Кто не думает о последствиях - Корецкий Данил Аркадьевич

Но через несколько минут Парвиз это заблуждение развеял в пыль, причем в буквальном смысле этого слова. Он нажал кнопку, и крик «Аллаху Акбар!» слился с грохотом взрыва колоссальной силы.

Спутник «Лакросс» с высоты двухсоткилометровой орбиты зафиксировал яркую вспышку и разлетающиеся в стороны броневики. Поисковые группы «Стражей исламской революции», выдвинувшиеся на розыск пропавших подразделений, обнаружили огромную воронку, искореженную буровую вышку, перевернутые броневики, сгоревшие джипы и много-много трупов. В сети Интернет появились фотографии и сообщение, что американский спутник зафиксировал взрыв на территории Ирана, по предположению экспертов, возможно, явившийся следствием чрезвычайного происшествия при транспортировке ракеты к космодрому Семнан. Власти Ирана данное сообщение никак не прокомментировали и факт взрыва не подтвердили. Но журналисты принялись проводить свои расследования и публиковать статьи о том, что произошло в пустыне Деште-Кевир.

Узергиль, Камры

Можно ли профессию журналиста приравнять к профессии официанта? Об этом Джавад никогда не задумывался. Он знал наиболее расхожее сравнение: дескать, первая древнейшая профессия – проституция, а вторая журналистика. Кроме обычной констатации, в таком сопоставлении проглядывались и некоторые параллели между этими занятиями, что конечно же не способствовало восхвалению пишущей братии.

Те, кто обучался не за деньги, знали и польский афоризм на эту тему: «Журналисты вовсе не интересуются известиями, которые сообщают, как официанты не имеют аппетита к блюдам, которые приносят…» Но Джавад, которого родственники собирались выучить на ветеринара, второго афоризма не знал. Да он бы ему и не понравился, ибо надо было ломать голову над смыслом. Ну да, официант пищу не готовит и подсунуть клиенту лапшу вместо жареного барашка у него вряд ли получится… Но при чем здесь журналист? Конечно, более развитый коллега мог бы объяснить: журналист накормит лапшой и убедит в том, что это седло барашка, но Джавада не интересовали чужие разъяснения, да и польские высказывания тоже. В Дагестане достаточно своих афоризмов. Джавад любил один из них: «Вовремя сделанный подхалимаж стоит двух высших образований». На восхваление заслуг начальства он и был заточен с самого начала, и это всегда окупалось.

В местный телеканал «Брульон» Джавада приняли год назад через двоюродного дядю по отцовской линии. Работа чистая, культурная и почетная: все время мелькаешь на экране, все тебя знают, здороваются на улице, хотят дружить. Это не разъезды по окотам овец или кастрациям баранов! В числе знакомых постепенно появляются всевозможные начальники, богатые и влиятельные люди, самолюбие которых приятно щекочет даже короткое появление в новостной программе… А потом стали поступать и специфические, но хорошо оплаченные заказы. Теперь Джавад регулярно снимал репортажи, гневно осуждающие жестокость правоохранительных органов, ущемляющих конституционные права мирных жителей.

Очередной заказ обрадовал: предстояло снять репортажи в трех населенных пунктах, где местные жители протестовали против беспредела федеральных сил. Немногословный, внушительного вида человек, пришедший в редакцию, вручил ему плотный конверт со стодолларовыми купюрами и пообещал, что Джавада пропустят по перекрытым для всех остальных дорогам. Какой куш незнакомец занес генеральному директору телеканала, Джаваду не известно. Да это его и не интересовало.

Уже в первой точке съемок, в Узергиле, Джавад заметил конкурентов – Русика с телеканала «Кавказ-Оригинал» и неизвестных ему операторов, похоже, из самой Москвы. Все они, по очереди, сняли воронку от взрыва на местном кладбище, нескольких мужчин с разбитыми лицами, матерей, возмущавшихся незаконным арестом молодых сыновей… Но главным героем репортажа, несомненно, стал глава Узергиля господин Гасанов. Вот он пытается успокоить жителей села, возмущенных беспределом силовиков, и призывает их разойтись по домам. Вот сокрушенно разводит руками:

– Что я могу сказать жителям? Они правы! – доверительно говорит он. И откровенно поясняет: – Весной приезжие войска как гусеницы уничтожают урожай абрикосов в наших садах, не давая им даже созреть. Летом ходят по пояс голыми, смущая наших женщин. Осенью оставляют селян без урожая хурмы. Зимой рубят плодовые деревья на дрова. Они здесь живут, здесь же гадят, да еще и людей терроризируют. На последней «зачистке» увезли скромного, хорошего парня – Дадаша Насруллаева – только потому, что их начальнику приглянулся компьютер Дадаша, а он не захотел его отдать. Так и увезли вместе с компьютером. Я обращаюсь к руководству республики и прошу защитить мирное население от произвола силовиков!

Господин Гасанов проникновенно посмотрел в телекамеру.

Отлично! Просто великолепно! Джавад подмигнул оператору, и они заспешили к ожидающей их машине: надо было поспеть на сельский сход в Камрах.

«Может, отменят этот проклятый сход?» – с тоской думал Саидбек, въезжая на своей «пятерке» в Камры по верхней дороге. Форменная полицейская фуражка давила сегодня не только на голову, но и на мозги – словно мишень на лбу нарисовали. Саидбек снял ее и бросил на заднее сиденье.

«Еще бы и китель этот снять… А лучше вообще сюда не ездить!»

Парадокс состоял в том, что начальник полиции его никогда бы не послал на столь рискованное задание. А если бы и послал, то он бы не поехал… Но отказать Наби Адамовичу – это одно, а Оловянному – совсем другое!

Белобрысый омоновец на посту у дороги приветственно кивнул. Этот отряд стоял здесь третий месяц, и многие бойцы знали участкового в лицо. Иногда, правда, машину все равно досматривали, но он не в обиде – служба есть служба. Вот и сейчас остановился, ожидая – не захотят ли проверить багажник?

– Ты куда собрался, да еще в форме? – удивленно спросил боец. – Жить надоело? Там сход сегодня. Лучше разворачивайся!

– Да мне на сход и надо, – тяжело вздохнул Саидбек.

– Ничего себе! – Боец присвистнул и махнул рукой. – Ну, проезжай… Удачи!

Белая «пятерка» заехала в Камры, проехала по пустой улице и решительно свернула в направлении магазина «Привет», возле которого обычно и проходили сходы жителей. Припарковав машину метров за триста, Саидбек взял с заднего сиденья фуражку и, не надевая ее, пошел дальше пешком. Отсюда было видно, что на дороге возле магазина уже собираются люди.

Саидбек подходил все ближе и ближе, невольно замедляя шаги. Когда он приблизился к толпе, на человека в форме стали обращать внимание. Вначале к нему повернулись несколько лиц, потом еще и еще… Саидбек ловил на себе изумленные и, мягко говоря, не очень доброжелательные взгляды. Ноги будто налились свинцом, и он с трудом их переставлял. Четверо, сидевших на корточках у стены дома, слева от дороги, парней поднялись и направились навстречу, расходясь и охватывая его полукольцом, словно волки добычу. Брюки заправлены в носки, под длинными куртками висели не очень старательно скрываемые автоматы. На угрюмых бородатых лицах было написано изумление: будто они увидели жирафа. Но изумление недоброе – судьба жирафа предрешена: сейчас его разорвут на куски! Двоих Саидбек узнал: их фотографии висели возле дежурной части на стенде разыскиваемых участников НВФ. У Саидбека спина покрылась холодным потом, он не знал, что же ему теперь делать. Бежать было поздно, и он просто остановился.

Неожиданно, откуда-то с противоположной стороны улицы, вынырнул невзрачный худощавый человечек и направился наперерез четверке «лесных». Он был в серой рубахе, черном жилете-безрукавке, черных вельветовых штанах и зеленой тюбетейке. Лица его Саидбек не рассмотрел. Человечек подошел к «лесным», что-то им сказал, и те, мгновенно потеряв интерес к участковому, развернулись и пошли обратно. Поравнявшись со своим спасителем, участковый узнал в нем муэдзина – помощника нового муллы. Саидбек видел его пару раз, когда тот призывал верующих на молитву, но как его зовут, не знал. Муэдзин поздоровался первым. Саидбек ответил.