Ртуть и соль - Кузнецов Владимир Анатольевич

Подгоняемая окриками мичманов и мидшипменов, команда расходится по своим постам. Послушный приказу «Агамемнон» меняет курс, забирая на восток. Подгоняемый попутным ветром, он достигает земли на рассвете второго дня.

Утренний воздух кристально прозрачен. В нем, как в линзе, можно рассмотреть мельчайшие детали берега – поросшей джунглями дельты, такой огромной, что рукава ее скорее похожи на бухты, с тем только отличием, что пологие берега их поросли тростником, а вода, вытекающая в океан, – темная и будто покрытая маслянистой пленкой. Небо удивительно чистое – точно не было еще пару дней назад от горизонта до горизонта затянуто серым одеялом туч.

И все же вид этой земли вызывает гнетущее впечатление. Подступающий к самому берегу лес кажется темным. Вместо ожидаемой зелени здесь царствуют коричневый, серый и рыжий. На якоре стоят три или четыре купца и военный шлюп, темные и неопрятные, с пятнистым, выгоревшим деревом бортов и потемневшими до черноты снастями. На мелководье снуют примитивные лодки, гребные и парусные. Большинство негров в них полуголые – весь их гардероб составляют набедренная повязка или короткие парусиновые штаны. Одежда женщин не отличается от мужской, голые, обвисшие груди покрыты пирсингом и татуировками. Сол, который раньше видел такое только в этнографических программах канала «Дискавери», чувствует смесь смущения и брезгливости.

«Агамемнон» ложится в дрейф, капитан отправляется на берег, оставив мастера следить за кораблем. Призовой фрегат бросает якорь на пару миль ближе к берегу. Фигура ангела на носу, кажется, следит за «Агамемноном», неспешно дрейфующим в спокойных утренних водах.

– Что-то не видно торговых лодок, – недовольно ворчит Дилвинт.

Хорст дает ему увесистый подзатыльник. После боя с «Кровавой десницей» он не особенно ласково обращается с парнишкой.

– Ратта и Ридж оба стоили десятерых таких как ты, недотепа! – ругается он. – И все ж таки они отправились к Дэви Джонсу, а ты, болван, сидишь тут, живехонек, да еще и умудряешься пороть чушь!

Сол не пытается защитить Дилвинта. Не то чтобы он одобряет Хорста, но и сдерживать его не считает правильным. Старик потерял двух друзей, и никакие призовые деньги, и уж тем более – обещание призовых денег, не могут заглушить тоски.

Последующие дни наполнены унынием и тягостным, беспросветным трудом. Основная часть работы матросов – починка «Агамемнона» и «Кровавой десницы». Для этого приказом капитана плотник снаряжает на берег отряд матросов, который возвращется с досками, гвоздями и краской. На берег наведывается и боцман с помощниками, заменяя поврежденный такелаж. Все они приходят на корабль пьяными и довольными.

Хорста, Сола и Дилвинта отправляют на «Кровавую десницу» помогать в ремонте. Эд жалеет, что в прошлом мало времени уделял плотницким делам, да и вообще работе руками. Он пытается советовать мидшипмену, но в благодарность получает только зуботычины. Оно и понятно – советы у Сола дрянные, он понятия не имеет, как управляться с плотницким инструментом, а без шуруповерта и электролобзика вообще не может ничего толком сделать.

На третий день одного из матросов отправляют в лазарет – у него сильные боли в животе, рвота и непрерывный понос. Страшное слово «холера» электрическим разрядом проносится по кораблю. Матросы избегают пить воду, предпочитая грог, в котором даже мясо отмачивают. Галеты становятся желанной пищей, на кашу и суп стараются не налегать.

– Началось, – хмуро заключает Хорст в одну из ночных вахт.

Эд не уточняет, ему и так понятно. Здесь, в замкнутом пространстве корабля, болезнь распространится быстрее, чем огонь по сухой соломе.

– Как думаешь, долго нам здесь торчать? – спрашивает он. Хорст задумчиво смотрит на него.

– Странный ты парень, Сол, – говорит он. – Ты ведь не из Олднона. Бывал там, но город тебе не родной. Чтоб говорить, как чертовы кокни, нужно родиться в Западном Краю. А ты и года там не прожил, так ведь?

Неожиданный поворот разговора. До сих пор Сол считал, что на корабле всем плевать на твое прошлое – кому какое дело, если вселенная твоя на долгие годы ограничена деревянными бортами фрегата?

– А зачем спрашиваешь, Нодж? – Сол пристально наблюдает за реакцией товарища. Хорст остается невозмутимо-задумчивым.

– Я давно голову себе ломаю – кто же ты такой? – невнятно произносит он, достав из кисета щепоть табаку и отправив ее за щеку. – Я много видел чужаков, даже таких, у кого кожа черная или желтая. Видел даже таких, у кого тело покрыто шерстью, зубы наружу торчат, а уши как у собак. Уж куда те чужими были, а все же не такими чужими, как ты.

Сол задумывается, не торопясь с ответом. Нежданно этот разговор выходит очень важным. Если Хорст решит, что Эд врет, доверия между ними не будет. А если что Сол за время службы на флоте и понял, так то, что на корабле без доверия не выжить. Но скажи он сейчас правду – поверит ли ему старый матрос? Уж больно такая правда похожа на бред безумца…

– Что молчишь? – Хорст сплевывает за борт. Сол невесело улыбается.

– А тебе и правда нужно знать? Вдруг я беглый убийца?

– Тут таких полкоманды, – язвительно ухмыляется Хорст. – Ты не убийца. Если и убивал, то в бою. На это у меня глаз наметанный.

– Верно, – кивает Сол. – И что чужак, тоже верно. В Альбони я приплыл за женой. Она сбежала от меня. По своей воле или по принуждению – не знаю. Но хочу узнать.

– Теперь уж вряд ли, – качает головой Хорст. – А откуда ты такой взялся? Где твой дом?

Уйти от вопроса не удалось, хватка у бывалого моряка железная. Сол снова взвешивает все возможные ответы. Нет, слишком часто в его жизни правда оказывалась вреднее лжи. Ложь – великий умиротворитель. Говори то, что ожидают услышать, и тебе поверят. Скажи неудобную правду – и тебя тут же запишут в обманщики или выставят дураком. В выборе между словом и молчанием – выбирай молчание. В выборе между словом и делом – выбирай дело. Правду оставляй при себе, ложь отдавай другим. Такова жизнь.

– Я с континента. Из самой его середины, где до восточного океана так же далеко, как и до западного. Я не знаю, как называют мою страну у вас.

– Сковам, – Хорст глядит недоверчиво. – У нас говорят, что там носят бороды до пояса и долгие шубы.

– Бороду я сбрил, – честно признался Сол, не уточняя, правда, что была она далеко не до пояса. – А одежду купил в Олдноне более подходящую. Хотя там, где я жил, шубы особо не носят. Зимы у нас холодные, но короткие. А летом жара такая, что еще и здешней фору даст. А ты, Хорст, сам откуда будешь?

Моряк задумывается, улыбаясь сухими, тонкими губами.

– Я уже лет тридцать в Королевском флоте. Уже и забыл откуда. Мать с отцом, наверное, умерли уже, братья погибли на Суллоне и в песках Питжи, сестры… черт знает где они сейчас. Собирают устриц на побережье Эльвесса, небось замуж повыходили, детей нарожали.

Взгляд его стал мутным, Хорст смотрел сквозь Сола, сквозь покрытый пятнами плесени борт, куда-то в далекое прошлое.

– Когда я был мальчишкой, отец держал постоялый двор. Это был старый двухэтажный дом в десяти милях от Диркаффа. Его построил еще при Лифхельме и Нанне какой-то мелкий дворянин, рода и имени его никто в нашей семье и не помнил. Сын его, картежник и гуляка, пустил отцово наследство по ветру, спился и умер. Наследников у него не было, и дом продали с молотка. Так он достался моему деду, который и решил устроить в нем постоялый двор. К несчастью, расчет его вышел плохим – народу к нам захаживало немного. Того дохода, что мы имели, едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Часто мы ложились спать голодными, бывало и так, что и утром нечего было в рот положить. Берт, мой старший брат, попался в ярмарочный день вербовщику и, сам того не уразумев, оказался морским пехотинцем. С тех пор о нем я ничего не слышал. Тогда была большая война с датчами за остров Суллон. Думается мне, там он и сгинул. Средний, Марх, в голодный год сам подался в армию и отправился и Питжи, воевать с республиканцами. Он погиб в первом же бою, едва успев ступить на эту проклятую всеми землю.