Андрей Воронин - Инкассатор: Золотая лихорадка
– Слушай, граф Монте-Кристо, если я тебе понадоблюсь – завтра с обеда я заступаю в караул. Можно сделать по рюмке чаю... Как ты считаешь?
– Ну, Леня, если живы будем... завтра мне твоя помощь может понадобиться.
– Не вопрос!
Жестовский не стал говорить каких-то слов, знал, что друг идет на смертельно опасное дело. И подстраховал бы он его, да Филатов категорически запретил это делать.
Так они и расстались с надежной встретиться завтра.
Филатов достал мобильник, которым в последнее время не пользовался во избежание пеленгации, и завел встроенный будильник на 11 вечера, отъехал в тихое место за городом и задремал – в последние ночи со сном ему не везло.
Проспал он часа четыре и, как ни странно, выспался, хотя тело затекло от неудобной позы. Чтобы взбодриться, десантник умылся из первой попавшейся колонки и повел машину к дому Буденного.
«Жигуль» он оставил в переулке; единственный фонарь не горел, было темно, как во рту у кита. Впрочем, во рту у кита Филатову побывать не довелось, а к волку в пасть он как раз и собирался.
Сначала Филатов решил понаблюдать за домом с улицы, для чего занял позицию в тени навеса у автобусной остановки, разыгрывая подвыпившего запоздалого пассажира.
Спустя полчаса у калитки появилась фигура мужчины. Филатову показалось, что он где-то его уже видел. И точно – присмотревшись, он опознал одного из охранников товарной станции.
«Неисповедимы пути Господни», – подумал десантник, тихонько заходя сзади. Так же тихо он приложился рукоятью пистолета к затылку незадачливого визитера – ждать, пока из калитки буденновской хазы выйдет кто-то еще, времени не было. Утащив обмякшего мужика в густые заросли кустарника, он надежно связал ему руки его же собственным ремнем и влил в рот остатки водки из фляжки. Тот закашлялся. Филатов спрятал в карман опустевшую флягу и отвесил бывшему коллеге парочку пробуждающих пощечин. Тот открыл глаза, увидел незнакомое лицо и совсем было собрался кричать «Караул!», как Юрий не сильно, но ощутимо заехал ему в подбородок, заставив прикусить язык. Спросил, не желая тянуть резину:
– Где Буденный держит Удава?
Мужик молчал, то ли ничего не соображая, то ли стараясь выгадать время. Филатов залепил ему пощечину, после чего повторил вопрос. На этот раз пленник почел за лучшее подать голос:
– Если скажу, отпустишь?
– Да на хрен ты мне нужен? Говори давай!
– Фриц его в уборную посадил...
– Как в уборную? – Юрий сразу как-то не сообразил, что бандиты не станут церемониться даже со своим.
– В яме он, в туалете.
– Ясно. Кто охраняет?
– Не знаю. Вроде двое бродят... Отпусти ты меня, а?
– Полежи чуток... – Юрий прижал сонную артерию на шее пленника и оставил его отдыхать до утра под кустами. Сам же, держась в тени забора, отправился вдоль него в обход усадьбы.
Жестовский был прав: калитка, ведущая из сада в сторону речки, была не заперта. Из глубины сада доносились голоса подвыпивших мужиков, игравших в подкидного дурака. Дом был освещен, в нем шла крупная пьянка. Мягко ступая по траве, десантник приблизился к охранникам. Стол, за которым они сидели, был освещен лампочкой с жестяным абажуром; от нее вниз падал ровный круг света.
– Туз, бля! – заорал один из бандитов.
Второй парень, получивший дурака и весьма этим недовольный, поднялся с места.
– Ты куда? – спросил Борман. – Сдавай, дурачина!
– Отолью пойду, – пробормотал тот.
– А-а, Удава хочешь окропить? – заржал его партнер. – Глянь там, не протух он еще?
Напарник что-то промычал в ответ и отправился в сторону темневшего в глубине сада гаража. Зашел за угол. Филатов тенью метнулся следом.
Парень отворил дверь клозета и начал справлять малую нужду. Филатову только того и надо было. Подобравшись сзади, он успокоил его тем же приемом, что и бывшего «коллегу» по охране, затем отволок к задней стене гаража, уложив на траву. Не медля, заскочил в сортир и, морщась от запаха, посветил зажигалкой. Удав надрывно закашлялся. Юрий отволок закрывавшие яму доски и прошипел:
– Вылезай, быстро!
Кашель стих, и из ямы показалась всклокоченная голова Годунова с распухшими губами.
– Вылезай, я сказал, и тихо!
– Не могу, у меня руки вывернуты... – прохрипел Удав.
Филатов, матюгнувшись про себя, наклонился над ним, просунул руки под мышки и рывком вытащил узника наружу.
– Сам идти можешь?
– Попробую! – простонал тот и вывалился из клозета.
Юрий скользнул за ним и тут услышал голос Бормана:
– Жорик, ты что, обосрался там?
В ответ Юрий прохрипел что-то типа «щас иду» и подтолкнул истекавшего нечистотами Годунова по направлению к калитке. Они добежали до забора.
– Куда теперь? – выдохнул Удав, от которого несло так, что десантника чуть не стошнило.
– Вдоль забора давай, за мной, я вперед, сейчас машину подгоню.
Путь занял немного времени, но его хватило Борману на то, чтобы поднять тревогу. Едва Годунов ввалился в заднюю дверь «Жигулей», как со стороны дома послышался шум. Впрочем, Филатова это уже не заботило. Машина с выключенными фарами скрылась в паутине неосвещенных переулков.
Годунов на заднем сиденье не издавал ни звука. «Сознание потерял, что ли?» – подумал Филатов. Они были уже далеко от места заточения Удава; Юрий держал курс к железнодорожному переезду, за которым открывалась прямая дорога на переулок имени какого-то забытого всеми героя, конечный пункт его маршрута. Как на грех, переезд оказался закрыт – с горки спускали порожняк.
Наконец звонки прекратились, шлагбаум поднялся, и через десять минут Юрий затормозил в глубине знакомого переулка.
В этом переулке когда-то жила Ксенина тетка, а раньше – покойные дед с бабкой – родители ее отца; на чердаке бани до сих пор хранилась полуистлевшая коляска, в которой возили Юрину подругу тридцать лет назад. В углу огорода еще можно было увидеть следы ямы, в которой они с ее отцом искали якобы зарытый там дедом-партизаном «дегтярь»; и груша была еще жива, старая высокая груша, забравшись на которую Юра бросал Ксюше спелые плоды. Смеялись они тогда...
Яблони так и стояли, только плодов на них в этом году не было – обгорели деревья. От дома остался почерневший сруб, чудом уцелела лишь баня, да и та стояла без крыши. Взрыв баллона с газом, говорили, слышен был аж в центре города... Полупарализованная Ксенина тетка спаслась чудом – старуху вытащил прохожий.
– Кто ты такой? – спросил Удав.
– Филатов, – просто ответил Юрий.
– Я у тебя в долгу...
– Пошел ты на х... со своим долгом! – от чистого сердца заявил Юрий. – Вылезай!
Они вышли из машины, Филатов открыл багажник и достал заранее купленную в хозмаге цепь и два висячих замка.
– Вперед! – стараясь не касаться «благоухающего» Годунова, Юрий указал ему на баню, темневшую во дворе.
– Что ты со мной собираешься делать?
– Вопросы задавать, – буркнул Юрий, обмотал пояс Годунова концом цепи, затянул и запер на замок, проверив, не соскользнет ли цепь. Второй ее конец он примкнул к потолочной балке. Удав не сопротивлялся, спросил только:
– Ты меня спас, чтобы самому замочить?
Не отвечая, Юрий пошел к машине, вытащил из бардачка бутылку, вернулся и сел на скамейку.
– Слышишь меня, Виктор Годунов? Того, что у меня с ней было, у тебя никогда не будет. Хоть ты и жеребец стоялый.
Юрий прямо из горла влил в себя полбутылки. Заметив стоящий в углу жестяной баллончик, подобрал его, при свете спички разглядел. Это был забытый кем-то дезодорант, на дне его еще что-то бултыхалось. Ухмыльнувшись, Юрий направил струю в сторону сильно вонявшего Удава. Струя скоро иссякла, не перебив запаха фекалий.
... К лавке кто-то, видно Ксюхин отец, прилепил огарок свечи. Филатов зажег его, потом прикурил сигарету и, пуская дым через ноздри, стал наслаждаться своим положением.
Потом ему стало противно, и он, глотнув из бутылки, задал давно вертевшийся на языке вопрос:
– Удав, жить хочешь?
Тот поднял голову – длины цепи хватило, чтобы сесть на пол, опершись о печку, – помолчал, потом проговорил хрипло:
– Чувак, купи рогатку и застрелись, понял?
Филатов озадаченно посмотрел на него, как на пациента дурдома:
– Да есть у меня рогатка, есть, видишь? – он достал пистолет, крутанул на пальце перед носом Удава, спрятал. – А ты, говнюк, три таких имел, но в сральню к Буденному попал. Я почему-то не попал, а ты – попал! – Водка постепенно стала его разбирать.
– Чего ты от меня хочешь?
– Правды, и только правды. Кто на меня мокрое дело повесил? Я имею в виду сторожа на станции.
– Если скажу, отпустишь?
– Ты, сучара, еще и торговаться будешь?
– А что мне остается? Сейчас ты при козырях...
– Говори давай, мочить тебя не стану.
– Угнать вагон тех фраеров послал Буденный. Вагон предназначался Фоме. Организовал все Кравченко.
