Андрей Дышев - Отходной маневр
— Черт! — крикнул он. — Хватить душу травить! Альбинос положил трубку на середину стола и включил режим громкоговорящей связи. Теперь все могли слышать, как из трубки доносится частое хриплое дыхание.
— Сынок! Сынок, алле! Это я, твой папа! Почему ты молчишь, сынок?
— Ах ты гнида, — прошептал Дацык, повернувшись к Мурашу, который сидел сам не свой. — Надуть меня хотел? Облапошить хотел?.. Да скажи что-нибудь своему бате, вошь ты постельная!
Мураш судорожно сглатывал и отрицательно качал головой.
— Сынок! Сынок! — скрипела трубка, словно старик настолько высох, настолько уменьшился в размерах, что стал похож на телефонную трубку, да Мураш никак не хотел признавать в ней своего отца.
— Говори, блудный отрок! — сдавленным голосом произнес Дацык и хлопнул Мураша по спине.
— Вы ошиблись… — едва смог вымолвить Мураш.
— Как же я ошибся, Антошка! Я ж твой голос узнаю… Ты что там, совсем спятил? Мне передали, что ты меня умершим считаешь, могилу мою где-то ищешь… Что с тобой, сынок? Ты никак головой повредился? Мы ж перед твоим отпуском встречались.Я тебе еще в дорогу баночку с медом дал…
— Вы ошиблись, — тверже повторил Мураш и закашлялся.
— Вот же ж ты хлопец какой неразумный! — жалким голосом произнес старик. — Ты только не пугай меня. Разве ж можно батьку родного не признать? У меня сердечко снова прихватило, и я из больницы тебе звоню… Приехал бы, сынок, покуда я еще живой. А то, гляди, и в самом деле помру. Тут мне плохо, одиноко. Все вокруг люди чужие. Лежу на койке, как старая вешалка на мусорке…
— Я вас не знаю, дедушка, — ледяным тоном, от которого у меня потемнело в глазах, произнес Мураш. — Мой отец погиб, его завалило ледником, когда он ехал в машине…
— Что ты, сынок? — испуганно произнес старик. — Какая машина? Что ты городишь? У меня отродясь машины не было. Ты ж знаешь, только мотоцикл. Сам же на нем катался, когда малой был… В своем ли ты уме, Антошка? Или я ошибаюсь и не с тобой говорю? Мой сын, Антон Юрьевич Мураш, родился второго мая тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Мамку твою покойную звали Екатерина. Ты сначала учился в школе Нальчика, потом поступил в институт. А сейчас работаешь в банке — название, правда, запамятовал. С девушкой дружишь, ее Настя зовут. Приходила сегодня утром ко мне, апельсинов принесла, про тебя спрашивала… Ну так как? Все сходится, сынок?
Мураш молчал, глядя перед собой, и медленно крутил головой. Альбинос придвинул трубку к себе.
— Все сходится, Юрий Николаевич, — сказал он. — Вы за Антошку не беспокойтесь. Просто он на работе немного переутомился. Сейчас мы отправим его к вам, и вы скоро встретитесь. Поправляйтесь!
Альбинос отключил телефон. За столом воцарилась гнетущая тишина. Даже Тучкина, которая принесла поднос с кастрюлей, не посмела нарушить тишину и застыла в нескольких шагах от стола. У меня не хватило сил сдержаться. Да и зачем надо было сдерживаться?
— А ты приличная сволочь, Мураш, — произнес я с чувством.
— Это еще мягко сказано, — поддержал меня Альбинос.
— Этого алкаша я не знаю, — забормотал Мураш и вытер нос рукавом. — Вы же слышали, он был пьян! А мой отец — поэт и романтик, он погиб под ледником. Он еще писал: «Что будет завтра — никогда не знаешь и, как в туман, в него въезжаешь…»
— Нет! Нет! Нет! — завизжал Дацык, будто его начали кастрировать, и трижды ударил по столу обоими кулаками. — Не верю я тебе, подошва ты рифленая! Не верю, ерш унитазный! Батяню своего не признал, до больницы довел, угробить старика хочешь! Убью, падла! Из последнего глаза яичницу сделаю! Ты думаешь, что сможешь заполучить наш чемодан?! Ты думаешь, я возьму и вот так отдам его тебе?!
— А может, правда? — тихо засомневалась Лера. — Стихи все-таки неплохие. За душу берут…
Мураш: вскинул голову, глянув на Леру, как на милиционера, который очень вовремя появился за спинами хулиганов.
