Борис Цеханович - Хлеб с порохом
Я облокотился поудобнее на ствол КПВТ и стал объяснять:
– Конечно, броня спасет от пуль, если ты находишься внутри. Но внутри ты оказываешься в какой-то степени и в ловушке: во время попадания гранаты у тебя меньше шансов уцелеть и выбраться оттуда. Если машина перевернется, внутри ты получаешь большее количество травм: будешь биться обо все выступы, кувыркаясь вместе с машиной. А теперь смотри: обстрел справа, – я ловко подпрыгнул и выбросил ноги на левую половину брони и присел, прикрываясь башней, а потом быстро перескочил на правую сторону машины и, опять прикрываясь башней БРДМ, повел стволом автомата по придорожным кустам. Все это я проделал на полном ходу машины и под изумленным взглядом Севрюгина. Я опять уселся на свое место и стал объяснять дальше: – Когда еду наверху машины, то при попадании гранаты меня максимум скинет с брони на дорогу или обочину. Ну, побьюсь, ну, сломаю руку или ногу, пару ребер, но остаться живым будет гораздо больше шансов. Сейчас будет место на дороге, которое периодически обстреливают боевики из пулемета, и я тебе покажу, как просто укрыться внутри машины от огня в случае обстрела.
Мы миновали самое узкое место и теперь ехали по дороге, участок которой простреливался с позиций боевиков, и Степанов прибавил скорость. Как по заказу, с горы ударила очередь, и пули защелкали по броне сзади нас. Севрюгин загнанно глянул на меня, а я, изогнувшись на краю люка, закинул ноги за спину водителя и мгновенно скользнул вниз, только чуть задев водителя. Майор, уяснив мой маневр, повторил его, но, зацепившись бронежилетом за выступ, сильно ударился лицом о крышку люка и провалился внутрь машины. Прежде чем мы выскочили из зоны поражения, еще одна очередь прогрохотала по броне. Я опять вылез наверх, туда же вылез и бледный Севрюгин.
– Ничего, Николай, умение приходит с тренировкой, – попытался я успокоить заменщика, но он уже паниковал и не пытался скрыть этого.
Как только мы остановились у ворот штаба, Севрюгин соскочил с БРДМ и стремительно побежал к салону командира полка. Я чертыхнулся и, уже не спеша, направился тоже к командиру полка, который вышел из-за масксети.
– Товарищ полковник, я не хочу быть командиром противотанковой батареи, – донесся до меня дрожащий голос офицера, – меня там убьют.
Матвеев заулыбался:
– Да вы что, товарищ майор? Вон Копытов какую ряху наел. Вся деревня кормит и лелеет его, мы здесь так не питаемся, как он. Да, кстати, товарищ майор, чего это вы всю ночь на связь не выходили? – Последние слова командир уже адресовал мне.
– Вчера вечером группу снайперов накрыл артиллерией, вот духи мне и отомстили. Обстреляли из зеленки и сразу же попали в радиостанцию… – продолжить я не успел, так как к командиру подошел начальник штаба полка подполковник Мельников и, хмуро глянув на меня, стал докладывать.
– Товарищ полковник, начальник строевой части майор Тимошенко и майор Копытов поступили возмутительно. Майор Севрюгин с самого начала был предназначен для замены командира первой минометной батареи. А Тимошенко вчера самостоятельно принял решение и перенацелил его на противотанковую батарею в качестве дружеской услуги. – Подполковник Мельников повернулся к Севрюгину: – А вы, товарищ майор, езжайте прямо сейчас за своими вещами, и сюда.
В течение последующих нескольких минут в мой адрес было высказано немало крепких слов. Не знаю, чем бы все это закончилось, но подошел начальник артиллерии и, воспользовавшись паузой, обратился к командиру с просьбой представить меня к правительственной награде за уничтоженных снайперов. Наступило неловкое молчание, в течение которого командир полка и начальник штаба озадаченно хмыкали и поглядывали то на меня, то на начальника артиллерии. А Чайкин глядел невинно на полковых начальников.
– Ладно, идите, товарищ Копытов, – наконец-то вяло махнул рукой Матвеев, и они с начальником штаба ушли в сторону роты связи, оставив меня с Чайкиным.
– Копытов, – начальник артиллерии сбросил с лица невинное выражение, – чего тебе спокойно не сидится? Вчера Тищенко приезжал к командиру жаловаться на тебя. Хорошо, я случайно оказался рядом и смог вступиться за своего подчиненного. После этого Матвеев ответил Тищенко в таком духе: «А чего ты хотел? Конечно, Копытов правильно взбеленился. Кто ты для него? Необстрелянный салага, на большее не тянешь. Вот отвоюешь свой первый бой нормально, тогда и сможешь его застроить, а пока придется молча проглотить обиду. Это мой тебе совет».
От радиостанции поднялся дежурный радиотелефонист и подошел ко мне:
– Товарищ майор, передали, что можно наши установки забрать из первого батальона.
Быстро собравшись, я через несколько минут мчался по дороге, с удовольствием ощущая напор встречного воздуха. Честно говоря, мне до чертиков надоело сидеть на блокпосту, но эти дни не прошли зря: дисциплина в батарее заметно подтянулась, стало больше порядка, и в действиях солдат появилось больше четкости и организованности. БРДМ бодренько взобрался по дороге в бывшее расположение первого батальона и остановился на огневой позиции минометной батареи, где и нужно было забрать противотанковые установки. Поздоровавшись с солдатами и узнав, что с ними все в порядке, я подошел к палатке командира батареи капитана Грегоркина, который ждал у входа, когда я переговорю с солдатами. От проезжающих через мой блокпост я кое-что знал про своего «сбежавшего» заменщика. Через два часа после того, как он приехал в батарею, началось продвижение мотострелковых батальонов вперед, и когда потребовался минометный огонь, майор Севрюгин ошибся, положив минометный залп по цепи наступающих мотострелков. Чудо, что никого не убило. Нового комбата сразу же отстранили от ведения огня, и Грегоркин вместо того, чтобы рассчитываться и ехать домой, продолжал командовать батареей и обучать Севрюгина. Получалось, что не только меня он подвел, но и другого офицера. Поздоровались, обменялись новостями, и командир батареи пригласил меня в гости. В палатке, несмотря на то что были приподняты над землей стены, было душновато, но мы все равно расположились внутри.
Пока Грегоркин накрывал на стол, я огляделся и с удивлением увидел среди спящих солдат так же мирно спящего Севрюгина. Спал он в каске и в бронежилете, крепко сжимая в руках оружие.
– Ну, как он тут? – Я кивнул на спящего офицера.
Грегоркин с досадой махнул рукой и стал наливать в кружки вино:
– Боря, лучше не спрашивай. Если бы не его дебилизм и трусливость, я бы уже ехал домой на поезде и слушал, как стучат колеса, а теперь торчу здесь и должен еще этого бестолкового майора обучать. Как только начинаются обстрелы или только предпосылки к ним, все, его нет – бросает батарею и убегает прятаться. Заколебал он меня. Вот, смотри, спит как сурок и до лампочки ему, что офицер из-за него здесь торчит.
Комбат первой минометной чокнулся со мной и махом вылил вино в рот, я отпил немного и поставил кружку на стол. А Грегоркин налил себе еще вина в кружку, потом мотнул головой на Севрюгина:
– Ну что, пригласим его?
Я махнул рукой: типа, мне все равно, и Грегоркин сильно пнул ногой лежащего в бок. Николай Севрюгин резко вскинулся и, сидя на матрасе, красными от сна глазами оглядел нас, стол и палатку. Командир батареи мотнул приглашающе головой к столу, и Севрюгин, беззаботно зевнув во весь рот, снял каску с головы. Я с любопытством наблюдал за своим бывшим заменщиком и все больше удивлялся. Стояла жара, волосы под каской были мокрыми, а под бронежилетом был еще свитер. Когда он стянул и его, я даже рот разинул от удивления. На голой потной груди на толстой железной цепочке висела огромная латунная икона.
– Николай, это откуда у тебя? – Я присел перед ним и стал рассматривать икону, явно старинной работы.
Севрюгин застеснялся, но потом ответил:
– Это мне жена своими руками повесила икону на вокзале от пули.
– На фига ты тогда бронежилет таскаешь?
…Через час я уехал, довольный общением с товарищем, а под вечер решил съездить с проверкой во второй и третий взводы. Обычно я ездил днем, а тут решил уже практически в сумерки. Пообщавшись с командирами взводов и выпив с солдатами чаю, я выбрался уже в темноте к забору на наблюдательный пункт взводов и затаился, наблюдая за противоположной стороной огорода, где были чеченцы. Они, кстати, и не скрывались особо: периодически до нас доносилась гортанная чеченская речь. Причем находились они метрах в ста, не дальше. Я уже собрался отойти к палаткам взводов и уехать к себе, как из домов, черневших в темноте в двухстах метрах от нас на окраине деревни, сорвались светлячки трассирующих пуль и пронизали кустарник вокруг нас. Вторая очередь пронеслась над нами и ушла к палаткам. Определив место, откуда шли очереди, я не скрываясь ломанулся через кусты к взводам. У палаток стояла легкая суматоха, но все были целы. Я выбежал на дорогу и, вскочив на подножку «Урала», скомандовал Субанову, который был за рулем:
