Владимир Колычев - Силовой вариант
Клавдия решила убежать от такой жизни куда глаза глядят. А лучше всего податься в Москву. Зачем?.. Вот это ей и предстояло сейчас выяснить…
Сентябрь на дворе. Но она в пальто. Не потому, что холодно. Просто пальто у нее хорошее — пуговицы красивые и воротник смотрится как меховой. Ей в деревне все завидовали. Пусть теперь и Москва знает, как надо одеваться… Только вот чемодана у нее нет. Вместо него — брезентовый мешок с лямками. Но ничего, это необычно. А она где-то читала, что в необычном своя изюминка. Такой мешок, как у нее, мог бы стать писком моды…
Клавдия не заметила, как к ней подошли два милиционера.
— Документики! — не вежливо, но и не грубо потребовал один.
Она предъявила свой паспорт.
Милиционер нехотя полистал его, вернул обратно.
— С какой целью в столицу, Клава? — спросил он.
— Не знаю, — пожала плечами Клавдия.
— Как это не знаешь?
— Ну, мне бы Кремль посмотреть…
— Владимира Ильича Ленина?
— Ага…
— Ну-ну… Смотри в оба, Клава. Только не на Кремль. А по сторонам. Москва наша только с виду красивая. А если присмотреться, дерьма в ней… Будь осторожна, бойся людей, — посоветовал ей второй милиционер.
— Людей бояться? А чего их бояться? — удивилась Клава.
Самое большее, люди могли обругать ее по пьяни. Но это ж не страшно.
— Ехала бы ты домой, а, — скривился первый милиционер. — И без тебя, честное слово, проблем хватает…
— Да уедет она, — тихо сказал ему напарник. — Шишек набьет и уедет…
Они повернулись и неторопливо двинулись в сторону вокзала. Клава поплелась за ними.
— Блин, понаезжают из своих колхозов, — тихо возмущался один милиционер. Он не знал, что Клавдия его слышит. — А потом разгребай за ними… И это убожество вляпается. Дура толстая…
Клавдии стала обидно. Это кто убожество? Кто дура толстая? Она, что ли?
Ну какое же она убожество? Какая она толстая? Всего восемьдесят килограммов весит. При росте сто семьдесят. В деревне у себя она первой красавицей считалась. Все при ней… А тут ее толстой называют. И еще убожеством. А ведь она хорошо одета.
Совсем расстроилась Клавдия. И сама не заметила, как оказалась в каком-то кафе. Зато сразу поняла, что хочется есть. Она села за стол. Тут же появилась девушка в замызганном переднике.
— Чего тебе здесь надо? — не очень любезно спросила она.
Жует жвачку, как та корова, и смотрит на Клаву, как пьяный колхозник на клопа.
— Я… Я поесть…
— А деньги имеются?
— А вы всех об этом спрашиваете? — неожиданно для себя возмутилась Клава.
— Что будете заказывать? — небрежно спросила официантка.
— Мне бы пообедать, — она снова стала тише воды ниже травы.
— Пообедать ей… Комплексный обед пойдет?
— Да, — кивнула Клава.
Она не знала, что такое комплексный обед. А когда подали, радости ее не было предела. Тарелка наваристого борща, картофельное пюре с котлетой, салат из капусты, компот. Красота!
А на десерт официантка предъявила счет.
— Да, да, сейчас…
Клава полезла за своим кошельком. Там лежала целая тысяча. Но, увы, от кошелька осталось только воспоминание.
— Извините, но я потеряла кошелек… — виновато посмотрела она на официантку.
Сначала появился какой-то мужчина лет тридцати в спортивном костюме. Его лицо не предвещало ничего хорошего. А затем откуда-то выплыли два знакомых милиционера.
— Кошелек, говоришь, потеряла? — спросил первый.
— Да…
— Врет она все! — громогласно заявила стерва официантка.
— Да не ори ты! — поморщился милиционер. — Она только что из колхоза своего приехала. И деньги у нее в самом деле могли украсть. Не видишь, клуша она… Что же мне делать с тобой, Клава? — незло посмотрел он на Клавдию.
— Клава… — хмыкнул мужчина в спортивном костюме.
А чем это, интересно, ему не нравится ее имя?
— Слушай, Макс, у тебя ведь посудомойки нет, — вспомнил вдруг милиционер и посмотрел на него.
— Ну и что?
— Так вот Клаву возьми. Она отработает…
Мужчина, которого назвали Максом, оценивающе посмотрел на Клавдию.
— Жить есть где? — спросил он.
— Нет…
— Тогда считай, тебе повезло…
Первый день в Москве закончился для Клавы на грязной кушетке в подсобном помещении кафе «Парус». Но прежде чем лечь спать, ей пришлось перемыть горы посуды. Для городских такая работа в тягость. Впрочем, и ей не в радость.
Не для того она в столицу приехала, чтобы мыть за кем-то посуду.
Полгода она как проклятая вкалывала в этом кафе. На ней уже не только посуда. Ей еще и полы приходится мыть. А ночью она в кафе за сторожа. Ей доверяют, потому что она ни разу в жизни ничего не украла. Только все равно закрывают на ночь на замок.
Почти всю осень, полную зиму, март, апрель она света белого не видела. Но за это время ей ничего не заплатили. Как будто она все еще не отработала тот обед, за который не смогла заплатить. За все ее труды ей причиталось только одно — скудная кормежка, ночлег на грязной кушетке и трехэтажный мат, когда Макс был не в духе.
Она похудела за это время. Килограммов двадцать скинула, не меньше. И с лица спала. Уже не была той круглолицей пампушкой, какой приехала в Москву.
Клава не была глупой. Она как губка впитывала в себя все, что видела, что слышала. Она уже не была той деревенской дурой, какой ее привыкли считать. И когда она заявила Максу, что собирается сменить место работы, тот сначала спросил:
— А куда ты пойдешь?
— Туда, где больше зарабатывают…
— Тебе что, здесь плохо платят?
— Здесь мне ничего не платят… Я и за уборщицу, и за посудомойку, и за сторожа…
Макс задумался. Даже лоб сморщил.
— Кто тебе, Клава, сказал, что тебе не платят. Просто деньги тебе на руки не выдают…
— А ты мне выдай!
Клавдия уперла руки в бока. Взгляд ее пылал.
— И выдам…
Макс явно не хотел терять ее. Ведь все, за что она ни бралась, делалось на совесть.
Он куда-то ушел. Минут через десять вернулся.
— На вот, держи…
В руках у нее оказались деньги.
— Здесь двадцать тысяч… Мало?
Для кого-то мало, а для нее много.
— Гуляй. У тебя сегодня выходной…
Макс улыбнулся ей. А ведь он вовсе не такой плохой, как она о нем думала.
Май месяц. А на ней старый свитер домашней вязки, штопаные колготки, туфли с ржавыми пряжками. У нее хорошие волосы, толстые, длинные. Но они космами висят. А лицо у нее симпатичное. Только, кроме нее, никто об этом почему-то не знает. Дурнушкой ее за глаза зовут. А все потому, что не следит она за собой.
Все, хватит быть деревней. Восемь месяцев в Москве. Пора уже городской становиться.
Сначала Клавдия отправилась на вещевой рынок. Купила себе шелковую кофту с пояском и костяными пуговицами, черные лосины, туфли на высоких каблуках. Дешевое все, одноразовое. Турецкий ширпотреб. Но куда деваться? На «фирму» у нее денег нет…
Она умела носить туфли на высоких каблуках. Два месяца назад в кладовке нашла пару стоптанных туфель на шпильках. А по телевизору видела, как ходят манекенщицы. И в журналах, газетах про них читала. От нечего делать по ночам ходила по залу. Походку от бедра вырабатывала. И очень даже неплохо получалось. Только на людях она еще ни разу себя не показывала.
Обновки Клавдия бережно сложила в пакет. И отправилась в баню.
Она помылась, высушила волосы. И только после этого натянула на себя лосины, влезла в туфли. Дальше — кофточка на голое тело. Ее крупные, идеальной формы груди не нуждались в лифчиках. Под шелком кофточки угадывались аккуратные пуговки сосков. И Клавдия не считала это чем-то зазорным.
Походка от бедра получалась у нее и на людях. Длинные стройные ноги обтянуты лосинами, кофточка, выпущенная наверх, едва закрывает упругую попку — в таком наряде она смотрелась очень эффектно. Волосам ее не нужна никакая парикмахерская. Она просто расчесала их и пустила по спине. И косметика тоже лишняя. Губы накрасила, и все. Ресницы длинные и пушистые от природы, кожа нежная и свежая.
В баню она входила гадким утенком, выплывала прекрасным лебедем. Об этом говорили восхищенные взгляды прохожих. Мужчины чуть шеи не сворачивали, оборачиваясь ей вслед. Вот и скажи после этого, что выражение «Иди ты в баню!» содержит в себе что-то обидное.
Клавдия вошла в «Парус» и столкнулась с Мэри, той самой официанткой, которая так грубо обошлась с ней полгода назад.
— Чего желаете? — вежливо спросила она. Это было что-то невероятное.
— Мэри, ты что, это же я!
— Клава!!! — у той и челюсть отвисла.
И только сейчас Клавдия увидела Макса. Он сидел за сервированным столиком, а рядом с ним какой-то мужчина лет тридцати. Жгучий брюнет. Жгучий взгляд. Жгучее обаяние.
Мужчина смотрел на нее. И на его тонких губах была жесткая улыбка.
