Андрей Воронин - Троянская тайна
Встреча на конспиративной квартире была назначена на двадцать три часа – у Федора Филипповича были какие-то неотложные генеральские дела (помнится, Сиверов с улыбкой предположил, что Потапчук просто отправился на дачу окучивать картошку), и он долго извинялся, назначая Ирине свидание в столь неурочное время. Теперь, когда нервы у Ирины почти совсем успокоились, она стыдилась своей выходки настолько, что у нее даже мелькнула заманчивая мысль не ходить на эту встречу совсем. А что? Поздно ведь, и вообще... Она же не военнообязанная, в самом-то деле!
Тут уж ей сделалось совсем скверно. Ведь она считала поиск картины (Боже мой, картины! Фрагментов, фрагментов, а не картины! Господи, какой ужас, варварство какое...) своим личным, персональным делом, священным долгом перед памятью отца. Возможно, на свете существовали другие люди, которые могли ей в этом помочь, но ни один из них почему-то до сих пор не возник на туманном горизонте. А те, кого она видела – толстый сердитый начальник райотдела в чине полковника, худой, сутулый и услужливый начальник другого райотдела в чине подполковника и их подчиненные в погонах и без, – были помощниками такого сорта, без которых она предпочитала обойтись. Виктор? Вот как раз Виктор и порекомендовал ей обратиться к Федору Филипповичу, а она... Господи, ну до чего же стыдно!
Словом, на встречу надо было идти, если она хотела уважать себя как личность. В принципе, ничего страшного не случилось. Ей хотелось выкинуть коленце, и она его выкинула. А поскольку все на свете имеет свою цену, то ей, по всей видимости, придется-таки извиниться перед очкастым Глебом Петровичем. Слава богу, он, кажется, из тех, кто способен принять извинения с достоинством и достаточно деликатно, не заставив ее пожалеть о произнесенных словах покаяния.
Она так взвинтила себя этими размышлениями, что прибыла к месту встречи почти на час раньше оговоренного срока. "Поесть им, что ли, приготовить?" – подумала она, загоняя машину через узкую арку во двор, который из-за разросшихся деревьев казался не просто темным, а черным, как гуталин. Эта мысль вызвала на ее лице ироническую улыбку; потянув за цепочку ассоциаций, которые привели к возникновению этой мысли, Ирина без труда вытащила на поверхность сознания засаленную банальность: "Путь к сердцу мужчины лежит через желудок". Она не ожидала, что может оказаться такой примитивной. Мысленно обозвав себя дурой и тут же подумав, что в последнее время употребляет этот эпитет по отношению к себе что-то уж слишком часто, Ирина выключила двигатель и открыла дверцу машины.
И увидела их.
Они выглядели просто тремя безликими фигурами, едва различимыми в слабых отсветах горевшего над подъездом фонаря. Один из них курил, и огонек его сигареты медленно разгорался и гас в темноте, как далекий маяк. Ирину неприятно поразило то, что они оказались рядом с машиной совершенно неожиданно: когда она въезжала во двор и даже когда выключала двигатель, за мгновение до того, как погасли яркие фары "хонды", их тут не было.
А это, если подумать, исключало случайность.
Но по-настоящему обдумать ситуацию она не успела, потому что события начали развиваться.
– Смотри, какая тачка, – сказала одна из безликих фигур.
– Ты лучше посмотри, какая телка, – откликнулась другая.
Третья фигура ничего не сказала, а просто, протянув руку, ухватилась за верхний край дверцы, предвосхитив рефлекторную попытку Ирины закрыться в машине, включить зажигание и стартовать с места, за считаные секунды разогнав "хонду" до ста километров в час.
Все это напоминало кошмарный сон. Такого с Ириной не случалось никогда, но она уже начала понимать, что влипла в неприятную историю. По-настоящему испугаться она не успела; надежда еще нашептывала ей на ухо утешительную чушь, но разум уже просчитал все возможные варианты и выдал грустный итог: здесь и сейчас с ней могло произойти все что угодно – от банального ограбления до зверского изнасилования и даже убийства. И все, что она могла предпринять для своего спасения, сводилось к крику о помощи, на который вряд ли кто-то обратит внимание, – на что-то другое у нее просто не было времени.
Оказалось, что времени у нее нет даже на крик. Человек, удерживавший дверцу, протянул свободную руку, схватил Ирину за волосы и легко, как морковку из рыхлой земли, выдернул из машины. Его пахнущая табаком жесткая ладонь намертво запечатала ей рот. В следующее мгновение она обнаружила, что стоит босиком на корявом теплом асфальте, прижатая спиной к воняющему застарелым потом чужому костлявому телу, с чужой грязной ладонью на лице и с ножом, лезвие которого, поблескивая в свете фонаря, медленно перемещалось из стороны в сторону у нее перед глазами.
– Тихо, птичка, – сказал ей на ухо тот, что держал ее сзади. Дыхание у него было зловонное и проспиртованное. – Не дергайся, а то сделаю больно.
Произносимые им слова не имели ровным счетом никакого значения. В конце концов, даже нож, лезвие которого теперь осторожно касалось то одной ее щеки, то другой, пугал Ирину меньше, чем ощущение твердой выпуклости, упиравшейся сзади в ее правую ягодицу. Нож означал боль и, возможно, смерть, а то, другое, обещало унижение, пережить которое будет очень нелегко.
Двое других приблизились. Тот, что курил, широким жестом отбросил окурок и потянулся к застежке ее блузки. А потом...
– Достаточно, – сказал Федор Филиппович. – Что было дальше, я уже понял.
Ирина ничего не имела против того, чтобы прервать свое повествование, тем более что дальнейшее помнила очень смутно. Драка как таковая запечатлелась в памяти в виде серии разрозненных статичных картинок, как будто ее снимал фотограф, вооруженный не современной автоматической камерой, а старинным аппаратом, заряжавшимся специальными пластинками. Лучше всего ей почему-то запомнился нож, красиво зависший в воздухе высоко над головами дерущихся. Разумеется, на самом деле он не висел, а летел, вращаясь, как бумеранг; и, пока он летел, Сиверов шагнул к человеку, сжимавшему левой рукой вывихнутую кисть правой, и коротко, точно ударил его в подбородок, после чего тот лег и больше не пытался подняться до самого конца драки, которая была совсем недолгой.
– Докладывай, – сказал генерал, обращаясь к Сиверову.
В адрес Ирины не было произнесено ни слова упрека, и это ее слегка уязвило: похоже было на то, что ее выходка с побегом никого не удивила и даже не раздосадовала, как будто ничего иного от нее и не ожидали.
Она думала, что Глеб Петрович станет описывать Федору Филипповичу свои действия до, во время и сразу после драки, но тот неожиданно заговорил о другом.
– В течение дня за ней никто не следил, – сказал он, продолжая разглядывать рыбок.
"Вы-то откуда знаете?" – хотела спросить Ирина, но вовремя прикусила язык. Конечно же, он знал и, конечно же, не шутил и не хвастался, когда предупреждал, что ей от него не скрыться. И конечно же, там, во дворе, он появился не случайно и вовсе не поджидал ее, как верный пес дожидается хозяина на крыльце, а пришел туда за ней следом, потому что весь вечер ходил по пятам, сам при этом оставаясь незамеченным. И очень может быть, что те ресторанные прилипалы оказались такими покладистыми только потому, что, отойдя от ее столика, встречались с некой неприметной личностью в темных очках, которая вежливо, но очень убедительно объясняла им, что они выбрали для своих ухаживаний не тот объект...
– Это точно? – спросил Федор Филиппович.
Сиверов не ответил, лишь пожал плечами с немного обиженным видом.
– Значит, инцидент можно считать случайным?
– Да, – твердо ответил Сиверов.
На самом деле он вовсе так не думал, и Федор Филиппович об этом прекрасно знал.
* * *Игорь Чебышев докуривал сигарету, сидя на заднем сиденье потрепанного "опеля" с тонированными стеклами. В машине было жарко, как в духовке, а дорогая импортная сигарета почему-то имела вкус сушеного коровьего дерьма, но Чебышев курил ее неторопливо, делая вид, что наслаждается процессом, потому что, докурив, надо было браться за дело, а браться за ЭТО ему очень не хотелось.
Вообще, изначально планировалось, что каждый станет выполнять свою часть работы, и то, чем в данный момент занимался Игорь, в его обязанности никоим образом не входило. Однако в данном случае без его помощи было не обойтись; он это прекрасно понимал, однако легче ему от такого понимания почему-то не становилось.
Дверь подъезда открылась, и оттуда жеманной походочкой вырулило некое существо среднего пола. Одето оно было как мужчина, лицо и фигуру также имело мужские, а вот двигалось и улыбалось как дешевая привокзальная шлюха, решившая для разнообразия прикинуться дамой из высшего общества. Несомненно, это был один из многочисленных "друзей" Бронислава Казимировича. Накануне, когда стало ясно, что надо принимать решение, они обсуждали возможность использования в своих целях кого-нибудь из этих педерастов, но от этой мысли пришлось отказаться: такая операция требовала слишком длительной подготовки, а времени у них осталось – кот наплакал. Потому-то и решено было действовать в лоб, без затей; взвесив все "за" и "против", приходилось признать, что этот вариант хорош хотя бы своей простотой. Предусмотреть все невозможно; тем и плохи сложные, продуманные до мелочей планы, что их может погубить любая случайность. Человек, заучивший такой план наизусть и отработавший до автоматизма каждое свое действие – одно за другим, в строжайшей, хорошо продуманной последовательности, – превращается в запрограммированный автомат, адекватно реагирующий только на те раздражители, что предусмотрены программой. И когда что-то начинает идти не так, неизбежно теряется, начинает нервничать, паниковать и совершать ошибку за ошибкой...
