Кофе и завтрак на кухне. Спасибо за все.
Лера».
— За какое такое «все»?! — еще не веря в реальность происходящего, Юрий сильно ущипнул себя еще раз. Черт, больно!
А как же лестничная площадка, щелчок замка, марш-бросок по улицам в одной рубашке, поиски метро или такси? Приснилось?!
— Зато кролика тебе не видать как собственных ушей! — рявкнул он во всю глотку и поплелся в душ.
И еще, конечно, не придется звонить, извиняться, ездить на другой конец города за курткой. Что само по себе тоже неплохо.
От холодной, горячей и снова холодной воды ничего не изменилось. Ложные воспоминания не желали рассеиваться. Но, не собираясь сдаваться, Гордеев налил себе кофе и отправился обследовать квартиру. Во-первых, в поисках собственной одежды, а во-вторых, может, что-нибудь напомнит, зацепится, а там восстановится и вся картина.
Куртка и туфли обнаружились в прихожей, в голубой гостиной все уже было убрано: ни бутылок, ни бокалов, свернутый конвертом плед в уголке дивана. В кабинете Болотникова на письменном столе его портрет в черной рамке, перед ним на серебряном блюде холмик оплывшего воска и догорает тонкая церковная свечка. Кабинет Брусникина описала точно: тотальный культ покойного хозяина и его профессии. Кубки, статуэтки, дипломы, фотографии, коллекция шахматных часов. Книги, целая полка посвящена психологии: учебники, даже монографии. Гордеев достал одну, полистал — сплошная абракадабра. Личного Щапова у покойного, что ли, не было? Если штудировать все это на полном серьезе, совмещая с тренировками и турнирами, немудрено и свихнуться.
Впрочем, кабинет реставрации воспоминаний не помог. Если где-то что-то и происходило, то не в кабинете. Гордеев зажег новую свечку, старой осталось минут на пятнадцать, не больше, и переместился в спальню. Одежда обнаружилась в узком платяном шкафу, все аккуратно развешано на плечиках, носки, белье — стройненькой стопочкой на дне. Нет, ну не отлавливала же Валерия его на улице, не тащила в самом деле на горбу обратно на четвертый этаж?! Значит, никуда он и не уходил? А ложные воспоминания — просто защитная реакция. От чего он защищался, лучше не уточнять.
Гордеев оделся, вернул на место халат и шлепанцы, отнес на кухню чашку. Подумав, выпил еще кофе, заглянул под салфетку на кухонном столике — в плетеной корзинке два больших бутерброда с ветчиной. А почему бы и нет? Заслужил же, очевидно? Сжевал бутерброды. Вчерашний разговор надо бы законспектировать и как следует обдумать. Конечно, идея Валерии о Мельнике, убившем Болотникова, абсолютно бредовая, но вот Осетров… это может действительно оказаться интересно. Надо бы проконсультироваться у Заставнюка, насколько Осетров на самом деле коварный и беспринципный тип.
Сполоснув за собой чашку, он в последний раз осмотрел квартиру — не забыть бы чего-нибудь, возвращаться сюда еще раз почему-то не хотелось. Убедился, что входную дверь можно просто захлопнуть, подумал: а не написать ли и самому записку с благодарностью за все, потом передумал — лучше вечером позвонить.
2И опять Жене пришлось добираться до работы на такси. Мастер золотые руки, до которого она утром все-таки дозвонилась, опять ничего не сделал. Он, видите ли, так был удручен неблестящим выступлением наших биатлонистов на очередном этапе Кубка мира… И таксист, как назло, попался не в меру разговорчивый, знала бы, что придется из-за пробок тащиться почти полчаса, поехала бы на метро. Даже с учетом того, что до метро еще надо добираться троллейбусом. Зато не пришлось бы выслушивать бесконечные метеорологические подробности и сетования на нерасторопность городских служб, посыпающих кое-как и черт знает чем, а снег расчищающих только по праздникам.
Протягивая таксисту деньги, Женя заметила Мовсесяна. Метрах в тридцати впереди, на стоянке у парадного крыльца Шахматной федерации, остановился белый «фольксваген», Мовсесян резво выбрался из-за руля, обежал машину, распахнул правую дверцу, помог выбраться даме — естественно, Ангелине Марковне. Ангелина Марковна нетерпеливо прошествовала к крыльцу, недовольно оглядываясь на замешкавшегося спутника, а Мовсесян суетливо возвратился за портфелем, захлопнул дверцы — левую, потом правую, клацнул пультиком, включая сигнализацию, которая не включалась, снова захлопнул дверцу, победил наконец своенравный multi-lock и торопливо, вприпрыжку понесся к крыльцу, на котором хмурым изваянием застыла тетушка Мельника, демонстративно ожидая, когда перед ней снова распахнут дверь, теперь уже входную. Примерно на полпути тренер сбавил ход, даже, к пущему неудовольствию тетушки, вовсе остановился, нашарил в кармане пальто сотовый телефон, ответил на звонок и, стоя же, продолжал разговаривать. Ангелина Марковна, извергая в его сторону невидимые глазу, но легко угадываемые молнии, спустилась со ступенек, сделала несколько шагов.