— Я правду вам говорю… — хлюпая носом, проговорил он. — Мой отец ехал на десятой модели с номерным знаком «два ноля…»…
Дацык вдруг вскочил, вцепился обеими руками в Мураша и повалил его спиной на стол. С рычаньем, которого испугался бы самый кровожадный хищник, он принялся расстегивать молнию на его груди; бегунок тотчас заело, и Дацык рванул края куртки, вырывая молнию «с мясом». Его волосатые руки с длинными костистыми пальцами бегали по груди Мураша, словно два испуганных паука. Затрещали пуговицы на рубашке. Едва не оторвав нагрудный карман, один из «пауков» впился своими членистыми мохнатыми ножками в изрядно помятый, обернутый в мутную пленку паспорт. Дацык раскрыл цаспорт на первой странице, перевернул вторую, третью…
— А-а-а! — завопил Дацык и принялся хлестать паспортом по лицу Мураша. — Все сходится, оглобля неструганая! Ты врешь, но сопротивляешься! Убью! Убью!
При каждом слове Дацык наносил по сизому носу Мураша удар паспортом, у которого уже порвался листок с отметкой о регистрации.
— Это совпадение, — всхлипывал Мураш, не пытаясь хоть как-то защититься. — На свете бывают всякие, даже самые удивительные совпадения…
Мне было противно смотреть на Мураша и озверевшего от ненависти Дацыка, и я встал из-за стола.
— Любуйся, любуйся! — остановил меня Альбинос. — Твой приятель. Ты его сюда привел.
— Мне надо просушить ботинки, — ответил я.
— Дацык тебя проводит!
Экзекуция наконец закончилась. Дацык свернул паспорт трубочкой, вставил его в рот Мурашу и только после этого оставил его в покое. Он вытер со лба пот, поправил воротник своей куртки и выудил из заветной коробки початую бутылку. Наполнил рот водкой, прополоскал горло и проглотил.
— Чтобы через пять минут духу здесь твоего не было! — сказал он Мурашу.
— Я должен… я должен, — зашлепал губами Мураш, словно еще смаковал вкус обложки паспорта. — Я должен найти место гибели своего отца…
— Кто-нибудь! — взмолился Дацык. — Закройте ему рот! — И, с укором взглянув на Альбиноса, который снова занялся своей трубкой, добавил: — А ты говоришь, меня должно тошнить от крови. Да умертвить этого бешеного скунса — это подвиг, который станет достоянием нации!
Бежать отсюда! Бежать прочь от этих психов, которые представляются людьми! Бежать немедленно, без колебаний и страха! Чавкая мокрыми ботинками, я пошел к своей хибаре, Дацык понял меня почти что правильно.
— Эй, не гони! — хмыкнул он за моей спиной. — Мне тоже противно на этого Антошку смотреть. Вот же паскудный тип, да? Батя в больнице загибается, а он здесь нам песенки чирикает…
Вот и мой сарай. Больше ты не будешь для меня приютом, старина! Сгущаются сумерки. Ночь станет моим верным союзником. Сейчас как никогда я чувствовал себя сильным и свободным. Ай да молодец Альбинос! Какой умный ход сделал, чтобы уличить Мураша во лжи. Как ему удалось разыскать его отца? Наверное, отправил запрос в справочную Нальчика… Но об этом потом. А сейчас все внимание на дверь, на почерневшую от солнца и снега дверь в хибару… Я остановился перед ней. Дацык, нахмурив брови, смотрел на меня. Он что-то заподозрил?
— А ты что ж, даже ужинать не будешь? Тебя мы с довольствия не сняли. Напротив, водочкой сегодня побалуем.
— Сначала просушу ботинки.
Сейчас он должен приказать мне отойти на несколько шагов, после чего сунет пистолет за пояс и возьмется за скобу. Но чего он медлит? Почему смотрит себе под ноги?
— Чьи это следы? — пробормотал Дацык и поставил ногу рядом с четким отпечатком рифленой подошвы. — Не мои… А ну-ка, задери ногу! У тебя какая подошва?
— Не надо ничего задирать, — вдруг прозвучал незнакомый мужской голос. — Это мои следы.
37
Дацык не успел обернуться, как ему в затылок уперся автоматный ствол. За его спиной стоял невысокий коренастый милиционер в серой форме с лейтенантскими погонами. На поясном ремне висела портативная радиостанция, которая безостановочно шипела, будто внутри нее жарилась яичница. У лейтенанта было широкое доброе лицо, на котором чеканно вырисовались хроническая усталость и лень. Дацык оторопел и стал медленно-медленно разгибаться и поднимать руки, словно он был водолазом и работал сейчас на глубине. Я обратил внимание, что пистолета в его руке уже не было, он успел незаметно сунуть оружие в карман куртки. Наивно полагать, что внезапное появление в бандитском логове гаранта справедливости и законности привело меня в чувство восторга. Наверное, я испытывал те же чувства, что и Дацык. С моим заклятым врагом мы вдруг стали союзниками.
Лейтенант убедился, что Дацык правильно отреагировал на его появление, опустил автомат и перевел взгляд на меня.
— Вацура Кирилл Андреевич?
Я пожал плечами, будто надеялся, что эту непреложную истину еще можно будет поставить под сомнение. Лейтенант сдвинул кепи на затылок, промокнул платком вспотевший лоб и как-то нерешительно, словно был согласен рассмотреть альтернативные предложения, произнес:
