Андрей Таманцев - Леденящая жажда
Но истинной его любовью были пластические искусства — литература всегда оставалась на самый крайний случай, когда подопытный оказывался не способен даже к абстрактной живописи — встречались и такие экземпляры. Тем не менее чаще всего доктор начинал терапию с попытки извлечь из недр подсознания своего больного Рафаэля или Делакруа, ну на худой конец Дали. Один раз у него даже получился Энди Уорхолл.
На Соню у доктора Томсона были особые планы.
— Так как же это у вас получилось?
— Знаете, я просто сидела и думала о том, как я все вокруг ненавижу…
— Даже так? И что дальше?
— Сидела и думала, а руки непроизвольно потянулись к карандашу… я сама не заметила, как на бумаге оказалось вот это. Речь идет не о рисунке, а о сублимации ненависти.
Доктор любил не столько результат — появление на свет какого-нибудь Шагала, — сколько процесс «выковыривания» оного из потемок души пациента. Поэтому Сонин ответ его нисколько не обескуражил, а скорее подстегнул — чем сложнее, тем интереснее.
— Что именно и почему вы ненавидите?
— Будто не понимаете…
— Действительно не понимаю.
— Хорошо, я объясню. Ненавижу ситуацию, в результате которой мне приходится тратить драгоценное время своей жизни на пребывание среди сумасшедших, психов, уродов, дебилов, кретинов, шизофреников!.. — Сонин голос сорвался на фальцет, она на глазах теряла контроль над собой.
Доктор уже не раз наблюдал такие концерты в Сонином исполнении, он к ним уже привык, хотя начиналось все не так уж плохо.
Первые несколько дней своего пребывания в клинике она просто отходила от случившегося, была тихой, послушной и, похоже, действительно верила в целесообразность предпринимаемых доктором мер, тем более что применять свои методы он начал не сразу.
Будучи химиком, Соня вполне могла распознать лекарства, которые ей назначали, и в первое время на самом деле не заметила ничего подозрительного. Жесткие транквилизаторы появились в ее меню гораздо позже, а сначала все было мирно и спокойно. Прозрение наступило внезапно. Сейчас она сидела и прокручивала в голове этот «момент истины», вяло реагируя на реплики Томсона.
— Мисс Софи, это некорректно. Что вы говорите! Вы же так не думаете! — Это он про предшествующую гневную тираду.
— А вам-то откуда знать, что я думаю? Что вы вообще обо мне знаете?
— Не так уж много, но и немало.
— Расскажите мне сказку про меня! Развлеките!
— В принципе я не для этого здесь нахожусь, но если вы настаиваете…
— Настаиваю!
— Хорошо. Вы появились здесь около двух месяцев назад. Согласно истории болезни, толчком к вашему, скажем так, заболеванию послужил взрыв в гараже рядом с домом. Вас обнаружили соседи, сидящей в углу кухни прямо на полу, практически в бессознательном состоянии. Окно было открыто настежь, в комнатах — следы дичайшего погрома, а рядом со взорванной машиной — обуглившийся труп преподавателя английской литературы из колледжа, в котором вы работали. И за последние два месяца вы не можете дать вразумительного объяснения происшедшему. Ни полиции, ни нам. Вот такие дела. Да, дела…
Ах старая лиса! Живопись живописью, а про главное не забывает!
Да, практическую смекалку Томсон рассекретил, выдал не сразу. Сначала он решил получить профессиональное наслаждение, о чем, кстати, не счел нужным упомянуть в этом кратком отчете о последних событиях ее жизни. Как и о том, что пациентка его тогда, прямо сказать, впечатлила!
После недельного отдыха в один прекрасный день Соня оказалась в просторной гостиной «санатория» — так они здесь дурдом называют — и увидела следующую картину. С виду все было вполне благопристойно: больные, чистенькие и ухоженные — на диванах или в креслах, некоторые у мольбертов; у других в руках солидного размера тетради, один тип с ксилофоном, другой с какой-то странной штуковиной во рту — позже выяснилось, что это варган, — а доктор ходит между ними с видом графа Калиостро и приговаривает: «Артюр, вам не стоит злоупотреблять абсентом… Как, ответ от Поля еще не пришел?.. Я помешал вам, Амадей? Я удаляюсь!.. Винсент, вижу, в вашей палитре появились новые оттенки!..»
Сначала Соня просто подумала, что в этой клинике преобладает артистическая шизофрения: Рембо, Моцарт, Ван Гог, потом еще Магритт с Дали объявились, за ними Ренуар, а затем гвоздь программы — Микеланджело с увесистым булыжником, и ни одного Наполеона или Александра Македонского! Забавно.
Соня продолжала веселиться, пока Томсон не подошел к ней и не начал буравить ее пристальным взглядом. «Вернулись из долгого путешествия, Фрида? Новые темы, вдохновение?»
Соне показалось, что она поняла юмор. Да, конечно, она здесь единственный относительно нормальный человек, доктор решил с ней пошутить. Фрида Калло? Да пожалуйста! Она живо включилась в игру, ответила Томсону столь же пристальным и проникновенным взглядом и стала нести какой-то бред на основе биографии Фриды Калло и Диего Риверы — благо за время своей жизни в Америке она успела поднатореть в современном искусстве. Все шло гладко, пока она не упомянула Троцкого. «Ну не надо, не надо о таких неприятных моментах!..» И тут он потащил ее к мольберту!
Соня включилась в игру на полную катушку, начала беспорядочно выдавливать на палитру краску из тюбиков, одновременно завывая и жалуясь, что Диего изменяет направо и налево, что жизни нет никакой, а Льва, бедняжку, убили подлые коммунисты!
И вдруг она поняла, что доктор не шутит, он действительно либо сам считает ее Фридой, либо хочет ей это внушить! Хорошенькое лечение. Она прикинула, что ей сейчас лучше изобразить глубокий транс. Так что из этой ситуации удалось выйти с минимальными потерями.
Когда доктор в очередной раз подошел к ней, чтобы узнать, как у Фриды дела, она презрительно обернулась к нему:
— Ты кто такой?
— Я ваш слуга, Педро, — нашелся доктор.
— Так и иди на кухню! Вон, мерзавец, я тебя сюда не звала! Видишь, я работаю!
Томсон был в восторге!
Соня не знала, плакать ей или смеяться: если дальше так пойдет, можно и правда шизофреничкой стать. Оказывается, в этом заведении она звезда — якобы лучше всех поддается гипнозу! Ей пришлось жестоко разочаровать доктора.
На очередном сеансе она, сначала изобразив полную загипнотизированность, в самый неожиданный момент сказала:
— Доктор, вы действительно верите, что я могу поддаться на ваше примитивное внушение? Я такая же Фрида, как вы психиатр!
И тогда он пошел в жесткое наступление. И до сих пор наступает и наступает…
— Вам нравится эта история? — Голос Томсона вывел Соню из забытья.
— Прямо скажу, это загадочно. — Она лихорадочно пыталась вспомнить, о чем, собственно, шла речь.
— Так что же произошло в тот вечер в вашем доме?
— Что-то страшное.
— Я догадываюсь,
— А вы не догадываетесь, что есть вещи, которые вспоминать опасно?
— Чтобы сохранить себя, необходимо освободиться от того, что вас гнетет.
— Доктор, можно я сама разберусь, что мне делать с тем, что гнетет меня?
Мистер Томсон медленно встал и скрестил руки на груди. Сделал несколько шагов вправо, лотом влево. Уходить он не собирался. Сдаваться тоже, хотя бой уже изрядно затянулся. Эту женщину тяжело ломать. А надо.
Не мытьем, так катаньем, раз уж Фридой быть она отказывается. Нет, его нельзя обвинить в отсутствии деликатности, он искренне пытался найти для нее подходящий образ, даже обратился к литературе — а это уже был крайний вариант. Сониному темпераменту вполне соответствовала Вирджиния Вульф.
— Но вы же понимаете, что как врач я не могу принять предложенный вами подход. Вы будете сама разбираться со своими проблемами лишь за пределами нашего заведения.
Разговор становился жестким — доктор был в ярости: писать романы она тоже отказывалась.
— Мистер Томсон, за все время моего пребывания в вашем, как вы сами выразились, заведении я не заметила ни единого намека на лечение. Сплошное давление на личность, и не более того. Мне это кое-что напоминает
Это еще мягко сказано. Надо бы прямо заявить, что из нормального человека здесь пытаются сделать шизофреничку. Но Соня решила поиграть, ей нравилось злить доктора, и она понемногу старалась вывести его на самую ненавистную тему — политику.
— Что ж это вам напоминает?
— Я отвечу на ваш вопрос, вот только начну издалека.
— Начинайте. Слушаю вас внимательно.
— Ладно. Я приехала в эту страну, чтобы быть свободной.
— Замечательно. Америка гордится тем, что может дать пристанище всем, кто жаждет свободы.
— Какие слова! Какие высокие слова!
Кажется, они поняли друг друга. Доктор игру поддержал.
— Вы первая начали.
— Да, у меня были высокие мотивы.
— И что вас смущает? Вы чем-то недовольны?
